м-нибудь ужасным физическим дефектом. Фоторобот у них был, но даже потерпевшим казалось, что Сибирякову лет под сорок. На самом же деле ему было 25 лет и выглядел он соответственно возрасту.
– Стой, – сказал ему кто-то в самое ухо. – А царапины у тебя откуда?
– Что ты к парню привязался? – поморщился кто-то из оперативников, куривших в стороне.
– Царапины, я спрашиваю, у него откуда, – прошипел мужчина и заломил Андрею руку так, что лицо парня скривилось.
– Мне больно, – успел сказать он, прежде чем его задержали.
«Это было время, когда все искали ответы на свои вопросы в области сверхъестественного. В моде были Кашпировский, Чумак, Джуна. Все хотели найти себя, почувствовать опору под ногами в каких-то местах силы, искали себя в религии. С другой стороны, это было время отчаяния, когда все хотели найти себе врага. В городе началась тогда настоящая паника, люди никому не желали открывать двери и целыми днями смотрели телевизор. Все родственники у меня так себя вели. Я вскоре начал их прекрасно понимать. Как все-таки безумие заразно, верно?»
Следствие длилось недолго, и вскоре суд постановил, что Андрей Сибиряков заслуживает высшей меры социальной ответственности – расстрела. Спустя два года, в 1991 году, приговор привели в исполнение. Андрею Сибирякову было 27 лет.
5. Анализ
Андрея Сибирякова признали вменяемым, вынесли смертный приговор и казнили в 1991 году. Остается только гадать о том, почему он начал убивать. Вне всяких сомнений, его поведение носит маниакальный характер. Наиболее вероятен острый психоз, вызванный стартом шизофрении, но также нельзя исключать и менее вероятную версию острой мании при маниакально-депрессивном психозе. В пользу первой версии говорит его увлечение миром потустороннего, интерес к жизни Григория Распутина, замкнутость, трудности в социализации. С другой стороны, до начала серии Андрей не демонстрировал никаких признаков психической болезни. В пользу мании говорит стиль его поведения во время серии: он уже совершенно ни на чем не мог сконцентрироваться, не ел, не мог спать. До этого момента его поведение полностью соответствовало описанию реактивной депрессии. И все же подобное поведение крайне не характерно для мании, но вполне может встречаться при психозе.
Здесь также важно отметить, что на историю Сибирякова особенно сильно повлияли социальные причины. Холодные отношения с матерью заставили его обратить свой взор на противоправные действия, которые привели к уголовному сроку. Несколько лет за решеткой пришлись на период его становления, а также на этап серьезных изменений в стране. Освободившись, Андрей оказался в незнакомом и непонятном ему мире, в котором ему никто не оставил места. Родители, друзья и одноклассники сторонились его, работодатели отказывали ему в надежде на карьеру, общество отвергло его. Лишь Машенька видела в нем человека и даже строила с ним планы на будущее. Ради этого Андрей был готов на все. Преступный ход мыслей был понятен и близок Сибирякову, возвращение в тюрьму не казалось таким уж ужасным вариантом развития событий, так как порядки жизни за решеткой он понимал, а на свободе он обречен был на то, чтобы оставаться вечным ничтожеством (в его мыслях, конечно, а не на самом деле). Именно это вкупе с поисками ответов в чем-то сверхъестественном и желанием признания заставило его совершать эти налеты. Несмотря на весьма скромные трофеи, именно они были ведущим мотивом в принятии решения о том, чтобы напасть на человека.
Он совершил прогулку по своему «проспекту Славы» и попросту не знал, как сможет жить дальше. Арест стал для него в некотором смысле облегчением, о чем он упоминал несколько раз на допросах.
Впоследствии, впрочем, он стал получать удовольствие от власти и контроля над жизнью человека, чувствовал свою значимость. Слухи, которые поползли по Северной Пальмире, лишь раззадорили его, а упоминание его преступлений по телевизору уверило его в мыслях о собственном величии. Это и привело его к тому, что главный журналист России доставлял ему послания, а облаву на него готовила чуть ли не вся милиция города. Он совершил прогулку по своему «проспекту Славы» и попросту не знал, как сможет жить дальше. Арест стал для него в некотором смысле облегчением, о чем он упоминал несколько раз на допросах.
История четвертая. Черный дракон
Игорь Иртышов
1971–2021
1995 год. Двухместная камера. Тюрьма «Кресты». Санкт-Петербург
Бетонные стены комнаты на восемь квадратных метров за последние несколько десятилетий пропитались мраком и смрадом. Вонь из дыры в полу самым омерзительным образом переплеталась с запахами еды, пота, плесени и грязного человеческого тела. В последние несколько дней ко всему этому примешались запахи от готовки. Каким-то невероятным образом одному из заключенных удалось заполучить маленькую электрическую плитку к себе в камеру, на которой он без конца стряпал какие-то совершенно омерзительные деликатесы из чего-то похожего на мясо. Заключенный готовил не переставая, он только и делал, что готовил и ел. Ни запахи, ни гнетущая атмосфера этого бетонного мешка, в котором он был заперт вместе еще одним парнем, этого человека не волновали. У него под откидной койкой был какой-то бесконечный запас жестяных банок с мясными консервами и плитка на столе, а больше ему ничего в жизни и не нужно было.
Игорь Иртышов был тем самым сокамерником, который все это время сходил с ума от неизвестности, ужаса, запахов и гулкой тишины, в которую погружалась камера, когда чертов повар наконец выключал свою плитку.
Иртышов, молодой, модный и красивый парень с модельной стрижкой и выбеленными волосами, выглядел в этой камере совершенно инородным существом. Казалось, он попал сюда по ошибке.
– А вас за что сюда отправили? – поинтересовался вдруг Игорь.
– Дезертирство, – поморщился повар, а затем вдруг подскочил со шконки и снова стал что-то готовить на плитке. Игорь Иртышов не выдержал и бросился к дырке в полу, чтобы успеть опорожнить желудок. И даже этот запах не заставил молчаливого парня, осужденного за дезертирство, выключить свою плитку.
Когда Иртышова утром повели на допрос к следователю, парень уже был готов признаться во всем, в чем его обвиняли.
– Мне сказали, что тебя перевели в элитную камеру на двоих. Как тебе на новом месте? – с неподдельным интересом и даже с нотками заботы в голосе поинтересовался следователь.
– Он все время ест, – пожаловался Иртышов и совершенно по-детски заплакал.
– Не поспоришь. – хмыкнул мужчина, – Знаешь, в чем его обвиняют?
– В дезертирстве, – еще сильнее заплакал Иртышов.
– И в нем тоже. Они с приятелем из части убежали, спрятались в лесу и попойку устроили. Поссорились. Так этот парень своего друга и съел. Убил и съел, – с усмешкой пояснил мужчина.
Иртышов так сосредоточился на том, чтобы унять рвотные позывы, что даже слезы из глаз на пару минут прекратили течь.
– Переведите меня в общую камеру, я хочу как все, – наконец выдавил из себя Иртышов.
Следователь внимательно посмотрел на глупого, молодого, красивого и явно психически неуравновешенного парня, а потом молча пододвинул ему пустой лист бумаги с ручкой.
Прошение о переводе в общую камеру удовлетворили тут же, но уже через полчаса Иртышова пришлось оттуда эвакуировать. Неизвестно, что случилось за эти тридцать минут, но, когда его вновь привели в камеру с парнем-дезертиром, он уже не возмущался тому, что его сосед без конца готовит что-то из мясных консервов, но просто плакал, выл и рисовал.
1. Как все начиналось
Игорь Иртышов родился 16 августа 1971 года на хуторе Красный в Краснодарском крае. Этот небольшой поселок в нескольких километрах от Крымска никогда не был центром притяжения туристов. Люди здесь в основном работали в колхозе, а вечера проводили за бутылкой самогона или домашнего вина. По крайней мере, так коротали свободное время родители Иртышова. Отец и мать его так преуспели в этих возлияниях, что вскоре главу семейства выгнали с работы, и больше ничего ему не мешало выпивать.
Мальчик рос в маленьком покосившемся деревянном доме, в котором с каждым днем становилось все больше мусора. Входная дверь слетела с петель и покосилась, пол провалился, а по кухне были вечно разбросаны всевозможные железки, которые отец притаскивал откуда-то. То на помойке находил, чтобы во что-то переделать, то просто где-то воровал. Иногда пару вещей действительно удавалось продать, но на место одной кучи хлама неизменно появлялась другая.
Когда мальчику было три года, отец ушел из семьи. Конечно, поначалу мужчина изображал желание общаться с сыном, но уже через пару недель он исчез навсегда и больше не появлялся в жизни Иртышовых. Мать Игоря, казалось, возненавидела вслед за отцом и сына. В любом разговоре с собутыльниками она обязательно упоминала:
– Живу здесь только ради сына, если бы не он, вся жизнь бы по-другому пошла, но ведь ради чего еще жить, как не ради детей?
Впрочем, этими пьяными возлияниями и заканчивалась ее забота о мальчике. Как только приятели расходились, женщина переставала замечать ребенка. Ее никогда не интересовало, поел ли он, надел ли шапку зимой и приготовил ли домашнее задание в школе. Большую часть времени женщина проводила в беспамятстве, но когда она приходила в себя, то иногда бралась за воспитание сына. Обычно такие жизненные уроки заключались в том, что если ребенок делал что-то не то, она заявляла:
– Зачем мне такой плохой сын? Иди отсюда, видеть тебя не хочу, пока не исправишься.
Тон ее был ироничным, но двухлетний ребенок вряд ли способен понять иронию. Со временем женщина стала выдумывать поводы для того, чтобы наказывать сына подобным образом. Ей было неинтересно заниматься ребенком, и она силилась избавить себя от скучных и неприятных родительских обязанностей. В конце концов, из каждого утюга говорили о том, что ребенка должны воспитывать профессионалы: воспитатели садов, учителя, а родители просто должны не мешать этому процессу, не потакать всем капризам. Так женщина и поступала. В детском саду воспитатели считали, что главным в жизни ребенка должна быть семья, а потому использовали эту же тактику. В итоге Иртышов к семилетнему возрасту превратился в навсегда испуганного ребенка, уверенного в том, что если он будет капризничать и привлекать к себе слишком много внимания, то от него обязательно захотят избавиться.