– Какие такие дюймы? Какие такие минуты?
– Дюймы газетных колонок и минуты в шестичасовом выпуске новостей, – пояснил Джовинни. -А когда дело доходит до заключительной речи, это означает целую статью в воскресном приложении и отдельный сюжет по телевидению.
– Раз уж речь зашла о делах, мистер Джовинни, не могли бы вы пойти похлопотать за меня, пока всеобщее внимание привлечено к другому вопросу? Кому интересен карманный вор, когда тут на волю вырвался ебарь-одиночка?
И тут Мэкки, его дружок и двое полицейских в форме ввели в общий зал Фрэн. Ее нагота была лишь частично прикрыта наскоро наброшенной на плечи курткой, обута она была по-прежнему в нелепые ботфорты. Ее привели как раз в тот момент, когда толпящиеся в участке полицейские собрались препроводить Янгера в камеру предварительного заключения.
Сперва она взвизгнула, потом истошно закричала:
– Этот сукин сын хотел меня изнасиловать! Лич позвонил по телефону.
– Свяжите меня со службой условно-досрочного освобождения. С тем мудаком, который выпустил Дэниэля Янгера из-за решетки.
Глава тридцать седьмая
Свистуну казалось, будто его с Фэй словно бы заперли в стеклянном боксе. О чем бы они ни заводили разговор, нить его моментально терялась.
– Жаль, что вынужден огорчить тебя, – сказал он.
– Не расстраивайся. Я не из тех, кто убивает горевестников.
– Мне кажется, кто-то тебя ищет. Он указал за окно.
Там стоял, жестами пытаясь привлечь к себе внимание Фэй, Джоджо. Она призывно помахала ему рукой. Немного поколебавшись, он вошел в кофейню. И направился к их столику.
Фэй познакомила мужчин.
– Присаживайтесь. Может быть, чего-нибудь хотите? – сказал Свистун.
– Нет, спасибо. Я зашел за Фэй. Она нужна немедленно.
– Иду.
Фэй начала выбираться из-за столика.
– Но не в приют Святой Магдалины, – сказал Джоджо. – Нам нужно в суд.
– А в чем дело?
– Помнишь двух белых девочек, двух малышек, одевающихся одинаково? Мими и Му?
– Ну конечно же!
– Одна из них мертва, а вторая сейчас предстанет перед судом по обвинению в уличном приставании.
– Пошли, – решительно сказал Фэй. Свистун придержал ее за руку.
– А что вы, собственно говоря, собираетесь делать?
– Надо избавить девочку от исправительного заведения, в котором ее не ждет ничего хорошего.
– Хочешь, чтобы я тоже пошел?
– Не имеет смысла. Я там себя вести умею.
– Надеюсь, ты справишься со своим делом лучше, чем я со своим.
– Знаешь, Свистун, в чем твоя беда? – Она погладила его по руке. – Ты так и остался Печальником Сэмом. Ты по-прежнему хочешь взвалить всю тяжесть мира себе на плечи.
И тут она вышла, оставив его наедине со свежим номером "Энквайрера".
Глава тридцать восьмая
Судье Филипу Эспозито не хотелось председательствовать на суде. А на этом суде – в особенности.
Он был судьей по гражданским делам, а в суд по делам несовершеннолетних попал лишь временно, потому что дел здесь было действительно невпроворот. Другой причиной его появления здесь было его собственное мягкосердечие.
Проведя две недели за разбором дел, связанных с изнасилованием, содомией, хулиганством и убийством, притом, что многие из обвиняемых по возрасту не подлежали не только тюремному заключению, но даже официальному допросу, проведя две недели в обществе запуганных детей едва ли не грудного возраста, которых то и дело передавали из одной юридической инстанции в другую, судья Эспозито оказался сыт всем этим по самое горло.
Достаточно быстро он смирился с тем, что здесь не выносят приговора. Если ответчик – которого здесь, впрочем, именовали не ответчиком, а респондентом, – оказывался изобличен в совершении преступления, из-за которого он или она попали на скамью подсудимых, следовало ожидать жалобы – сперва предварительной, а потом и официальной, – на которую суд должен был в обязательном порядке отреагировать с учетом интересов несовершеннолетнего респондента. Даже в том случае, если несовершеннолетний респондент железной палкой проломил голову старушке, чтобы завладеть ее кошельком.
И лишь отведя эту жалобу, можно было вновь допрашивать – и судить – того же самого респондента, в результате чего его или ее уже могли упечь за решетку на долгие годы.
Дела, связанные с мелким хулиганством и сравнительно безобидными проделками несовершеннолетних, подлежали рассмотрению по аналогичной процедуре. Бывали даже случаи, когда матери-одиночки, желая освободиться на уик-энд от домашних забот или просто-напросто устав от исполнения родительских обязанностей, приводили в суд сына или дочь с жалобой на то, что их дети являются совершенно неуправляемыми. При этом такие матери явно не осознавали, что само слушание в суде фиксируется в бумагах ребенка и раз и навсегда метит его как паршивую овцу в стаде.
Судья Эспозито ненавидел рыхлую и сугубо приблизительную процедуру, связанную с рассмотрением дел несовершеннолетних. Он ненавидел частных и общественных адвокатов, в борьбе с которыми часто оказывался бессилен из-за несовершенства правил, в рамках которых должен был оперировать.
Он ненавидел также представителей общественного и частного обвинения, которые, главным образом, бессмысленно затягивали рассмотрение дел, потому что работали на условиях почасовой оплаты. Но сильнее всего он, пожалуй, ненавидел ревностных самаритян, которые являлись в зал суда не больше не меньше затем, чтобы спасти мир – и каждого насильника, убийцу, вора и грабителя в этом мире.
Он ненавидел и отвратительный зал заседаний, в котором вечно пахло нестиранными носками и заплесневелой апельсиновой кожурой, он ненавидел и обезвоживание, жертвой которого чувствовал себя нынешним утром.
Сегодня ему предстояло выслушать всех, явившихся в суд затем, чтобы похитить его, судьи, личное время, и он был преисполнен решимости свести все неизбежные с его стороны усилия к самому строгому минимуму.
Он назначит адвокатов тем, кто не позаботился об адвокате сам. Он отложит рассмотрение всех дел, которые ему удастся отложить. Применительно к подросткам, совершившим насильственные преступления, он, не дожидаясь начала слушаний, постарается с помощью сотрудника службы испытательного срока разобраться, кого из них можно будет отправить по домам до назначения конкретной даты суда, кого отправить в камеры предварительного заключения, а кого в какое-нибудь из исправительных заведений города.
– Ладно, – сказал он, придвигая к себе полицейский рапорт о Му, – подлинное имя неизвестно, постоянное место жительства отсутствует, род занятий – проституция, – подписанный детективом Фрэнсисом Хулиганом, голливудское отделение. -Кто представляет интересы этой молодой особы?
– Элен Данн, – откликнулся представитель института общественной защиты.
– И где она?
– Понятия не имею, ваша честь.
– А офицер, составивший рапорт, присутствует? – спросил Эспозито.
– Так точно, ваша честь. – Хулигэн вскочил со стула. – Детектив первого разряда Хулигэн.
– Ладно. Мистер Фарго, детектив Хулигэн, прошу сюда.
Когда они подошли к судейскому столу, Эспозито, сложив руки в трубочку, обратился к Хулигэну:
– Знаете, как мы привыкли обращаться с проститутками?
– Да, ваша честь.
– Мы их записываем, вызываем на определенное число и отправляем на все четыре стороны.
– Она несовершеннолетняя.
– Этого мы наверняка не знаем.
– Достаточно на нее взглянуть.
Эспозито посмотрел на Му и обнаружил, что она, если смыть с нее густой слой косметики, довольно привлекательна. И все же выглядела она жалко и смехотворно – как маленькая девочка, нацепившая на себя материнское нижнее белье, вызывающее, но в весьма непотребном состоянии.
– Я хочу сказать, что мы не можем судить о ее возрасте наверняка, поэтому нам следовало бы разобраться с этим вопросом как можно скорее. Разумеется, не причиняя ей никакого вреда. И мне не совсем понятно, по какой причине вы подали рапорт. Эта юная особа доставлена в суд в связи с какими-нибудь особыми обстоятельствами или только за приставание к мужчинам на улицах?
– Убийство, ваша честь.
– Это, конечно, меняет дело. Но в рапорте про убийство ничего не сказано.
– Мы не обвиняем ее в убийстве. Нам надо задержать ее в качестве свидетеля, – пояснил представитель прокурора Фарго.
– Тогда зачем этот рапорт?
– Это бездомная бродяжка, ваша честь. Если мы не задержим ее, она просто-напросто исчезнет, – пояснил Хулигэн.
– Вы уверены?
– Насчет того, чтобы исчезать, ваша честь, такие девочки – первоклассные мастерицы.
Эспозито вновь посмотрел на Му. На этот раз ему бросились в глаза ее перчатки.
– Вам холодно, барышня? – спросил он.
– Нет, сэр, не холодно, – поднявшись с места, ответила Му.
– Но вы в перчатках.
– Они без пальцев.
– Тогда зачем вы их носите?
– Их все носят.
– Вот как? Все?
– Ну, многие девочки.
– Впервые слышу. У меня нет дочерей. Да и что знать старому холостяку вроде меня о том, что носят или чего не носят молодые дамы?
– Вы мне не кажетесь старым, ваша честь.
– А как ты догадалась, что меня следует называть "вашей честью"?
– В кино видела. Главного мужика все называют вашей честью.
– Значит, я, по-твоему, главный мужик?
– Здесь вроде бы главный.
– Хорошо бы, чтобы это все поняли, – сказал Эспозито, окинув взглядом секретаря суда, стенографистку, адвокатов, Хулигэна и немногочисленных зрителей.
– А почему вы выбрали именно эту процедуру, мистер Фарго? – спросил судья.
– Понимаете, ваша честь, если мы попытаемся задержать ее как важного свидетеля, представители общественных организаций поднимут страшный крик. А так мы сумеем дождаться слушаний по основному делу. Они состоятся недели через две, через три. К тому времени мы соберем все улики и, может быть, Большое Жюри придет к окончательному выводу по делу об убийстве.