Тони подумала о своей дочери и не увидела в ней ничего, кроме череды запертых дверей.
– Ты пьяный?
– Что? Ты же знаешь, что я не пил.
– Тогда перестань нести то, что несешь. Я этого дерьма наелась на всю оставшуюся жизнь.
– Господи, извини.
– Забудь. – Тони встала и зашла за угол, чтобы взять дочку на руки. – Мне надо ее искупать и уложить спать. Если хочешь ждать – дело твое.
Она отнесла Гвен в ванную и приступила к ежевечернему ритуалу. Сегодня ей слишком отчетливо мерещилось присутствие Донни, а дилетантские философствования Алекса звучали слишком похоже на его речи после лишней кружки пива. Отчасти Тони надеялась, что ее материнские хлопоты наскучат Алексу и тот уйдет. Она ждала хлопка входной двери.
Вместо этого она услышала шаги у себя за спиной и почувствовала тяжелую руку на своем плече. Ладонь мягко сжалась, и рядом с Тони воздвигся Алекс. Он сказал Гвен что-то доброе и убрал мокрую прядку с ее глаз. Тони почувствовала в груди какое-то движение, медленное, но мощное, словно Атлант разминал плечо.
Неожиданно Гвен взвизгнула и рухнула в воду, окатив их обоих. Алекс потянулся, чтобы не дать ей удариться головой о фаянс, и в благодарность получил пинок в зубы. Тони отпихнула его плечом и вытащила дочь из ванны. Крепко прижала к груди и зашептала на ушко материнские заклинания. После недолгого сопротивления Гвен наконец угомонилась в маминых объятиях и тихо заскулила, сосредоточив все свое внимание на теплой родной ладони, скользящей по ее спине вверх и вниз, вверх и вниз, пока, наконец, энергия не покинула девочку совсем, и она не погрузилась в настороженную дремоту.
Одев и уложив Гвен, Тони переключилась на Алекса:
– Давай приведем тебя в порядок.
Она отвела его обратно в ванную. Отдернула шторку, указала на мыло с шампунем, сообщила: «Они пахнут цветочками, но свое дело делают», – но все это время Алекс неотрывно смотрел на нее, и Тони подумала: вот оно, так все и произойдет.
– Помоги мне, – сказал он, поднимая руки над головой. Тони тускло улыбнулась и начала его раздевать. Она разглядывала его обнажавшееся тело, а когда Алекс остался без одежды, прижалась к нему и пробежала пальцами по его коже.
Позже, когда они вместе лежали в постели, Тони сказала:
– Прости за сегодняшнее.
– Она просто ребенок.
– Нет, я о том, что сорвалась на тебе. Не знаю, почему так вышло.
– Все нормально.
– Мне просто не нравится думать о том, что могло бы быть. Это бессмысленно. Иногда мне кажется, что о жизни и говорить-то незачем.
– Даже не знаю.
Тони смотрела на маленькое окошко напротив кровати, наблюдая сквозь него плывущие по небу аспидно-серые тучи. За ними скрывались звезды.
– Ты не расскажешь, зачем угнал машину?
– Мне пришлось.
– Но почему?
Алекс немного помолчал.
– Не важно, – ответил он наконец.
– Если ты мне не расскажешь, я решу, что ты кого-нибудь убил.
– Может, и так.
На минуту Тони задумалась об этом. Было слишком темно и ничего толком не видно, но она все равно обвела спальню взглядом, зная расположение каждого предмета мебели, каждого израсходованного тюбика помады и каждой покосившейся стопки модных журналов. Тони могла посмотреть сквозь стены и ощутить тяжесть фигурок, под которой прогибались полки. Она попыталась представить каждую в отдельности, словно подыскивая ту, что станет оберегом от этого разговора и странного торжества, которое он в ней пробуждал.
– Ты его ненавидел?
– Я никого не ненавижу, – ответил он. – Хотел бы. Хотел бы я быть на это способным.
– Ну же, Алекс. Ты у меня дома. Ты должен мне хоть что-то рассказать.
После долгого молчания он заговорил:
– Парень, у которого я украл машину. Я его зову мистером Серым. Никогда не видел его вживую, только во сне. Ничего о нем на самом деле не знаю. Но я не думаю, что он человек. И уверен, что он меня преследует.
– В смысле?
– Я должен тебе показать.
Не говоря больше ни слова, он встал и натянул джинсы. Она чувствовала нарастающее в нем волнение, и оно порождало в ней схожие чувства. Тони вышла из спальни следом за ним, по дороге натягивая длинную футболку. В гостиной крепко спала Гвен; они переступили через ее матрас по пути на улицу.
Трава была мокра под их босыми ногами, воздух тяжел от соленого запаха моря. Припаркованная у тротуара машина Алекса жалась к земле, как огромный жук. Он открыл багажник и подтащил к ним ближайшую коробку.
– Смотри, – сказал он, открывая ее.
Поначалу Тони не осознала, на что именно смотрит. Ей показалось, что на груде кожаных курток лежит кошка, но этого быть не могло, и лишь когда Алекс сгреб горсть кошки в кулак и потянул, до нее дошло, что это человеческие волосы. Он вытащил вещь из коробки целиком, и Тони поняла, что перед ней дубленая, выделанная человеческая кожа с черными пустыми отверстиями на лице, как на какой-то резиновой маске для Хэллоуина.
– Этого я зову фермером, потому что у него большое хозяйство, – прокомментировал Алекс и неуместно захихикал.
Тони сделала шаг назад.
– Но там и женщины тоже есть, куча всяких разных людей. Я насчитал девяносто шесть. И все аккуратненько сложены. – Он протянул кожу Тони, а когда та отказалась к ней прикасаться, начал складывать. – Думаю, нет смысла смотреть на все. Суть ты уловила.
– Алекс, я хочу вернуться домой.
– Ладно, подожди секунду.
Она дождалась, пока он закроет коробку и поставит ее на место. Зажав кожу под мышкой, Алекс захлопнул багажник, запер, и повернулся к Тони лицом. Он широко улыбался, перекатываясь с мыска на пятку.
– Ладненько, – сказал он.
Они тихо вернулись в дом, ступая осторожно, чтобы не разбудить Гвен.
– Это ты их всех убил? – спросила Тони, закрыв дверь.
– Что? Ты меня не слышала? Я угнал машину. А в ней было вот это.
– Машину мистера Серого.
– Именно.
– Кто он? Зачем эти штуки? – спросила Тони, хотя уже знала, зачем.
– Это альтернативы, – ответил Алекс. – Чтобы стать кем-то другим.
Она обдумала его слова.
– Ты уже надевал какую-нибудь из них?
– Одну. Пока что у меня яиц не хватало попробовать снова. – Алекс залез в передний карман джинсов и вытащил кожаный чехол. Оттуда он извлек маленький уродливый ножик, похожий на орлиный коготь. – Сначала надо снять ту, что носишь. Это больно.
Тони сглотнула. Звук отдался громом в ее ушах.
– А где твоя первая кожа? Та, в которой ты родился?
Алекс пожал плечами:
– Выбросил. Я же не мистер Серый. Я не знаю, как их сохранять. Да и вообще, зачем мне ее с собой таскать? Наверное, она мне не слишком нравилась, правда?
Тони почувствовала, как в уголке ее глаза набухает слеза, и приказала ей не проливаться. Она чувствовала испуг и восторг.
– Ты заберешь мою?
Алекс удивился, но потом, видимо, вспомнил, что держит нож. Убрал его обратно в чехол.
– Говорю же, детка, не я убил этих людей. Мне не нужно больше, чем уже есть.
Она кивнула, и слеза скатилась у нее по щеке. Алекс стер ее тыльной стороной пальцев.
– Ну что ты, – сказал он.
Тони схватила его за руку.
– А где моя? – Она указала на лежавшую рядом с ним кожу. – Я тоже хочу. Я хочу уехать с тобой.
– Господи, Тони, нет. Тебе нельзя.
– Но почему нет? Почему я не могу с тобой поехать?
– Ну у тебя же здесь семья.
– Здесь только я и она. Никакая это не семья.
– У тебя маленькая дочка, Тони. Что с тобой не так? Теперь это твоя жизнь. – Он снял джинсы и, голый, вытащил нож из чехла. – Даже спорить об этом не буду. Сейчас я уеду. Только сначала переоденусь, так что лучше тебе, наверное, не смотреть.
Она не двинулась с места. Алекс помедлил, задумавшись о чем-то.
– Я хочу тебя кое о чем спросить, – начал он. – Я в последнее время часто об этом думаю. Как по-твоему, может ли что-то прекрасное получиться из чего-то отвратительного? Может ли, по-твоему, хорошая жизнь искупить чудовищный поступок?
– Конечно, – ответила она быстро, почуяв, что второй шанс возможен, стоит лишь подобрать верные слова. – Да.
Алекс прижал лезвие к голове над правым ухом и провел через макушку до левого. Ярко-красная кровь медленно заструилась у него из-под волос, стекая ручейками и речушками по щекам и шее, повисая на ресницах, точно капли дождя на цветочных лепестках.
– Господи, как я надеюсь, что это правда, – сказал он. Запустил пальцы в разрез и потянул.
Тони смотрела, как с него спадает кожа, и ей виделась бабочка, выбирающаяся из кокона к солнечному свету.
Она едет на запад по магистрали I-10. Утреннее солнце, едва поднявшееся над горизонтом, сияет в зеркале заднего вида. Порт-Фуршон остался позади, граница Техаса все ближе. Гвен сидит рядом, на полу возле пассажирского сиденья и играет с панамой, которую Алекс оставил, уехав на север. Тони никогда не видела нужды в детском кресле. Гвен нравится, когда ничто не сковывает ее движений, а в такие моменты, когда Тони чувствует медленно закипающую в крови злобу, последнее, что ей нужно, – истерика от дочери.
После того как он уехал, у нее было несколько вариантов. Она могла нацепить свою дурацкую розовую униформу, отвезти Гвен в садик и вернуться на работу. Она могла отправиться в Новый Орлеан и найти Донни. Или послать все в жопу и просто залезть в машину и ехать без цели и без плана, как в итоге и поступила.
Первые десять, или около того, миль она плачет, и это такая роскошь, что Тони позволяет слезам течь, не испытывая чувства вины.
Гвен – все еще полусонная и пока что не решившая, быть ли ей букой из-за того, что ее так рано разбудили, или радоваться путешествию – гладит ее по ноге:
– Что такое, мама, что такое?
– Все хорошо, детка. С мамой все хорошо.
Наконец Тони видит на обочине знак, который искала. Заправка через две мили.
Добравшись туда, она сворачивает и останавливается на пустой парковке. Гвен взбирается на сиденье и выглядывает в окно. Видит теплое красное свечение автомата с кока-колой и решает, что сегодня она будет счастливой, что раннее пробуждение означает радость, обещает приятные сюрпризы.