аключение намного уменьшало сомнительную роль случая. С пустой головой и ватными ногами Бессетт попытался справиться с приступом тошноты. Сердце восставало против рассудка. Только не Берт! Это невозможно было себе представить! Берт, его друг и покровитель…
Раздавленный тем, что стало реальностью, Бессетт шел по улице неровной, неуверенной походкой пьяницы, несоизмеряющего расстояния и размеры. Прохожие шарахались от него, одни в негодовании, другие, сожалея, что такой джентльмен появился в общественном месте в таком состоянии и в такое время. Однако холодный, пробирающий насквозь ветер все же вырвал его, наконец, из прострации. Он разозлился на себя за то, что его эмоции одержали столь быструю победу над рассудительностью. Нельзя с такой легкостью обвинять кого-то, особенно, если этот кто-то — испытанный друг. Если по логике нельзя было категорически отвергнуть предположение о том, что Берт торговец наркотиками и убийца, то следовало хотя бы подходить к этому предположению с большой осторожностью.
Когда Фрэнсис вошел в свой кабинет, он застал в нем мисс Скрю с непроницаемым лицом и взглядом, полным упреков. Вообще, всем своим видом она давала понять, что именно она думает о Фрэнсисе Бессетте, но у последнего было достаточно своих собственных забот, чтобы обращать внимание на настроение своей примерной секретарши.
— Как ваши дела, мисс Скрю?
— Мои — хорошо, по ваши, судя по вашему виду, не очень?
Фрэнсис инстинктивно поднес руку к лицу и, изобразив легкую досаду, ответил:
— Глупое недоразумение…
Она сухо заметила:
— Все недоразумения глупы, сэр.
Не желая более продолжать эту лингвистическую дискуссию, Фрэнсис сел за стол.
— Много почты, мисс Скрю?
— Как всегда по понедельникам, сэр…
Он чувствовал, что она умирала от любопытства и злилась, что он не сказал ни слова о своем опоздании.
— Дайте мне сначала самые срочные письма.
— Вы знаете, что уже четверть двенадцатого, сэр?
— Правда?
Он взглянул на часы.
— Да, я опоздал на пять минут… Спасибо, мисс Скрю.
Тогда она, не выдержав подобного цинизма по отношению к фирме Лимсея, которой она посвятила всю свою молодость, и вспомнив о том, что именно она в последнее время была помощницей Бессетта во всех делах, закричала:
— Вы опоздали больше, чем на пять минут! Вы должны были быть на месте два часа пятнадцать минут тому назад!
— А почему вас это беспокоит?
Мисс Скрю так обиженно умолкла, словно ей дали пощечину. Впервые за все время работы в этой фирме, где она чувствовала себя, как дома, ей напомнили, что она была, есть и будет всего лишь подчиненной. У нее на глазах появились слезы. Увидев их, Фрэнсис почувствовал угрызения совести. Он добавил:
— Я опоздал потому, что провел ночь в тюрьме, и, когда судья меня освободил, мне нужно было зайти домой, чтобы привести себя в порядок.
Мисс Скрю слышала эти слова, но ее разум отказывался воспринимать их. Джентльмен, занимающий видное место в фирме Лимсея, — в тюрьме?!
И об этом было заявлено с такой беззаботностью, словно джентльмен говорил о том, что побывал в гостинице «Аделфи». Уверенная в том, что перед ней новый Джек Потрошитель, она жалобно вскрикнула и к удивлению Бессетта одним прыжком оказалась у двери, за которой моментально исчезла.
Фрэнсис еще не оправился от удивления по поводу необычного поведения мисс Скрю, как в кабинет вошел Джошуа Мелитт с озабоченным видом.
— Здравствуйте, Фрэнсис… Знаете, мне очень неприятно… Вы видели мисс Скрю?
— Она только что была здесь.
— И… она вам показалась нормальной?
— А что, она чем-то заболела?
— Как раз об этом я только что думал… Похоже, что у нее что-то случилось с головой.
— Даже так?
— Посудите сами: она, как ракета, ворвалась ко мне, крича, что вернулся Джек Потрошитель!
— Джек Потрошитель?
— И… извините, Фрэнсис… мне показалось, что… она имела в виду вас…
— Меня?
— Зная вас, я не думаю, что вы могли бы допустить что-то такое по отношению к мисс Скрю… и потом, ее внешность не очень к этому располагает…
Бессетт рассмеялся. Смущенный Мелитг объяснил:
— Хоть она и говорила очень несвязно, мне показалось, будто она сказала, что вы вышли из тюрьмы… Представляете? У нее, вероятно, какой-то припадок… Придется об этом сказать Клайву Лимсею.
— Не делайте этого!
— Почему?
— Потому, что мисс Скрю права. По глупости я признался ей, что провел ночь в тюрьме и…
Джошуа сухо прервал собеседника:
— Вы представляете, что говорите, Бессетт?
— Простите?
— Вы хотите сказать, что вы, Фрэнсис Бессетт, провели ночь в тюрьме под стражей?
— Именно так.
Джошуа Мелитг покачнулся.
— По… недоразумению?
— Нет… из-за драки с ирландцами на Спарлинг Стриг.
Джошуа, словно эхо, повторил:
— На Спарлинг Стрит…
Он взял стул и сел. Чтобы успокоить Мелитта, Фрэнсис объяснил, что родственники его возлюбленной оказались слишком вспыльчивыми…
— Кто они?
— Кажется, докеры.
— И вы хотите жениться на дочери докера?
— Если она согласится, — да.
Мелитт ничего не ответил, но вложил в молчание все свое неодобрение. Джошуа встал.
— Поверьте мне, Бессетт, я ничего не имею против ирландцев вообще и против вашей девушки в частности, но вы неопытны, и я хотел бы предостеречь вас от неверного шага. Неравный брак еще никогда и никому не приносил счастья. Кроме того, ваше будущее место откроет вам дверь в общество, которое вам пока еще недоступно. Вам следует выбрать спутницу, которая не будет чужда ему. От этого зависит ваша карьера.
— Это беспокоит меня меньше всего!
Мистер Мелитт в недоумении посмотрел на него.
— Вам безразлично ваше будущее?
— Конечно нет, но я не хочу ради него жертвовать счастьем!
— Мне очень жаль, Бессетт, но, кажется, я ошибся в вас, и мне придется об этом сказать Клайву Лимсею.
— Хоть сейчас же!
— Я не нуждаюсь в вашем разрешении!
Когда Джошуа вышел, Фрэнсис понял, что потерял друга.
Вопреки ожиданиям, Клайв Лимсей принял Фрэнсиса очень хорошо и не продемонстрировал узости взглядов Джошуа Мелитта. Он довольствовался несколькими отеческими советами и заверил Бессетта, что первым радостно примет ту, кого Фрэнсис представит ему, как свою невесту, потому что, во-первых, личная жизнь сотрудников его не интересует до тех пор, пока не влечет за собой скандала, а, во-вторых, он уверен, что Бессетт сумеет сделать прекрасный выбор. Фрэнсис стал благодарить патрона, но тот добавил:
— Даже если почтенные господа иногда попадают в тюрьму по несерьезному поводу, мы все равно вынуждены считаться с общественным мнением… Так что постарайтесь вести более спокойный образ жизни во имя хорошей репутации пашей фирмы. Знаете, Фрэнсис, мы придерживаемся многих старых традиций, а у тюрьмы дурная слава… Мне было бы неприятно часто вытаскивать вас оттуда.
Обрадованный пониманием со стороны Лимсея, Бессетт встретился с его сыном гораздо теплей, чем сам мог бы подумать несколькими часами раньше. Узнав о похождениях друга, Берт тепло заметил:
— Ну что, старый каторжник, вам удалось выйти сухим из воды?
Глядя в это симпатичное лицо, Бессетт испытывал стыд за свои подозрения. Неужели же у него столь низкая душа, что он мог заподозрить этого жизнерадостного парня в отвратительных преступлениях? Он еще раз рассказал о своих ночных приключениях. Берт, согнувшись пополам, сотрясался от смеха, который, должно быть, приводил в негодование Джошуа Мелитта.
— Скажите, Фрэнсис, эта Морин, должно быть, — высший класс!
— Это самая красивая девушка в Ливерпуле.
— Уверен в этом. Когда вы мне ее покажете?
— При первом же удобном случае.
— Я буду вашим свидетелем, а? И крестным отцом первого маленького Бессетта!
— Вы заглядываете слишком далеко вперед.
— Это же необходимое качество каждого делового человека. И потом, старина, пусть вас не беспокоят эти ирландцы, — я хорошо знаю, что это за люди, и сумею с ними договориться… Когда-то у меня была подружка из Ирландии… Ее звали Дибора… Она все принимала всерьез и была слишком хороша для такого типа, как я… Но не стану вам всего рассказывать, иначе вы не пригласите меня на свадьбу! И вы от этого много потеряете: я отличный десерт!
В памяти Бессетта, которого забавлял тон Берта, слово «десерт» вызвало образ подмененной коробки. Чтобы избавиться от последних подозрений, он решил воспользоваться случаем.
— А вчера утром вы спешили к другой Диборе, когда вылетели от нас, как стрела?
— Нет, к прекрасному ребенку с чудесным именем Присцил ла… Она пообещала подождать меня в Рице, где я хотел угостить ее великолепным обедом… но не стоит доверять обещаниям женщин… во всяком случае, если они не ирландки.
— Значит, вам пришлось самому съесть все пирожные?
— Пирожные?
— Разве коробка, с которой вы убежали, была не с пирожными?
— Нет, с конфетами… Должен сказать, что эти конфеты сослужили мне службу дважды… Они позволили мне попытаться добиться успеха еще раз, и опять неудачно, с одной прелестной продавщицей у Тарнетона, знаете? На Черч Стрит? Такая рыженькая. Когда она смотрит на вас — по спине бегут мурашки. Ее зовут Эллисон. Я стараюсь добраться до нее, покупая у нее конфеты…
— Которые вы дарите другим…
— Не стану же я дарить конфеты человеку, который их продает!
Когда в полдень Бессетт вошел в элегантный магазин Тарнетона, там была только одна рыжая продавщица. Должно быть, именно эта сирена увлекла Берта. Фрэнсис обратился прямо к ней:
— Я хотел бы купить конфет, мисс.
— Каких, сэр?
— Таких же как те, которые покупает Берт Лимсей.
Она улыбнулась.
— О, мистер Лимсей никогда не покупает одни и те же!..
— Те, что он купил вчера утром, были превосходны.
— Кажется, это были «Хопджиз».
Фрэнсису хотелось расцеловать эту Эллисон, которая, сама того не зная, доказала, что Берт не лгал, но он не решился, посчитав, что уже и так натворил достаточно глупостей.