— Оставьте меня в покое, господин комиссар!
— Не в моей привычке, месье Понсе, оставлять в покое людей, которых я подозреваю в недостаточной откровенности по отношению ко мне. Но, чтобы доказать вам, что я вовсе не в обиде, разрешите предложить вам выпить по стаканчику вина, месье Понсе.
Он послушно кивнул.
— Как хотите.
Мы зашли в первое же попавшееся бистро, и там, у стойки, выпили по стакану божоле. Я подождал, пока месье Понсе поставил свой стакан, чтобы спросить:
— Вы все таки не верите, что ваш хозяин играл на скачках?
Он искренне возмутился:
— Что за глупость! Он!
— Месье Понсе, я в этом почти уверен.
— Я не могу в это поверить.
Я достал из кармана бумаги, найденные Эстушем.
— Тогда, месье Понсе, взгляните сюда.
Он посмотрел.
— Что это?
— Имена лошадей, на которых ставил ваш хозяин, и ставок, которые он делал. Как видите, — составлено им собственноручно.
Пораженный, он читал и перечитывал эти клички и цифры, которые, казалось, совсем сбили его с толку. Слышно было только его тихое бормотание:
— Это невозможно… только не господин Ардекур… это невозможно…
Я забрал бумаги и спрятал их в карман.
— Месье Понсе, не могли бы вы сказать, в каком банке месье Ардекур держал свои сбережения?
— В банке Сен-Серван, улица Жеранте.
— Вот видите, месье Понсе, не так уже трудно время от времени говорить правду?
Утром следующего дня, отлично выспавшись в комнате на Крэ-де-Рош, я направился на встречу со своими полицейскими, ожидавшими меня в кабинете комиссара 1-го округа, и поскольку у меня не было для них никаких заданий, они принялись за свое обычное занятие — чтение газет. Сам же я пошел в банк, в котором Ардекур хранил свои сбережения.
Директор банка Сен-Серван показался мне человеком из давно забытого прошлого, из мира, исчезнувшего еще во времена первой мировой войны. От него так и веяло духом высокого сознания, ответственности и гордости за свою работу. Черный двубортный пиджак, брюки в полоску, жилет и стоячий воротник рубахи дополняли облик безупречного буржуа. Меня он принял приветливо, хотя и слегка высокомерно, что, признаю, внушало мне доверие.
— Месье, позвольте вам заметить, что вы принадлежите к той категории людей, которых мы, банкиры, не очень любим видеть в наших заведениях.
— Не беспокойтесь, месье директор, мне нужны всего лишь небольшие сведения.
Брови его сразу же нахмурились.
— О ком-то из моих клиентов? — и в его голосе послышалась дрожь негодования от того, что его могли заподозрить в возможности выдать чей-то секрет.
— Речь идет о месье Ардекуре.
— Ах… этот бедный Ардекур… какой плачевный финал… С его стороны, это недостойный поступок… Я бы никогда не подумал, что он способен на такое! Что бы вы, собственно, хотели о нем узнать, месье?
— Просто, были ли на его счету деньги или он был закрыт.
— Закрыт? Нет, это вовсе не в правилах наших клиентов. Но, тем не менее, я сейчас же запрошу сведения о счете месье Ардекура.
Он нажал на кнопку, и в кабинете появилась персона неопределенного возраста, меньше всего похожая на тот тип женщин, к которому мы обычно относим секретарш.
— Будьте любезны, мадмуазель Матильда, проверьте счет месье Ардекура.
— Хорошо, господин директор.
Она выскользнула из кабинета, словно тень. В ее отсутствие я попытался расспросить директора о состоянии дел Ардекура, стараясь включать в свою речь как можно больше вежливых фраз:
— Не знаете ли вы случайно, месье, имя нотариуса, который занимался капиталами Ардекуров?[129]
— О, конечно! Этим занимался метр[130] Гажубер Он живет на улице Сен-Жан. Если вам нужно о чем-то справиться у него и если это не очень личное, можете позвонить из моего кабинета, господин комиссар, пока мадмуазель Матильда принесет нужную справку.
— Вы весьма любезны, месье директор, и я с удовольствием воспользуюсь вашим предложением.
Владелец кабинета по селектору попросил кого-то из служащих связать его с нотариусом. Как только это было сделано, он после многочисленных приветствий объяснил суть дела. Затем передал мне трубку.
— Алло, метр Гажубер?
— Да, я.
— Метр, вас беспокоит комиссар Лавердин из Национальной Безопасности.
— Да, слушаю.
— Метр, я прошу вас ответить, не знаете ли вы о крупных долгах вашего покойного клиента, месье Ардекура?
— У Ардекура? Долги? Ну, месье комиссар, сразу видно, что вы его не знали. Нет, уверяю вас, у моего клиента, месье Анри Ардекура, никогда не было ни единого долга и ни единого не оплаченного векселя Этого вам достаточно?
— Вполне, метр, благодарю вас.
Едва я положил трубку, как вошла мадмуазель Матильда и протянула директору лист бумаги Он взглянул на него.
— Так я и предполагал. Счет месье Ардекура на сегодняшний день составляет 30 223700 старых франков.
Когда я возвратился в комиссариат, Дюруа сказал, что звонил какой-то Понсе и просил меня ему перезвонить Интересно, что хотел поведать мне этот человек?
— Алло, месье Понсе?
— А! Месье комиссар, я по поводу тех бумаг, что вы мне показывали.
— Да, и что же?
— Кто-то их отпечатал на машинке.
— Конечно же, месье Ардекур.
— Это невозможно.
— Но почему?
— Потому, что месье Ардекур никогда не умел печатать на машинке. Думаю, что он даже никогда и не пробовал.
— В таком случае, кто же пользовался машинкой «Руаяль»?
— Я. О, я вовсе не силен в этом и чаще всего печатаю одним пальцем, но иногда и это выручало. Если случались вещи более серьезные, мы обращались к профессионалам.
— Вы действительно уверены, месье Понсе, что месье Ардекур никогда не умел печатать на машинке?
— Абсолютно уверен, месье комиссар.
Я уже собирался повесить трубку, как в голову мне пришла одна идея:
— А мадам Ардекур?
— Она? Да. Кажется, это когда-то даже было ее профессией. Но месье Ардекур никогда не прибегал к ее услугам. Он не хотел посвящать жену в свои дела.
— Спасибо, месье Понсе, и до свидания.
Итак, Ардекур сам не печатал этих бумаг… Можно было предположить, что на скачках играла его жена? Но в таком случае она прятала бы свои бумаги у себя, а не у мужа. И зачем бы ей было нужно играть в тотализатор, если муж и так дарил ей все, что она хотела? Учитывая все это, во мне родилось подозрение, что кто-то хотел, чтобы я нашел эти бумаги.
Я позвонил Ретонвалю и поставил его в известность о найденном документе. Он сразу же сказал, что его уверенность начинает колебаться. В свою очередь, я ответил, что тоже начинаю путаться в этом деле.
— Меня смущает то, господин Главный комиссар, что кража двадцати миллионов, в которой больше нельзя сомневаться, была совершена, очевидно, кем-то из близких Ардекура, хорошо осведомленных о его делах. Поэтому месье Понсе, как мне кажется, остается вне подозрений.
— А девушка?
— Девушка…
— Мадмуазель Ардекур?
Я подпрыгнул от неожиданности:
— Мишель Ардекур!
Месье Ретонваль сухо заметил:
— Вы что же, никогда не слышали о детях, которые убивают своих родителей?
— Да, но все же…
— В уголовных делах, дорогой коллега, не бывает «все же»!
— Но зачем ей убивать отца и мачеху, которые ей ничем не мешали?
Месье Ретонваль проворчал:
— Возможно, они ей мешали самим своим существованием.
— Но, месье Главный комиссар, Мишель Ардекур — разумный образованный человек. Она прекрасно понимает, что в случае, если она возьмет эти двадцать миллионов, то именно ей же и придется их возвращать из своего наследства.
— Да, на первый взгляд это действительно кажется абсурдным… Узнайте еще вот что: застраховал ли свою жизнь Ардекур.
Поже почти сразу же ответил мне по телефону, что месье Ардекур был застрахован в компании «Бьенфезане», что по улице Дезире.
Я нарочно старался не обращать внимания на оскорбительные по отношению к Мишель Ардекур предположения Ретонваля, но чувство смущения все больше овладевало мной. Я позвонил в компанию «Бьенфезане». Ее директор на другом конце провода попросил меня сначала повесить трубку, чтобы самому перезвонить, и таким образом проверить, действительно ли я служу в полиции. После того, как это было сделано, я узнал, что Ардекур застраховал свою жизнь на двадцать пять миллионов и сделал это уже достаточно давно. Эту сумму должна была унаследовать Элен Ардекур, в случае же и ее смерти указанные деньги переводились на имя Мишель Ардекур. Меня охватило чувство глубокой пустоты внутри меня, и мне даже показалось, что я снова слышу скрипучий голос Главного.
— Есть люди, убивающие отца и мать по менее веским причинам, чем эта.
Взяв себя в руки, я отправил Даруа в Лион, для того, чтобы выяснить, где была Мишель в тот самый день.
Фажа, занявшие место мадам Триганс в баре-ресторане, все еще сохраняли деревенский вид. Муж был большим и рыжим, с огромными плечами лесоруба. Жена имела приблизительно ту же комплекцию и производила впечатление женщины, только что подоившей корову. Они были весьма симпатичной парой. Оба еще не успели приобрести городских привычек: их беспокоило буквально все, и они были совершенно бесхитростными. Когда я им рассказал о краже двадцати миллионов, их реакция была моментальной:
— Неужели мы должны платить еще раз?
Я их успокоил, и это принесло им заметное облегчение. Семейство Фажа оказалось вне всяких подозрений, — следовательно, мне необходимо было либо расширять, либо сузить круг поисков. Я предпочитал расширить его, так как сужение означало бы принятие версии виновности Мишель Ардекур. От одной мысли об этом мне становилось не по себе. Но если она была виновна, то зачем же было приходить ко мне и настаивать на версии убийства? Ей было бы достаточно сказать, что в последнее время отец подавал признаки нервозности, и в девяти случаях из десяти дело было бы закрыто