Это самый благополучный расклад. А если провал?
Холодок впервые прошелся по спине Игнатова. До этого ему казалось, что он обезопасил себя со всех сторон. А тут представил себе крах, представил, что он теряет. Уверенность вдруг покинула его, и слепящее небо показалось страшным. Они молча допили водку и поплыли обратно. Расстались, не обмолвившись ни единым словом.
После того как Игнатов вышел из лодки и поднялся на косогор, волоча щуку, Борец еще долго качался в лодке, имитируя рыбную ловлю и размышляя о своем. Если бы Игнатов мог знать обо всех мыслях своего подручного, он бы вернулся и в исступлении разрядил в него всю обойму. Но ровный голос, всегдашняя непоколебимость горбоносого Борца и подобострастный тон верного пса ни разу не вызвали у него подозрений.
Глава 31 Нападение
Из города в аэропорт бронированный «фольксваген» мчался в сопровождении пяти полицейских машин. Над Франкфуртом висела тяжелая туча, там громыхала гроза и шел проливной дождь. А на половине пути как будто ножом отрезало дождевую полосу. Стало солнечно. Дорога лежала чистая и прямая, как стрела. Стекла машин быстро высохли. Аэропорт сияющей громадой встретил их. Ворота в условленном месте были распахнуты. Затянутые в мундиры полицейские откозыряли промчавшемуся эскорту и проводили его взглядами. «Фольксваген» лихо подкатил под огромное серое брюхо «Боинга».
Заместитель начальника полиции города Генрих фон Клейст доложил начальству, что груз доставлен в аэропорт и погружен в самолет.
Погрузка в это время заканчивалась. Каждый ящик с валютой охраняли двое полицейских. Наконец двери были захлопнуты, люки задраены. Пассажирский салон ярко осветился. В дальнем конце его, слегка затемненном, возле ящиков с валютой застыла охрана.
«Боинг» тяжело пробежал почти всю взлетную полосу, нехотя оторвался от земли и взял курс на восток.
Водитель-инкассатор Иван Мостовой в эту ночь спал плохо. Ссора с женой и дочерью окончательно доконала его. Они не смогли найти общий язык по простому вопросу, хотя два эти существа составляли смысл его жизни. Нет, была еще внучка. Как раз из-за нее и разгорелся спор. Получалось, что вся женская часть семьи ополчилась против него.
Дочка в третий раз выходила замуж. Если два первых мужа были соотечественники, правда один азербайджанец, но осевший в Москве, то третий вообще оказался французом. Дочка от первого брака, пятилетняя Настенька, унаследовала от погибшего в Чечне отца-лейтенанта пронзительно синие глаза, светлые курчавые волосы и добрый, спокойный нрав. Как уж там он сражался в Чечне со своим спокойным характером и неторопливой повадкой, Ивану Мостовому было неведомо. Наверное, дома проявлялись одни стороны характера, а в бою — другие. Потому что орден Мужества остался в семейной шкатулке. Что теперь о нем?
Француз уезжал в Париж и хотел забрать не только жену, но и Настеньку. Действовал он, конечно, по указке дочери, которая умела крутить мужиками и заставляла выполнять все ее прихоти. Как ей это удавалось, Мостовому было непостижимо. Иногда, глядя в родное, знакомое до мельчайших подробностей лицо дочери, он вдруг улавливал такую отчужденность, словно общался с совершенно незнакомым человеком. Вот за этой неведомой чертой и лежала та загадочная часть ее души, которая позволила ей не сломаться от горя, когда погиб первый муж, закончить образование, вертеться в непонятных ему сферах бизнеса, откуда неожиданно явился второй муж, а после короткого перерыва — и третий.
Мостовой не так переживал предстоящий отъезд дочери, хотя и было грустно. Но потеря внучки для него вообще была невообразима. Что такое не общаться с ней ежедневно, а видеться раз в пять лет? Конечно, потеря. Настенька будет другая, и жизнь другая. И он сам выйдет в тираж и уже не сможет так чувствовать и любить, как сегодня. Не признаваясь никому, он внутренне считал, что знает об очередности предстоящих событий до мельчайших подробностей. И его ужасала картина, когда он, дряблый и немощный, будет встречать из Парижа повзрослевшую внучку, которая уже не одарит его ни солнечной улыбкой, ни ласковым словом, а будет с удивлением взирать на ставшего чужим старика.
Поэтому он решительно воспротивился тому, чтобы дочь забирала в Париж Настеньку. Говорил, что ей надо жить и учиться в Москве, а Европа от нее не уйдет. Жена и дочь стояли на другом, говорили о европейском образовании и европейской культуре, о необходимости жить по-человечески, как будто собственную нынешнюю жизнь они человеческой не считали. Жена почему-то тоже поддерживала дочь и говорила, что семья должна быть единой.
— Подумай о будущем Настеньки! — кричала она.
Желание самой Настеньки при этом не учитывалось. Ее даже не спрашивали. Мать привыкла разговаривать с ней ледяным тоном и требовала безусловного повиновения, как многие молодые мамаши, жаждущие власти и подчинения. С мужиками у нее это получалось хорошо. А вот за внучку Иван каждый раз переживал. В конце концов, в разгар спора с женой и дочкой он тоже сорвался на крик. А вечером Настенька подкралась к нему и прошептала:
— Дедушка! Я тоже не хочу уезжать. Я спрячусь.
Иван погладил жесткой ладонью доверчивую светлую головку и проговорил тихо от защипавших в носу слез:
— Как же ты спрячешься?
— А я закроюсь одеялом с подушками, и они меня не найдут.
Утром дочь, придав своему голосу примирительные нотки, сказала отцу, что будет присылать ему каждый год вызовы, чтобы он приезжал в Париж и мог видеться с Настенькой. Иван этому не поверил и поэтому махнул рукой напоследок:
— Не нужны мне ваши Парижи…
В девять часов он был уже за рулем. Жена в этот раз не смогла проводить его и не сказала своих обычных напутственных слов:
— Береги себя.
Она считала профессию Ивана очень опасной и говорила, что не дождется, пока он выйдет на пенсию. А чего ждать до пенсии, когда надо жить сегодня и не лишать себя радости. И не увозить Настеньку в другой, неведомый мир.
Сам он считал, что опасность его профессии сильно преувеличена. За все время работы в качестве инкассатора он перевозил немалые суммы — и ничего. Было всего одно нападение. Правда, при этом осталось на мостовой пять трупов. Но ведь однажды. И было это давно. Сегодняшний рейс был связан с небывалым количеством денег — пять миллионов евро. Но уже в силу этого охрана и защита были задействованы в таком объеме, что гарантировали безопасность. Гораздо опаснее перевозить малые суммы практически без защиты. А тут от самого большого милицейского начальника до самого малого — все нацелены на обеспечение безопасности. Ведь престиж московской милиции здесь задействован, да и генералы из министерства держат руку на пульсе событий.
Жена еще не пришла с ночного дежурства, и Мостовой сильно пожалел, что они не смогли перекинуться на прощание ни одним словом. У них было правилом не возобновлять ссоры на другой день. Но может быть, к лучшему, что они не встретились. Вечером легче будет найти правильное решение. А теперь — вперед!
От Москвы до аэропорта его сопровождал только один милицейский «уазик». Иван Мостовой слегка удивился, но подумал, что основная часть охраны уже сосредоточена в «Шереметьево». Подъезжая к аэропорту, еще раз проверил оружие.
Жизнь аэропорта всегда загадочна. Если в одной мудрой песне очень точно говорится: «Как провожают пароходы, совсем не так, как поезда», то уж в небо провожать — это совсем особая статья. И волнений и тревог тут в миллион раз больше. Взлетают и садятся самолеты, иногда падают. Упадет один из тысячи, а страхов и слухов — не перечислить. Хотя все тут зависит от возраста, привычек, сердечных отношений. Иван в молодости собирался идти в летное училище. И ничто его не пугало. Не вышло, ну что же. Здоровье подкачало. Почему-то у молодого парня вдруг поднялось давление, которого он сроду не чувствовал. Медицинская комиссия не пропустила. Пришлось переквалифицироваться в управдомы. Как Остапу Бендеру. Ну не совсем в управдомы. Охранник, самая модная профессия начала девяностых, водитель-дальнобойщик, тренер по самбо, инкассатор. Все — на пределе возможностей. И поездить пришлось, и полетать. А что бы пожелал из своего опыта другу или сыну? Да ничего. И сына судьба не дала. Одна дочь. Второй ребенок родился, но не уберегли в роддоме. Тоже была девочка.
Иван Мостовой въехал в открытые ворота и остановился в условленном месте. «Боинг» из Германии должен был прилететь через четверть часа, то есть, можно сказать, с минуты на минуту.
Пока валюту не погрузили в инкассаторский броневик, можно было расслабиться. И Иван Мостовой стал наблюдать за тем, что завораживало его всегда, с детских лет, — взлет и посадка самолетов.
Вот начал рулежку тяжелый «антей». Четыре пропеллера — четыре сверкающих диска — едва тянут эту махину по бетонным плитам. А ведь надо еще и в небо поднять! Как?
Тем временем зашел на посадку древний «Ил». Уже давно в Европе барражируют более современные машины. Да и отечественным конструкторам пора бы выдать что-то новенькое. Но даже по сравнению с современными моделями на «Ил» приятно смотреть. Такой же стройный, такой же изящный, как был. Кажется, может сам, без двигателей, держаться в воздухе, в отличие от «антея». Говорили, будто зарубежные фирмы пытались купить планер самолета, именно планер. Двигатели у них самих хороши. Но наши почему-то не захотели продавать. Наверное, военную тайну берегли, известную даже диким папуасам. Теперь, наверное, жалеют.
Иван закурил и поморщился. От дикого звона и воя заложило уши. Стоявший неподалеку другой старик-красавец «Ту», Иван видел его на том же месте неделю назад, включил двигатели и начал рулежку. А Иван, глядя на истертые знакомые формы, подумал было, что этот изящный «старичок» уже предназначен на металлолом. «Хороши были наши самолеты, — подумал Иван, — но пора бы дать миру и что-то новенькое».
Впрочем, и на новеньких самолетах Иван уже не захотел бы летать. Давно прошли азарт и тяга к небу. И слишком много аварий. Может, их и раньше было столько же, но пресса не писала, телевидение не показывало. А теперь чуть что, сразу известно всем.