Фигура Карла Ясперса, его высказывания чрезвычайно важны для Германии тех лет. Особенно это касается его работы «Вопрос о вине». О ней необходимо сказать подробнее. Но сначала приведем выдержки из ответа Ясперса известной норвежской писательнице Сигрид Унсет, которая во время войны, в знак протеста против фашизма, эмигрировала из Норвегии в США. 25 ноября 1945 года она весьма пессимистически высказалась в газете «Нойе цайтунг» о «перевоспитании немцев», заявив: «Величайшее препятствие на пути перевоспитания Германии – не идеология немцев, а их дела, совершенные под воздействием этой идеологии».
Карл Ясперс, согласившись с «бесконечно оправданным возмущением» Сигрид Унсет, призвал тем не менее к «примиряющей человечности». «Кто осужден без всякой надежды, – писал Ясперс, – тот уже не может отвечать. Ему остается в полнейшем бессилии сохранять бесконечную покорность и терпеть, если он хочет жить. Но наше положение не таково. Державы-победительницы, народы которых признают права человека и уважают их даже по отношению к виновному, сказали нам: немецкий народ не должен быть уничтожен; это значит, что нам дан шанс жизни. И немецкий народ следует перевоспитывать, это значит: мы имеем возможность снова воссоздать наш собственный, добрый духовный мир и развивать его».
Конечно, слова о «добром духовном мире» в контексте 1945 года кажутся наивными и прекраснодушными. Но Карл Ясперс все объясняет. «Мы должны разобраться в преступлениях национал-социализма, – пишет он, – понять корни и обстоятельства этих преступлений, вообще возможность этого режима как результат духовной готовности во всех кругах нашего населения, понять сегодняшнюю политическую реальность, понять окончательный политический крах Германии со всеми его последствиями. … Все это мы должны ясно видеть. Любое несчастье, которое постигнет нас в результате этого краха, вынуждает к выводу: вот куда привел нас национал-социализм, все это стало возможно потому, что дух повиновения без всякой критичности передоверил все фюреру. Но этот вывод стал бы новой опасностью, если бы кто-то решил оправдываться тем, что вся вина лежит на Гитлере. Это так же недопустимо, как раньше любой отказ от собственной свободы и растворение в абсолютной покорности. Осмысление действительности, в которой мы оказались, только начинается. Мы должны довести его до глубин своей души…
Мы слышим заклинающие слова: «Погибли четыре миллиона немцев, не может быть, чтобы они погибли ни за что, должен же быть какой-то смысл!» Ответ: смысл этих смертей невозможно объяснить какими-то мировыми целями. Страшный факт, в котором мы едва решаемся признаться себе, заключается в другом: около четырех миллионов немцев погибли во имя государства, которое методически уничтожило около четырех миллионов безоружных евреев, среди них примерно полмиллиона немецких евреев (в ноябре 1945 года Карл Ясперс еще не располагал точной информацией о количестве уничтоженных в концлагерях евреев, которое значительно превышало названную им цифру; это, кстати, касалось и числа убитых немцев. – И. М.); государства, которое с 1933 года подвергло мучениям в концлагерях и частично уничтожило десятки тысяч наших сограждан; которое превратило собственный народ в массу рабов; которое развязало террор, вынуждавший каждого – в страхе – заставлять другого совершать определенные недопустимые поступки; которое искореняло все, что было в Германии истинного и доброго, и победа которого, насколько можно предположить, означала бы конец всего немецкого. Все это мы должны видеть очень отчетливо… Задача заключается в том, чтобы строить нашу немецкую жизнь на основе правды.
Второе: мы должны научиться говорить друг с другом. Постараемся, насколько нам удастся, вступить в честный разговор обо всем, что упомянуто выше…
Теперь, в нашей беде, мы чувствуем сильнее, чем когда-либо: высокие духи наших предков снова хотят говорить с нами и высветить истинную суть совративших нас антигуманных идолов. Германия Гитлера – не наша Германия. Но Германия родила этот режим, терпела его и участвовала в его делах, активно или из страха. Мы не можем уйти от ответственности…»
Как и многие представители антифашистской интеллигенции, искренне намеренные способствовать коренному духовному пересмотру прошлого и разрыву с ним, Ясперс, не признавая «коллективной вины», более всего настаивает на признании вины индивидуальной, на самоответственности каждого. Пробуждение самоответственности, которая достигается самовоспитанием, – вот главное, к чему необходимо стремиться. В упоминавшейся книге «Вопрос о вине» Ясперс говорит о дифференциации «немецкой вины», о разных ее проявлениях, призывая к искреннему осмыслению индивидуальной роли каждого в событиях недавнего прошлого и способов выхода из «немецкого тупика». Этот мотив на долгие годы определит характер литературы ФРГ.
Ставший образцом подлинной национальной самокритики трактат Ясперса в очень большой степени стимулировал процесс самоосмысления в немецком обществе, прежде всего среди интеллигенции. Своей обращенностью к индивидуальному миру человека, к проблеме индивидуальной ответственности за принимаемые на трудных перекрестках жизни решения он сохраняет актуальность и поныне.
Когда летом 1945 года союзные войска освободили узников бесчисленных нацистских концлагерей, когда раскрылось нечто, не вмещающееся в рамки обыденного сознания, когда в городах и деревнях появились плакаты с фотографиями полумертвых от истощения людей на лагерных нарах, открылись горы трупов, сброшенные во рвы тела женщин и детей, когда стало известно про печи крематориев, в которых сжигали людей, когда прохожие увидели на плакатах слова «Это ваша вина!» – совесть людей, пишет Ясперс, стала неспокойной, их охватил ужас. Многие действительно не знали, что происходит в нацистских лагерях уничтожения. Одни не знали, потому что не хотели знать, другие – потому что нацисты тщательно скрывали свои преступления. Кого-то это потрясло, кто-то остался равнодушным, большинство продолжало заниматься своими делами: расчищать развалины, заботиться о том, как перезимовать, как накормить детей. И все-таки эти чудовищные открытия не могли не оказать шокового воздействия. Главным обвинителем нацистского режима Ясперс считает не мировое общественное мнение, естественным образом настроенное в те годы против немцев, а суд внутренний, суд собственной совести: «Для нас гораздо важнее, как мы сами видим себя, осуждаем и очищаемся». Это главная мысль трактата: обвинение и самоочищение должны идти изнутри.
Ясперс предлагает подходить к вопросу вины дифференцированно, различая, помимо юридической, вину политическую (за действия режима, который немцы терпели), вину моральную (за поддержку этих действий) и метафизическую (за пассивность по отношению к совершаемым в стране преступлениям).
Если коллективная вина и существует, продолжает Ясперс, то как «политическая ответственность граждан». Но политическая вина, как и юридическая, не затрагивает души. Моральной вина становится, когда человек начинает всматриваться в себя, дает пространство совести и раскаянию. Моральную вину ощущают лишь те, кто вообще способен на раскаяние. Часто моральная вина возникает как проявление «лжесовести», из чувства «долга» по отношению к «отечеству», когда интересы этого отечества оказываются важнее человеческих, из так называемой «солдатской чести», «верности». Из чувства ложно понимаемого патриотизма люди нередко делали то, что было явным проявлением зла. Ведь «отечество перестает быть отечеством, когда разрушена его душа», когда его именем совершаются преступления по отношению к человеку, группам людей, целым народам.
В особой мере это трагическое заблуждение коснулось немецкой молодежи, которую нацизм вербовал с особым усердием, навязывая ей в качестве образцов для подражания псевдогерманские ценности, «идолов из псевдопреданий». Роковую роль сыграла приверженность внушаемому патриотизму, национальной идее, которая заставляла молодежь отождествлять себя с армией и государством.
Существовала и другая разновидность самооправдания, склонность одобрять нацизм за его «достижения» – за «приращение земель» или, к примеру, ликвидацию безработицы. При этом люди не хотели знать, что достигалось это за счет разрастания военной промышленности, а это было первым признаком ориентации на будущую войну. Или, другой пример, многие приветствовали заглатывание Австрии в 1938-м как осуществление «старого идеала единства» нации и рейха.
Ясперс не игнорирует разницу между активными и пассивными приверженцами фашизма. Но важнее для него другое: каждый, кто, видя несправедливость, издевательства, мучения, которым подвергли других людей, оставался при этом бездеятельным, – виновен. Каждый, кто не проявил «хоть какую-то возможную активность в защиту подвергавшихся угрозам, для облегчения несправедливости, для противодействия», – несет моральную вину.
Философ напоминает: в 1936 или 1937 году партия – это и было государство. И оно казалось более чем устойчивым. Люди были убеждены, что режим будет существовать вечно. Человек, который не хотел потерять работу или повредить своей семье, подчинялся. Учитывая все обстоятельства, в которых находился человек, Ясперс уделяет особое внимание той разновидности вины, которую называет метафизической. «Метафизическая вина – это недостаток абсолютной солидарности с человеком как человеком… Эта солидарность нарушена, если я присутствую там, где совершается несправедливость и преступление. И недостаточно, если я с осторожностью рискну жизнью, чтобы это предотвратить. Если это произошло, и я был при этом, и если я выживу, где другого убили, то во мне возникает голос, который скажет мне: то, что я еще живу, моя вина».
Ясперс цитирует собственную речь, произнесенную в августе 1945 года: «Тысячи людей в Германии искали или нашли смерть в сопротивлении режиму, большинство анонимно. Мы, оставшиеся в живых, не искали смерти. Когда забирали наших еврейских друзей, мы не вышли на улицу, не кричали, пока и нас не уничтожат. Мы предпочли остаться в живых со слабым, хотя и верным обоснованием, что наша смерть ничему не поможет. То, что мы живы, наша вина. Мы знаем перед Богом, что так глубоко унижает нас. За двенадцать лет с нами произошло нечто вроде переплавки нашего существа…