Он не стремился попасть в советский плен и старался держаться «западного направления», хотя его все время пытались отправить снова на восточное. «Для этого мне пришлось немножко помочь себе. Солдатам, – а я был солдатом – следует жаловаться не на тех, против кого их послали воевать, а только на тех, кто послал их на войну». В конце войны, признается Бёлль, он ожидал «худшего»: десятилетий принудительного труда в Сибири, а все оказалось не так уж страшно, если учесть, «какое разорение причинила война». Он напоминает, что смертность в немецких лагерях для советских военнопленных составляла 57,8% (а в Первую мировую – 5,4% – хотя тоже выше, чем среди военнопленных из других стран). Во Второй мировой войне все было нацелено на уничтожение, это было «главное занятие нацистов», но уничтожить Советский Союз им все же не удалось.
Также, добавляет писатель, нацистам не удалось уничтожить и Германию. «После войны, – пишет Бёлль, – у нас было одно единственное желание: мы хотели жить, пусть не вечно, но хотя бы еще некоторое время; мы хотели пожить без нацистской чумы». А выполнить это желание было очень трудно не только потому, что шли ожесточенные бои, но и потому, что после 20 июля 1944 года, когда было осуществлено, хотя и неудавшееся, покушение на Гитлера, начался страшнейший внутриполитический террор, особенно если принять во внимание, что «рейхсминистра внутренних дел звали Гиммлер», и что после 20 июля он стал главнокомандующим резервной армии: «моим, нашим главнокомандующим», пишет Бёлль. У него, добавляет о себе писатель, и его семьи было «лишь легкомысленное желание пережить этот террор».
Бёлль рассказывает сыновьям то, о чем по разным случаям уже писал и говорил раньше: как он всякими «хитрыми» путями подделывал военные предписания, справки из госпиталей, документы о временных отпусках и т. д. К ним домой несколько раз наведывались полевые жандармы, именуемые «цепными псами». Полевые жандармы – это «было смертельно опасно»; они имели обыкновение расстреливать людей за ближайшим углом или вешать на ближайшем дереве. «Я тоже имел основания бояться визита этих господ, потому что не всегда поспевал с подделкой моих бумаг». «Страх и голод, голод и страх перед немцами», – так описывает Бёлль ощущения того времени и, обращаясь к сыновьям, поясняет: «И сегодня каждая моя покупка – это покупка, продиктованная страхом; именно поэтому я то и дело покупаю слишком много хлеба, слишком много молока, яиц и масла, а сигареты по возможности блоками». Страх перед «цепными псами» крепко засел в памяти, как и страх перед «рейхсминистром внутренних дел Гиммлером и господином главнокомандующим Гиммлером, с его законами и эмиссарами».
Рассказывая об этом, Бёлль хочет, чтобы сыновья лучше поняли, «почему даже едва уловимый дух фашизма» повергает его в панику. Он всегда держит свою машину полностью заправленной, носит в кармане деньги по меньшей мере на неделю жизни и поселился неподалеку от голландской и бельгийской границы. Он пытается объяснить также, почему «смелым делает человека страх», когда не остается иного выбора, «кроме как погибнуть или быть смелым». Именно страх придал ему храбрости жить по поддельным бумагам, которые он «отважно менял в какой-нибудь инстанции германского вермахта на подлинные, а потом снова подделывал». Все эти перипетии, которые в любой момент могли закончиться трагически, Бёлль описывает в своем «Письме». Все его многочисленные послевоенные поездки носили характер бегства от людей типа Фильбингера, который упрямо «не желал помнить», что участвовал в фашистских злодеяниях (пока, заметим, не был выведен на чистую воду при самом деятельном участии писателей, прежде всего Рольфа Хоххута, которому почти целиком обязан своим разоблачением). Какой непримиримостью к последышам рейха, укрывшимся от возмездия и процветающим, проникнуто бёллевское «Письмо», один из самых сильных публицистических документов того времени; с каким гневом говорит автор о «потенциальных палачах», которые, «улыбаясь в своем буржуазном самодовольстве, гладко, беспрепятственно прошли через все перипетии» послевоенных десятилетий!
Наряду с Фильбингером Бёлль упоминает и бывшего одно время федеральным канцлером Кизингера, того самого, которому публично дала пощечину смелая женщина Беата Кларсфельд. Для бывших офицеров вермахта высокого ранга сохранил силу не девиз «поражение», не «освобождение», а «утраченные победы». А поскольку они живут дольше, чем какой-нибудь израненный солдат, то «обременяют пенсионные кассы и хорошо пригодились при восстановлении германской армии, поименованной бундесвером», продолжает писатель. Бёлль признается сыновьям, как уже говорилось, что многочисленные поездки семьи носят характер бегства от людей типа Фильбингера. Тот не желает помнить, что участвовал в казнях приговоренных им к смерти («подумайте только: он не помнит!»). Сколько «немцев не помнят, сплошь те, кому я мог попасться в руки, – не все они судьи, зато потенциальные палачи».
Многие из затронутых в «Письме» тем непосредственно связаны со следующим и – последним – романом Бёлля, опубликованным уже после его смерти: «Женщины на фоне речного пейзажа». Это напрямую касается нескольких завершающих «Письмо» мотивов. Один связан с «немецкими матерями», которые с воодушевлением позволили своим четырнадцати-семнадцатилетним сыновьям ринуться навстречу смерти, принесли их «в жертву фюреру» (подобно матери клоуна Ганса Шнира, которая, не колеблясь, послала на смерть свою юную дочь). А другой – это некий Фердинанд Шёрнер, один из любимцев Гитлера, который в марте 1945 года еще успел присвоить ему звание фельдмаршала. Его военно-полевые суды были печально знамениты, вселяли страх. Шёрнер носил, по словам Бёлля, «почетную кличку» – «кровавая собака». Это важно запомнить, потому что в романе, о котором дальше пойдет речь и который завершает творческий путь Бёлля, возникает персонаж с такой же «почетной кличкой», о котором боятся говорить остальные действующие лица.
Напоминая сыновьям о событиях прошлого, Бёлль рассказывает, что в конце 1960-х годов к нему обратился с письмом один из сыновей соратника Гитлера Рудольфа Гесса, сидевшего в тюрьме Шпандау. Писателя просили присоединиться к тем, кто ходатайствовал о досрочном освобождении Гесса из тюрьмы. «Я не мог, не смог это сделать, и даже теперь, когда Гессу девяносто лет, не могу этого сделать». Бёлль объясняет: «Еще в 1946 году в Нюрнберге (то есть на процессе против главных военных преступников – И. М.) эта диковинная «птица мира» твердила, что «Гитлер – величайший сын, которого породила тысячелетняя история Германии». Бёлль в шестнадцать лет впервые услышал Гесса по радио, потом увидел в кинохронике: «сверлящие глаза, требующие жертв». Бёлль признается, что у него «в ушах все еще звучит этот заклинающий, фанатичный, расистский голос».
И еще Бёлль вспоминает, что, когда он заканчивал «Письмо», в возрасте 84 лет умер генерал СС Карл Вольф, «авантюрнейший нацист, начальник личного гиммлеровского штаба, который в конце февраля 1945 года пришел к выводу, что война проиграна («можете смеяться: он пришел к этому выводу в конце февраля 1945 года!»). Через посредников он провел переговоры с Аленом Даллесом, после чего немецкий вермахт капитулировал в Италии. Потом, продолжает Бёлль, он был приговорен к четырем годам трудового лагеря, из коих отбыл одну неделю. Позднее, обвиненный в причастности к гибели трехсот тысяч евреев, он отрицал, что знал о существовании лагерей уничтожения. («Это шеф-то личного штаба Гиммлера!»). Он получил пятнадцать лет тюрьмы, после семи был освобожден. И после этого прожил еще тринадцать лет на свободе! Словами: «Так было на самом деле, это немецкая история!» – Бёлль завершает письменное обращение к своим сыновьям, написанное в надежде, что уж они-то сделают выводы из истории нацистской Германии.
Что же касается генерала Вольфа, стоит добавить для молодых читателей, что сюжет про его переговоры с Даллесом и некоторые обстоятельства этого дела описаны в романе Юлиана Семенова и воспроизведены в фильме «Семнадцать мгновений весны», снятом талантливым режиссером Татьяной Лиозновой.
Мы потому столь подробно остановились на «Письме моим сыновьям», что оно вплотную подводит нас к завершенному буквально перед смертью Бёлля роману «Женщины на фоне речного пейзажа». Как уже доводилось писать автору этих строк, главный мотив романа: «убийцы среди нас». Респектабельные палачи с приятными улыбками и благородными сединами надежно чувствуют себя на боннской политической сцене, оживающей на страницах романа. Если в прежних произведениях Бёлля речь шла, прежде всего, о «маленьком человеке», о простых людях, вовлеченных нацизмом в войну и дорого расплачивающихся за безумные идеи германского милитаризма, то здесь мы оказываемся в своего рода «коридорах власти». В центре повествования политики и банкиры, бывшие нацистские генералы и сподвижники нацистской партии, а также их немногие выжившие жертвы.
Мы уже упоминали, что в романе Бёлля возникает персонаж, имя которого остальные герои не решаются произносить вслух, да и фигурирует он отныне под другим именем, внушая остальным, что того, кого не без содрогания вспоминают действующие лица романа, давно уже нет в живых, а перед ними совершенно другой человек (которого и человеком-то трудно назвать – не зря он носил прозвище «кровавая собака»). От него и его сообщников все еще исходит запах крови; по их вине до сих пор сходят с ума, страдают и гибнут люди. Обратим внимание еще на одну характерную деталь: один из ключевых «игроков» на этой сцене носит фамилию Хундт. По-немецки это означает «собака». Это действительно совсем другой персонаж, но Бёлль наградил его именно такой фамилией. По-немецки слово «собака» пишется чуть по-иному, но произносится именно так: хунд. И как бы это имя ни писалось, оно все равно означает «собака».
Как видим, спустя много десятилетий после разгрома рейха тема эта продолжает волновать, рождает острую полемику. Осмысление трагического опыта так важно для литературы ФРГ не только потому, что дают все новые всходы неуничтоженные корни нацизма. Участвуя в формировании антивоенного сознания, в пробуждении коллективной совести, способствуя вытеснению опасных, нацеленных на конфронтацию стереотипов мышления, литература оказывает важнейшее позитивное духовное воздействие. Именно в этой сф