Она простояла там долго, пока солнце не начало клониться к закату, окрашивая водяную пыль в золото и розовый. Гул воды стал ее внутренним саундтреком. Впервые за много недель в голове не было хаотичного вихря мыслей. Было лишь ощущение этой немыслимой мощи и вечного движения. И странное, едва уловимое чувство… не облегчения, но смирения. Принятия факта падения. Первый шаг? Возможно.
Возвращение в отель Lara было возвращением в реальность, но уже немного другой. Она поужинала в ресторане отеля на террасе, глядя на море, погружающееся в сумерки. Ела без аппетита, но ела. Морепродукты, что-то свежее. Заботилась о себе. Впервые за долгое время. Потом поднялась в номер.
Двенадцать часов чистилища подходили к концу. Она стояла на балконе, опираясь на перила. Ночь опустилась на Анталью. Город зажег огни, отражающиеся в темной воде. Где-то там был водопад, продолжавший свой вечный рев. Завтра — Осло. Холод. Неизвестность. Борьба за новую жизнь.
Она зашла в номер, подошла к чемодану. Открыла его. Взгляд упал на кожаный уголок "Книги Великих Планов". Она не выбросила его. Не открыла. Просто провела рукой по выцветшей коже. "Чернила останутся те же," — прошептала она. — "Но, может быть, я научусь писать ими что-то новое."
Она захлопнула чемодан. Заложила будильник. Легла в широкую белую кровать. За окном шумело море. Гул водопада все еще звучал в ее ушах, заглушая тиканье бабушкиных часов. Она закрыла глаза. Не чтобы забыться. Чтобы набраться сил для полета на север. Чистилище Антальи подходило к концу. Глава "Одиночество" начиналась.
Глава 5
Сон был не отдыхом, а пыткой. Он затягивал Диану, как воронка в мутную, холодную воду, лишенную дна и света. Она барахталась в липких объятиях кошмара, где рев водопада Дюдена переплетался с навязчивым, всепроникающим гулом реактивных двигателей. Над этой какофонией парило лицо Даши — то близкое, сияющее, как на крыше с фото «Навсегда», то внезапно искажающееся холодом и отстраненностью витрины у магазина. Оно растворялось в водяной пыли, как призрак, оставляя после себя лишь ледяную пустоту в груди. А потом эта пустота заполнялась алыми розами Артема. Они росли с невероятной скоростью, их стебли становились липкими и скользкими, как щупальца, а бутоны распускались в кровавые пятна, растекающиеся по серому, бездушному асфальту аэропорта Fraport TAV. Диана пыталась бежать от них, но пятна крови-роз опережали ее, сливаясь в одно огромное озеро, в котором она тонула, не в силах крикнуть…
Она проснулась с резким, судорожным вдохом, словно вынырнув из той самой удушающей глубины. Сердце колотилось как бешеное, стуча в ребра с такой силой, что казалось, вот-вот вырвется наружу. Ощущение тяжелой головы было неподъемным, будто череп наполнили свинцом. К нему примешивался липкий, тошнотворный страх, окутавший ее, как влажная простыня. Он не имел конкретной формы — это был страх перед будущим, перед Осло, перед одиночеством, страх не успеть, страх самого себя, неспособного справиться с грузом разбитого прошлого. Она лежала на спине в постели отеля Lara, вцепившись пальцами в края слишком белого, слишком гладкого постельного белья, пытаясь зацепиться за реальность. Запах кондиционера, чуть химический, смешивался с остатками ее собственного парфюма и пылью дороги. За окном уже светило солнце — яркое, наглое, курортное. Его луч, пробившийся сквозь неплотно сдвинутую щель в тяжелых шторах, упал точным лучом прожектора прямо на экран телефона, валявшегося на тумбочке.
Время вспыхнуло цифрами: 8:47.
Мозг, еще наполовину увязший в кошмаре, отреагировал с запозданием. Секунду, две — абсолютная тишина сознания. Потом — она поняла. С холодной, обжигающей ясностью, как удар током. Ей нужно быть в аэропорту через час.
Все логистические расчеты, сделанные вчера вечером на балконе под шум прибоя, в состоянии относительного спокойствия после водопада, взорвались в мозгу паникером. Fraport TAV Антальи — не маленький провинциальный аэродром. Это огромный, запутанный терминал-гигант, лабиринт из стекла, стали и спешащих толп. Регистрация на международный рейс в Осло закрывалась за 45 минут до вылета. А вылет был… она мысленно прокрутила билет… в 10:30.
Час.
Шестьдесят минут.
Шестьдесят крошечных песчинок в часах ее судьбы, чтобы:
Выплыть из липких объятий сна и кошмара. Сбросить оцепенение, смыть липкий страх, заставить тело слушаться. Собрать вещи. Не просто сложить — собрать весь свой мир, втиснутый в этот синий чемодан, этот ковчег ее боли. Одежду, туалетные принадлежности, документы, тот чертов блокнот, ножницы… Ножницы! Проехать через утренний трафик курортного города. Анталья просыпалась. Туристы ехали на экскурсии, местные — на работу. Дороги, еще пустоватые час назад, сейчас наверняка начинали закипать. Пройти контроль. Безопасность, паспортный контроль — очереди, металлоискатели, возможные задержки. Каждая минута здесь — на вес золота. Успеть к стойке SAS. Вовремя вручить паспорт, сдать чемодан, получить посадочный талон. Опоздать — и дверь в Осло, в ее чистилище-спасение, захлопнется.
Мысль о том, что она может застрять здесь, в этом солнечном, чужом, временном убежище, еще на неопределенный срок, без билета, без плана, наедине со своим чемоданом призраков и ножами воспоминаний — была невыносима. Это было не просто неудобство. Это был крах последней надежды на движение, на побег. Адреналин ударил в виски — резкий, обжигающий, как струя ледяной воды. Он мгновенно смыл остатки сна, туман кошмара и даже часть липкого страха, заменив их одной доминирующей командой: ДЕЙСТВУЙ!
Она торопливо собиралась. Движения были не просто быстрыми — они были резкими, порывистыми, почти истеричными. Она сорвалась с кровати, ноги запутались в простыне, она чуть не упала. Рука инстинктивно схватилась за спинку кресла — холодный пластик под пальцами. Время! Время! Она рванула к чемодану, стоявшему у дивана, как синий укор. Молния расстегнулась с резким звуком «ррраз!», обнажив хаос внутри — вещи, вчера кое-как скомканные после водопада, казалось, смотрели на нее с немым укором.
Вещи летели в чемодан не аккуратно сложенными, а скомканными кометами. Легкое льняное платье, в котором она была вчера, превратилось в бесформенный комок и шлепнулось в угол. Шелковый шарф (подарок Даши на прошлый день рождения? Она уже не помнила) запутался, она дернула — послышался неприятный звук надрыва ткани. Черт! Но некогда. Шарф полетел следом. Туалетные принадлежности из ванной — тюбик крема, зубная щетка, расческа — были сгребены со столика в охапку и буквально сброшены в синюю бездну багажа. Они упали на платье с глухим стуком. Она не обращала внимания. Мозг работал на автопилоте, выкрикивая ключевые слова, как пароли для спасения:
Паспорт. Где? В сумочке! Сумочка… на стуле! Она схватила ее, нащупала внутри жесткую обложку. Есть. Билет. Электронный, в телефоне. Телефон… на тумбочке! Рядом с ключом от номера. Она сунула телефон в карман джинсов. Деньги. Турецкие лиры, оставшиеся с вчерашнего. В кошельке, в сумочке. Есть. Чемодан. Он здесь. Открыт. Наполняется. Почти.
Она навалилась на крышку чемодана, пытаясь придавить непокорный объем платья и шарфа. Захлопнула ее с усилием, почувствовав, как напряглись мышцы спины. Дернула молнию — металлические зубцы со скрежетом сомкнулись. Щелчок замка прозвучал как выстрел стартового пистолета. Гонка началась.
Диана выпрямилась, переводя дух. Оглядела номер. Он был пуст, стерилен, безличен. Безупречно заправленная вторая кровать, пылесосенные ковры, вытертые до блеска поверхности. Как будто ее и не было. Только смятое белье на ее кровати, воронка от тела в подушке да след от чашки с вечерним чаем на стеклянном столике напоминали о ее пребывании. О том, что здесь, на краю чистилища, она пыталась собрать осколки себя. Но эти следы казались такими незначительными, такими легко стираемыми. Как и она сама в этом мире.
И тут она осознала. Не мыслью, а физическим ощущением пустоты. Глаза метнулись к туалетному столику у входа в ванную. Там, рядом с бесплатной бутылкой воды и рекламным буклетом отеля, лежали они. Ножницы. Те самые, после их "бизнеса" с Дашей.
Они лежали спокойно, почти невинно. Тупоконечные — безопасные для перевозки, но острые для души. На пластиковой рукоятке, у самого основания лезвия, четко виднелись брызги синей краски — той самой, лиловой, из баллончика, которым они выводили свои инициалы «D&D» на стене гаража в ту далекую летнюю ночь. Последний, забытый артефакт прошлой жизни. Свидетели эпохи, когда «навечно» еще не было ругательством, а бизнес по переделке старых джинсов казался билетом в прекрасное независимое будущее.
Секунда колебания. Замершее время в самом центре адреналинового шторма.
Вернуться? Открыть чемодан, разворошить только что наспех скомканные вещи, найти место для них? Потерять драгоценные минуты? Ради чего? Ради этого куска металла и пластика, хранящего запах краски, смеха и предательства? Выбросить? Оставить их здесь, на этом чужом туалетном столике? Пусть горничная выбросит в мусор вместе с пустыми шампунями и смятыми простынями. Окончательно отрезать этот кусок прошлого? Символически похоронить последний материальный след той авантюры, той дружбы?
Они были тяжелее металла. Не физически. Метафизически. Каждый грамм этого неказистого предмета был пропитан памятью. Памятью о смехе, гулком и беззаботном, в заляпанном краской гараже, под аккомпанемент старого радио. О надеждах, ярких и наивных, нарисованных на картоне плаката «D&D Design: Новая жизнь старым вещам!». О тепле плеча Даши, когда они стояли, любуясь на свою первую «коллекцию» — три падиксовых джинс, превращенных в шорты и юбку. Теперь эти надежды казались детской наивностью, дурацкой игрой, за которую они заплатили слишком высокую цену — ценой самой дружбы.
Но… бросить их здесь? В чужом отеле? Это чувствовалось не как освобождение, а как предательство. Предательство той девчонки, которой она была тогда. Предательство того смеха, той веры, той безумной энергии, с которой они брались за все. Это было бы как отрезать и выбросить часть себя. Ту часть, которая еще верила в «навечно», в совместные мечты, в то, что их дружба сильнее времени и обстоятельств. Пусть эта вера оказалась ложной, но она