Это, — подумала она, снимая его с вешалки. Мое.
К нему само попросилось: простые бежевые брюки из мягкой ткани, не джинсы, не офисные, а что-то между. И простая футболка песочного цвета из плотного, приятного к телу хлопка. Никаких логотипов. Никаких кричащих цветов. Только спокойствие. Только качество. Только… она.
В примерочной, скинув липкие, пахнущие смузи джинсы и куртку, она надела новое. Пальто-рубашка оказалось немного великовато, но это только добавило уюта. Оно мягко обволакивало фигуру, не сковывая. Цвета клетки гармонировали с бежевыми брюками и футболкой. В зеркале смотрела на нее незнакомая женщина. Не сломленная беглянка. Не офисный работник. Не попытка быть чьей-то версией. Кто-то… спокойный. Земной. Уверенный в своем выборе. Кто-то, кто мог бы жить здесь, в Осло, среди этих деревянных домов и тихих улиц.
Тетя Марта, — подумала она, ловя свой взгляд в зеркале. Это и есть "начать для себя"? Выбрать то, что нравится именно мне? Даже если это подарок из-за разлитого смузи?
Она вышла из примерочной. Лив ахнула: «Det ser fantastisk ut på deg!» (Это выглядит потрясающе на тебе!). Тора оценивающе кивнула: «Perfekt valg. Det er ditt nå.» (Идеальный выбор. Теперь это твое).
Диана собрала свои испачканные вещи в пакет, который дала Тора. На прощание Лив вручила ей новый стакан смузи — аккуратно, двумя руками. «Tilgi meg?» (Простите меня?).
Диана взяла стакан. Прохладный конденсат сразу выступил на пальцах. «Зеленый потоп», — мелькнуло с иронией, но уже без прежней горечи. Она поднесла его к губам, сделала маленький глоток. Банан, шпинат, что-то еще… свежее. Не яд. Не символ хаоса. Просто напиток. Она встретилась взглядом с Лив, которая все еще смотрела с робкой надеждой.
«Takk. For alt.» (Спасибо. За все.). Слова вышли тихими, но наполненными. За все. Не только за смузи и одежду. За этот абсурдный, нелепый поворот, который выдернул ее из самокопания у окна Galgen и бросил в водоворот неловкости, а затем… одарил. За шок, который стряхнул оцепенение. За неловкость, которая заставила принять помощь — не как подачку, а как жест искреннего, хоть и неловкого, человеческого участия. За возможность выбрать — не из чувства долга или желания понравиться (Артёму, Даше, начальнику), а исходя из того, что ей нравится, что ей по душе. Пальто было ее выбором. Ее первым настоящим "да" в этой новой реальности. И за это ощущение — почву под ногами, пусть и зыбкую, впервые за долгие дни, недели? «Первый, настоящий шаг», — подумала она, глядя в глаза Лив. «Пусть он начался с зеленого потопа. Но он — мой шаг. В моей саге. И он сделан.»
Улыбка. Она родилась где-то глубоко внутри, пробилась сквозь слои усталости, боли и недоверия к миру. Не вежливая гримаса. Не защитная маска. Искренняя. Легкая. По-настоящему своя. Она почувствовала, как напряженные мышцы лица расслабляются, как уголки губ тянутся вверх сами собой. «Takk», — повторила она мысленно, уже не только Лив и Торе, но и этому странному, непредсказуемому дню, и тете Марте где-то там, в вечности.
Она вышла на улицу Валеренги. Дверь за спиной мягко захлопнулась, отсекая уютный мир Galgen и доброжелательные лица сестер. Но она не чувствовала себя выброшенной обратно в холод. Ветерок — уже не колючий норвежский ветер с фьорда, а легкое, игривое дуновение — шевелил полы нового пальто. Она остановилась, дав себе прочувствовать это. Ткань — мягкая шерсть в крупную, успокаивающую клетку шоколада, бежевого и охры — была теплой даже на ощупь снаружи. Но что важнее — она чувствовала его тепло изнутри, как защитный кокон. И это тепло было не только физическим. Оно было теплом выбора. Теплом того, что что-то наконец пошло не так, как всегда (боль, утрата, бегство), а по какому-то новому, не прописанному в ее мрачном сценарии пути. «Оно удивительно легкое», — подумала она, поймав себя на том, что расправляет плечи под его свободным кроем. Не гнетущая тяжесть старой жизни, не груз прошлого в чемодане. Легкость. Не физическая, а легкость возможности быть собой в этом куске ткани. «Не Дашиным вкусом, не Артёмовым представлением о «городской», не офисным дресс-кодом. Моим. Просто моим.»
В руке — стакан со смузи. Холодный. Конденсат снова выступил, влажной пленкой покрывая пальцы. Но ощущение было другим. Не враждебным. Не напоминанием о провале, невязке, липком унижении. Это был трофей. Символ того, что даже из нелепой, мокрой неприятности может родиться что-то хорошее. Что мир не всегда бьет. Иногда он… подставляет плечо? Или хотя бы предлагает бесплатное пальто. Она сделала еще один глоток. Холодный, сладковато-зеленый. «Жизнь», — подумала она. «Просто жизнь. С ее смузи и неожиданными поворотами.»
Она подняла телефон. Не для проверки времени или сообщений. Для документации. Для новой главы. Солнце, склоняясь к закату, било почти в спину, отбрасывая длинную, четкую тень на мостовую. Тень в длинном клетчатом пальто, с расправленными плечами, со стаканом в руке. И фон — те самые разноцветные деревянные домики Валеренги, яркие, как акварель, как обещание чего-то доброго и несерьезного. Диана поймала кадр. Не лицо. Тень. Начало. Набросок. Первое очертание той, кем она, возможно, становилась здесь. Вторая страница новой главы. Страница, начатая поиском уюта в Galgen и нашедшая его в гораздо большем — в неожиданной доброте незнакомцев, в смелости принять подарок судьбы (пусть и в виде разлитого смузи), в простом акте выбора того, что нравится именно ей. «Глава началась не с торжественного аккорда, — подумала она, разглядывая фото тени. — С фарса. С зеленого потопа. Но это… честнее. Настоящее.»
Она тронулась с места. Шаги в новом пальто по норвежской земле отдавались глухим, но уверенным стуком по тротуарной плитке. В ушах больше не звенела гнетущая тишина одиночества или навязчивый гул тревожных мыслей. Появился новый ритм. Не грохот метро, мчащегося по замкнутому кругу станций боли. Не топот в панике бегства. Ритм ее собственных шагов. Неровный еще? Да. Осторожный? Безусловно. Но это был ее ритм. Ритм человека, который больше не бежит от, а пока просто идет. Не зная точно куда, но зная зачем. Чтобы найти следующий пункт в своей Книге. Чтобы почувствовать следующий глоток жизни. Чтобы наполнить пока безымянную главу своей саги своими красками, своими выборами, своими, пусть и нелепыми, но своими шагами. Ветерок снова шевельнул полы пальто, и Диана улыбнулась уже не глотку смузи, а просто улице, домикам, небу — этому новому, пока еще незнакомому, но уже не чужому миру, в котором она, наконец, начала прокладывать свою тропу.
Глава 9
Решение пришло утром, под шум дождя за окном ее скромного ословского номера. Диана сидела на кровати, «Книга Великих Планов» лежала раскрытой рядом. Взгляд скользнул по выцветшим строчкам: «Найти в Праге легендарное кафе, где Эрих Мария Ремарк писал «Триумфальную арку»! Прага была далеко. Слишком грандиозно для ее пока еще шаткого равновесия. Но рядом, через границу, был Гётеборг. А в нем — Хага (Haga). Старый район. Пешеходный. Уютный. «Маленькая Прага Севера», — мелькнуло в каком-то прочитанном когда-то обзоре. Не Ремарк, но… шаг. Еще один маленький шаг по своей карте, а не по навязанным маршрутам боли. Клетчатое пальто, висящее на спинке стула, будто подмигнуло ей в отражении окна: «Пора в путь, Дик.»
Поезд Осло-Гётеборг мчался сквозь пейзажи, сменявшие суровую норвежскую хвою на более мягкие шведские холмы и поля. Диана сидела у окна, наблюдая мелькание лесов, озер, красных домиков. В руке — кружка горячего чая, купленная в вагоне-бистро. Она не читала, не смотрела в телефон. Просто смотрела. И в этой созерцательности, в ритме колес, в тепле чая и шершавой ткани пальто на ощупь была новоприобретенная тишина внутри. Не пустота. Тишина после бури. Пространство для новых впечатлений.
Хага встретила ее запахом. Не кофе, хотя кофеен тут было видимо-невидимо. А свежей выпечки, корицы и старого дерева. Мощеные улочки вились меж невысоких, словно игрушечных, домиков в традиционном скандинавском стиле: пастельные фасады (охристый, розовый, голубой), белые наличники, черепичные крыши. Никакого пафоса Осло, никакой богемной суеты Грюнерлокки. Здесь царил провинциальный, почти деревенский уют, замешанный на истории. Она шла медленно, позволяя себе заблудиться в лабиринте милых переулков. Заглядывала в витрины бутиков с вязаными свитерами и керамикой, в антикварные лавочки, где время будто застыло. В одной из пекарен купила знаменитую «хагабулле» — гигантскую коричную булочку, такую большую, что пришлось есть ее, сидя на скамейке под старым кленом, наблюдая за неспешными прохожими. «Это не Осло, — подумала она, отламывая сладкий, душистый кусок. — Это как… возвращение в детство, которого не было. Спокойное. Безмятежное. Тетя Марта, ты бы здесь оценила эти краски на фасадах…» Она сделала фото: половина булочки на бумажной салфетке, на фоне розового домика с резными ставнями. Осколок уюта для новой коллекции.
Но Гётеборг — не только уют. Он был портовым городом, городом-крепостью. И следующим пунктом стал Скансен Кронан (Skansen Kronan). Крепость на вершине холма, взбираться к которой пришлось по крутым, мощеным булыжником улочкам. Дыхание сбивалось, но пальто не тяготило, оно грело в пронизывающем ветре с моря. Крепость предстала суровой, мощной, высеченной из серого камня. Построенная в конце XVII века против датчан, она дышала историей осад, пороховой копоти, солдатской доли. Диана обошла ее по периметру, касаясь ладонью холодных, шершавых стен. «Защита. Неприступность. Как я сама после разрыва. Как крепость в себе», — мелькнуло. Сейчас здесь был ресторан, конференц-зал — символы мирной жизни, отвоевавшей пространство у войны. Она поднялась на вал. Вид открылся захватывающий: красные крыши Гётеборга, трубы верфей, бескрайняя синева Каттегата. Ветер рвал волосы, завывал в ушах. Она стояла, вцепившись в деревянные перила, пальто трепыхалось, как знамя.