Бессетт провел скверное утро, и это, конечно же, отразилось на его работе. Он все время думал о Морин и злился на себя самого за то, что любит ее по-прежнему, несмотря на измену. Как она могла так быстро забыть о нем и выслушивать нежности какого-то Берта Лимсея! Он считал ее более уравновешенной. Оказалось, что она такая же сумасшедшая, как и все ирландцы. Не выдержав, около десяти часов он справился у мисс Торнбалл, звонила ли мисс О'Миллой еще. Действительно, Морин звонила еще раз, но телефонистка в точности выполнила новые инструкции. Фрэнсису захотелось дать пощещину мисс Торнбалл…
В одиннадцать, распространяя запах дорогих духов, личная секретарша Клайва Лимсея мисс Сара Кольсон принесла ему папку с делом, подписанным патроном. Она задержалась в кабинете молодого человека и, присев на подлокотник кресла, приняла такую позу, которая наиболее выгодно подчеркивала ее фигуру. К счастью, приход мисс Скрю избавил Фрэнсиса от подобного спектакля, поскольку эти две женщины ненавидели друг друга. Мисс Скрю с отвращением понюхала воздух.
— Очевидно, нужно открыть окно?
— Это запах духов, мисс Скрю, и дорогих духов…
— Дорогих, но только не для нее!
— Для нее они стоят столько же, сколько и для всех остальных, не так ли?
— Когда деньги на духи берутся из кошелька мужчины, они не так уж дороги!
— Да?… Вы думаете, что мисс Кольсон…?
— А почему, по-вашему, ее держат здесь, несмотря на то, что она ни на что не способна?
— Не может быть…
— И, заметьте, что никто не может на нее даже пожаловаться. Она находится под высоким покровительством!
— Неужели!
Словно пчела, принесшая мед в соты, мисс Скрю запела:
— Только она одна может приходить на работу, когда ей заблагорассудится, брать столько отпусков, сколько она хочет, и, зарабатывая тридцать семь фунтов в месяц, тратить шестьдесят только на одежду!
— И патрон ничего не говорит?
Мисс Скрю строго взглянула на Бессетта, пытаясь понять, не издевается ли он над пей, и, убедившись в его искренности, произнесла:
— Если дела обстоят так, значит ему это нравится. А если хотите знать мое мнение, — не понимаю, что в ней такого особенного?
Фрэнсис мог бы ответить на этот вопрос, но не счел нужным объяснять все мисс Скрю и выпроводил ее из кабинета. Значит, мисс Кольсон — любовница Клайва Лимсея? Странно, что он не услышал об этом от Джошуа Мелитта, которого так возмущают все человеческие пороки… Правда, патрон всегда очень осторожен. А кроме того, у этого человека, вдовца, имеющего сына, который доставляет ему больше хлопот, чем радости, есть право найти себе другое утешение в жизни.
Незадого до полудня шум в коридоре оторвал Бессетта от изучения документов. Он еще не успел встать с места, как в кабинет ворвалась Морин, отталкивая сильной рукой обезумевшую мисс Скрю. Намечался скандал, и у Фрэнсиса по спине побежали мурашки. Он сказал:
— Можете оставить нас, мисс Скрю.
Стараясь принять как можно более непринужденный вид, он спросил:
— Что у вас, мисс О'Миллой?
Морин приблизилась к нему.
— Фрэнсис… что происходит? Вы больше не хотите меня видеть?
— Нет.
Полушепотом она спросила:
— Вы меня разлюбили?
— Это вас не касается!
— Я же знаю, что вы меня по-прежнему любите, Фрэнсис, так в чем же дело?
— Я ненавижу лжецов!
— Лжецов?
— Позвольте вас спросить, в какое кино вы ходили с Шоном в тот вечер, когда просили не заходить за вами?
— Так все дело только в этом?
— Да, в этом! Представьте себе, я люблю вас настолько… я любил вас настолько, что не мог вернуться домой, не повидав вас… и увидел… Ведь вы были не с Шоном?
— Нет, с Бертом Лимсеем.
— Хотя это признание и запоздало, но согласитесь: так или иначе оно привело бы к концу наши отношения.
— Фрэнсис, я вам сказала неправду только потому, что опасалась именно вашей ревности. Если бы я знала…
— Дорогая моя, вы имеете полное право отдать предпочтение мистеру Лимсею, но я вовсе не обязан радоваться по этому поводу, не так ли?
— Неужели вы думаете…?!
— Вы не оставили мне никаких иллюзий.
— Значит, так вы мне верите?!
— Странно слышать это от вас!
— Вы правы, Фрэнсис, нам, действительно, больше нечего сказать друг другу…
Она уже выходила, когда Бессетт бросил ей вдогонку:
— Кабинет Лимсея — в конце коридора!
— Спасибо!
Он дождался, когда стих звук ее шагов, и дал волю гневу.
Бессетт решил остаться в обеденный перерыв в кабинете. Ему не хотелось ни есть, ни встречаться с людьми. Он прислушался к шагам сослуживцев, торопящихся покинуть помещение, которое все больше наполнялось тишиной. Фрэнсису показалось, что он остался совсем один, и, когда вошел Берт Лимсей, он вздрогнул.
— Извините, что отвлекаю вас, Бессетт, но ко мне зашла мисс О'Миллой и рассказала о своем визите и о том, как вы ее приняли…
Ничего не сказав в ответ, Фрэнсис встал, подошел к Лимсею и без предупреждения ударил его кулаком в лицо. Берт, захваченный врасплох, упал, но сразу же вскочил и, вытерев кровь, сочившуюся изо рта, улыбнулся.
— Лучше уж так…
Они боксировали как джентльмены, избегая запрещенных ударов, как это подобает англичанам, уважающим правила бокса, разработанные их соотечественниками. По очереди они падали и вставали на ноги. Бессетт был физически намного сильнее Берта. К тому же гнев и досада придавали ему силы. Через несколько минут Берт растянулся на ковре, не в силах больше подняться. Бессетт помог ему сесть в кресло и заставил выпить стакан воды. Красивое лицо Лимсея было в жалком состоянии. Лицу же Фрэнсиса, на котором за последние дни остались следы от многих ударов, было трудно дать какое-либо определение. Он смотрел на мир одним глазом, второй был скрыт под огромным отеком. Вытерев платком окровавленный рот, Лимсей сказал:
— Теперь, Бессетт, когда вы удовлетворены, я думаю, вы не откажетесь меня выслушать?
— Слушаю!
— Но только не здесь… Пойдемте со мной.
Удивленный Бессетт последовал за Лимсеем, и вскоре они сидели в «Ягуаре» Берта.
— Куда мы едем?
— В Формби.
Еще до этого Фрэнсису, который вообще-то решил не прислушиваться ни к каким объяснениям, стало интересно: что Лимсею могло понадобиться в Формби, городке, находящемся в тридцати километрах к северу от Ливерпуля?
В Формби Берт остановился перед полицейским участком.
— Пойдемте, Бессетт.
Еще более заинтригованный, чем прежде, Фрэнсис подчинился. Встретивший их сержант, казалось, знал Лимсея.
— Надеюсь вы пришли не из-за новой аварии, сэр?
— Нет, нет, я просто хотел бы, с вашего разрешения, показать этому джентльмену протокол о той аварии.
— Нет ничего проще… С тех пор не случилось ни одного серьезного происшествия.
Полицейский взял папку и быстро нашел в ней подшивку машинописных листов, которую передал Берту, а тот — Бессетту.
— Прочтите, пожалуйста.
Из документов Фрэнсис узнал, что Берт действительно попал в аварию на своем зеленом «Остине» в день гибели его родителей, но только более, чем в пятидесяти километрах от Стратфорда.
Лимсей следил за реакцией Бессетта, и когда тот окончил читать, спросил:
— Вы по-прежнему еще считаете меня убийцей?
— Я… я хотел бы попросить у вас прощения, Берт…
Попрощавшись с сержантом, Лимсей отвез Фрэнсиса обратно в Ливерпуль, и они заехали на Дейл Стрит в «Дерево и Лошадь». Приятели направились прямо к бармену, которого Берт окликнул:
— Билл… сколько я задолжал?
Тот слегка смутился.
— Восемьдесят семь фунтов и десять шиллингов, сэр.
Оттуда они заехали на Вернон Стрит, в «Кувшин», где Бессетт узнал, что у его друга накопился долг в тридцать два фунта, затем — на Темпл Стрит, в «Ягненок», владелец которого спокойно смотрел, как Берт подтверждает сорок один фунт долга. Они посетили еще «Серебряный кубок», «Молчаливую девушку» и «Старый дом». После этого Берт спросил:
— Вы все успели подсчитать, Бессетт?
— Да… двести семнадцать фунтов и восемь шиллингов.
— Неужели вы думаете, что если бы у меня была возможность расплатиться с долгами, я не нашел бы такой суммы? Сожалею, Фрэнсис, но необходимо считаться с фактами: я такой же торговец наркотиками, как и убийца!
Бессетт секунду помолчал и затем протянул руку.
— Извините, если можете, Берт.
— Нет, Бессетт, еще рано… Я смогу это сделать только после того, как вы извинитесь перед мисс О'Миллой за ваши оскорбительные подозрения.
— Но я же видел вас вдвоем! Как вы объясните это свидание?
— Все равно вы мне не поверите… Пока!
Вернувшись в кабинет, Бессетт почувствовал одновременно стыд и облегчение. Обрадованный тем, что ошибся в отношении Берта, он испытывал огромный стыд и сожаление обо всем, что думал и говорил о нем. Кроме этого, судя по тому, как Лимсей говорил о Морин, Фрэнсис заключил, что и здесь он направлялся по ложному пути. Он пообещал сам себе в этот же вечер зайти к инспектору Хеслопу и объяснить ошибочность своих обвинений против Берта. И вдруг ему стало совсем не по себе при мысли, что он едва не рассказал все Лимсею-старшему. Что же касается Морин, прежде, чем что-либо предпринять, он решил разобраться, почему же она все-таки сказала ему неправду.
Но Фрэнсису Бессетту не было суждено в этот вечер увидеть инспектора Хеслопа, поскольку при выходе из конторы Лимсея он натолкнулся на Шона и Руэда О'Миллой. Он остановился, как вкопанный, подумав, что ему опять сейчас придется драться, а он уже очень устал получать и наносить удары. Хотя, конечно, если придется… Он постарался стать покрепче на ноги, приподнялся на носках и в этот момент почему-то попытался представить, на что будет похоже его лицо после встречи с братьями Морин. Шон окликнул его:
— Мы пришли за вами.
— За мной?
— Вас хочет видеть отец.
— Только не сейчас!
Руэд сделал шаг вперед.
— Лучше делать, что говорят…