Только в 10 часов утра вернулся Боренька домой.
Панна Жозефина встретила его радостным смехом.
— А, господин закутил. Не бывало этого. Так… так… Ну, это очень хорошо есть. Садитесь пить чай.
Боренька машинально садится к столу, пьет горячий чай, который кажется ему отвратительным. Панна Жозефина с улыбкой кладет ему в стакан лимон и покачивает головой.
— Вот женитесь, этого не будет…
Боренька морщится от чаю и, с усилием вытягивая слова, спрашивает, опустив глаза:
— Кто у вас будет сегодня вечером?
— А то интересно. Хорошие господа будут. Родители Анельки: пан и панна Завадские и студенты: Хмельницкий и Гродецкий. Хорошие все ребята. А Гродецкий влюблен в Анельку. А родители хотят ее выдать за Хмельницкого. Вы же его знаете? Он был в прошлом году у вас.
«Заснуть, заснуть или броситься вот в окно, с пятого этажа!» — думалось Бореньке, и жизнь представилась ему темной могилой, где кишат черви, черви-женщины и черви-мужчины… Ползут, обнимаются, скользят друг по другу. И шуршат, шуршат. Шуршит панна Жозефина, а Анелька, клубком обнявшись с Гродецким, прильнула к нему, и они целуются своими мокрыми, скользкими телами.
— Что с господином? Дурно?
Панна Жозефина бросается к комоду и резким движением выливает на голову Бореньки флакон с одеколоном. Одеколон попадает в нос, в рот. Бореньке стало лучше.
Панна Жозефина нежно поддерживает его и ведет в комнату. Заботливо делает она постель, приготовляет лимонад и, шепча слова молитвы, уходит.
Боренька бросается в постель, не раздеваясь.
Тяжелый сон поджидал его. Замкнул веки, как мертвецу, и открыл сердце кошмарам.
Кошмары ворвались в измученное сердце и в дикой пляске закружились, как безумные.
Несколько раз вскакивал Боренька, красными налитыми глазами осматривался бессмысленно по сторонам, жадно пил лимонад и снова засыпал, и снова отдавался во власть черных духов.
С большими усилиями панна Жозефина разбудила его в 10 часов вечера.
С тяжелой головой, с отвращением он умывался холодной водой и в тоске думал, что смерть не страшна. Страшнее кошмары. А смерть — покой…
Панна Жозефина вошла в комнату и принесла лимонаду. Боренька выпил залпом стакан и тогда уже почувствовал, что лимонад был с коньяком.
Благодарными глазами он посмотрел на панну Жозефину, а через минуту в сердце его осторожно начинала пробираться бодрая радость и ясневшими глазами он смотрел вокруг, и в душе опять задрожали предчувствия. И краска залила щеки. И смущенный, он отвернулся, когда панна Жозефина, играя глазами, заплывшими жиром, тихо обронила:
— Скоро приедет Анелька. Господину надо пройтись на воздухе. Освежить себя.
Покорный и благодарный вышел Боренька на улицу.
На улице в море огней смеялись чьи-то тихие голоса. Смеялась душа Бореньки. И он бодро шагал и счастливо чувствовал, что все злые туманы мало-помалу исчезают из головы…
У панны Жозефины веселье в полном разгаре. Сама она неожиданно проявила таланты увлекательной хозяйки, умевшей зажечь своих гостей фейерверочным разговором, шутками, не всегда скромными, остротами, большей частью смелыми, потешными анекдотами и игрою слов, в которых русский и польский языки были смешаны в комичном узоре.
Анелька сидела рядом с Гродецким, и ее голубые глазки, казавшиеся вечером совершенно черными, поблескивали своею матовою поволокою, — вуалью юной, просыпающейся страсти. Гродецкий подтянулся. Сегодня он строг и важен. Только красные прыщи были еще более красны. Да глаза с особой пугливостью, понятной только Бореньке, бегали по сторонам, ни на чем не останавливаясь.
Он развязно болтал, и Анелька хохотала громко и задорно, поглядывая все время на Бореньку. Хмельницкий держался в стороне. Он точно брезгал подойти поближе к Гродецкому и старался развлечься разговором с паном Завадским. Лицо студента выражало муку: сегодня впервые он с утра делает попытку ничего не пить, и мучительная судорога все время бродит по его лицу и точно тиком сводит его в гримасы. Но Хмельницкий бодрится, и его не искушают напитки, соблазнительно расставленные на белоснежной скатерти и манившие своими много сулящими горлышками.
Анелька кокетничает с Гродецким, и Боренька старается быть хладнокровным.
С первого момента, как только он увидел Анельку, сердце его кольнуло сладкой болью. Он так себе и представлял свою будущую жену. Голубые весенние глаза, каштановые локоны, капризные, не поддающиеся никакой дисциплине и по-юношески смело набегающие на лоб, окружающие розовые ушки ореолом, падающие сзади очаровательной косой. Мягкий ротик, немного большой, немного пухлые губы… Слишком крупные, хищные зубы. Кажется, он мечтал о крошечных жемчужных? Нет, именно он мечтал о таких крупных. Они говорят о силе воли, о характере, об уменье жить самостоятельно и брать у жизни все, что нужно.
Тонкая талья. Вздрагивающие бедра, зовущие, льнущие. А вот обозначилась ножка. И, кажется, голубой чулок… Голубой, голубой… Какое счастье!
Вдруг у Бореньки потемнело в глазах. Ему показалось, что Гродецкий слишком близко подвинулся к Анельке и незаметно пожал ей руку. Боренька вспыхнул. Потом побледнел, и рука его потянулась к вину. Залпом выпил он стакан, и мысли его запрыгали в неуклюжем танце.
Этот шпион, предатель, сыщик смеет трогать ее, нежную, как незабудку. И он мечтает о ней, смеет грязнить ее своими гнусными мыслями. А она, как голубок, слушает его покорно и кротко и, быть может, верит ему. А он расставляет свои гнусные сети и торжествует… Надо мной?
Боль делается невыносимой. Боренька встает, но панна Жозефина уже около него. Ее полная тяжелая рука легла на его руку, и она томно и с сильно запоздавшим кокетством говорит ему шепотом:
— Разве господину скучно? Разве панна Анелька не нравится? Разве господин не любит таких королев?
И, отведя его в глубину гостиной, панна Жозефина начинает шептать Бореньке какие-то слова, мало ему понятные, но волнующие. И ревность, как змей, начинает сосать его сердце.
— Пусть господин будет посмелее. Господин нравится Анельке. Она сама говорила. А Гродецкий что; нищий! Панночка так только кокетство делает. Я сейчас Анельку к вам пришлю.
А Анельку в это время говорила Гродецкому:
— Ваш товарищ очень скромен. Это я люблю.
— Да, это — хорошее качество для мужа.
Анелька смеется дразнящим смехом.
— А вы своей развязностью ничего не возьмете.
— Когда вы выйдете замуж, — возьму.
— Посмотрим, — смеется Анелька, но глаза вспыхивают и обещают, и сулят, и уже авансируют ласку.
Гродецкий, как в огне, шепчет дрожащими устами.
— Но теперь, хоть один поцелуй… хоть один… В губы… в губы…
Анелька лукаво качает головой и грозит мизинцем.
— На все терпение, терпение…
Панна Жозефина подходит, делает выразительный жест, который Анелька понимает и на который отвечает кокетливым скашиванием глаз: мешает Гродецкий.
Панна Жозефина немедленно уводит Гродецкого. И Анелька кивает головой Бореньке.
Боренька, чуть не сбив с ног панну Жозефину, подбегает к Анельке и со сладкой дрожью в сердце присаживается к ней.
Он смотрит ей прямо в голубые глаза, точно желает прочитать все тайны ее сердца. Он восторженно любуется ее алым румянцем и, забыв про все окружающее, смущенно говорит:
— Позвольте поцеловать вам руку?
Анелька протягивает ему мизинчик. Один только мизинчик. Остальные пальчики крепко пригнуты к ладони. И Боренька целует мизинчик, и ему кажется, что душа его наполняется безмерною и неведомою миру радостью.
Боренька сидит в тумане. Его сердце бешено стучит и в мозгу горит одна мысль:
— Поскорее, поскорее, поскорее!..
Он не отдавал себе отчета ни в чем. Не понимал этого захвата, в который он попал, не понимал силы магнита, который так властно его притянул и теперь не выпускает. Волна подхватила его. Разум будет темен до тех пор, пока не угомонится сердце от своего безумного припадка.
Он шепчет бессвязные слова Анельке о счастье. Лицо панночки разгорается все сильнее и сильнее. Губы, влажные и зовущие, делаются ближе. Вот-вот коснутся его воспаленных уст… Нет, это — мираж. Это — горячечный бред. Это — жажда поцелуя родит миражи.
Анелька щурит глазки, смеется, поддразнивает, поощряет. Вот она встала, как только что родившаяся богиня. Они пошли рядом. В полутемном коридоре Боренька ощутил близость ее горячего тела, Он с невероятной для себя смелостью, потянулся к ней, обнял мягко за талию, привлек к себе. На щеке — ожоги от ее горячего лица. Вот… вот… милые губы…
Но Анелька отстраняется и тихо говорит:
— Здесь нельзя… Увидят…
И Боренька смело ведет ее в свою комнату и здесь, как безумный, охватив цепкими объятиями, начинает целовать ей волосы, лоб, уста, все лицо.
И склоняется пред ней на колени.
— Анеля, я люблю вас. Будьте моей женой.
Анелька хохочет.
— Вот и не буду… За то, что вы без спросу целуете… Разве так можно?
— Радость моя солнечная…
— А любить меня будете?
Панна Жозефина впорхнула в комнату и остановилась в дверях. Между глазами обеих женщин пробежала телеграмма. Все было понятно. Панна Жозефина пошла разливать шампанское.
Хмельницкий протянул руку к бокалу. И сразу ему стало легче.
Тост за жениха и невесту, для него совершенно неожиданный, вывел его из равновесия, в котором он насильственно удерживал себя сегодня. И, когда он увидел сияющее лицо Бореньки, он прошептал:
— Дурак!
И, как всегда, любуясь личиком Анельки, ангелоподобным и пышущим жаждою ласки, он подумал:
— Слава Богу!
Уже второй год его сердце и мозг были заняты Анелькой. Второй год он то любил ее, то боялся ее, как воплощения всех земных ужасов. Вечно боролся с собой. Обуздывал себя и свое влечение к красивому молодому животному, искавшему упорно мужа среди учащейся молодежи. Инстинктом чуял он опасность для своего сердца сломаться на той авантюре, в которой честолюбивая, но необразованная девушка находила весь смысл своей жизни. И видел он в огоньках этих прекрасных глаз предостерегающий маяк, а не зовы страсти…