Антифашистская тема в разных ее аспектах осмысливается Клаусом Манном не только в публицистике, но и в художественной прозе. В 1936 г. увидел свет его роман «Мефистофель»[353], в котором автор продолжает исследовать проблему предательства духа, приспособленчества, пособничества нацистскому режиму. Центральная фигура романа «Мефистофель» – талантливый актер Хендрик Хёфген, который за вожделенный успех продает свою душу, но не дьяволу, а нацистам. Актер усваивает нацистскую этику, цинизм, дешевый демонизм; он становится идолом развлекательной индустрии. Только позже, полностью попав под пяту Третьего рейха, он понимает свою ошибку. Карьера Хёфгена и его никчемность, духовная опустошенность высвечиваются на фоне восхождения нацизма в Германии.
Критика нацизма прозвучала в открытых письмах Клауса Манна поэту Готфриду Бейну и актрисе Эмме Зоннеман-Геринг, а затем в памфлете «88 у позорного столба», где Клаус Манн осуждает литераторов, продавшихся Гитлеру[354].
В 1938 г. вместе с сестрой Эрикой Клаус Манн написал книгу о жертвах гитлеризма «Бегство к жизни»[355]. В 1939 г. Клаус Манн завершил большое эпическое произведение «Вулкан. Роман из жизни эмигрантов». Роман наполнен предчувствием грядущей катастрофы. Проигранная битва с фашизмом на земле Испании вплетена в сюжет произведения. Читатель становится свидетелем боев на реке Эбро, бомбардировок Барселоны, обороны Мадрида[356].
За год до начала Второй мировой войны, в сентябре 1938 г., Клаус Манн, как и его родители, эмигрировал в США, где с 1937 г. жила его сестра. В конце 1941 г. Клаус Манн поступил добровольцем на службу в американскую армию, чтобы в ее рядах продолжить борьбу с фашизмом. В начале 1943 г. он прошел обучение в лагере Ричи и получил звание штаб-сержанта. В сентябре 1943 г. Клаус Манн получил американское гражданство. 24 декабря 1943 г. в составе 5-й американской армии он был отправлен в Северную Африку, а затем в Италию. Клаус Манн занимался выпуском пропагандистской литературы. В его обязанности входили также допросы немецких военнопленных, среди которых были как матерые нацисты из СС, так и только призванные в вермахт вчерашние школьники.
Еженедельные статьи Клауса Манна публиковались в американской военной газете «Stars and Stripes» («Звезды и полосы»). До своего увольнения из армии 28 сентября 1945 г. он работал специальным корреспондентом этой газеты в Германии. В качестве военного корреспондента в мае 1945 г. он посетил разрушенную родительскую виллу в Мюнхене, которую нацисты превратили в приют «Лебенсборна». В Аугсбурге он вместе с другими журналистами интервьюировал «наци № 2» Германа Геринга, которому предстояло предстать перед Международным военным трибуналом в Нюрнберге. Клаус Манн посетил не эмигрировавших из Германии композитора Франца Легара и философа Карла Ясперса, встретился со своим довоенным знакомым актером Эмилем Янингсом, побеседовал с Винифред Вагнер – невесткой композитора Рихарда Вагнера, которая после смерти своего супруга Зигфрида руководила Байройтским фестивалем, пользовавшимся покровительством Гитлера. Интервью с этими людьми писатель опубликовал в армейской газете.
Клаус Манн был не единственным писателем среди «парней из Ричи». Как вспоминал его сослуживец по Ричи – рожденный в саксонском городе Хемнице и выросший в Берлине Хельмут Флиг, после войны ставший известным писателем под именем Стефан Гейм, «когда я получил свою винтовку, я плакал: я больше не был безоружен. Впервые я мог защитить себя»[357].
Однако «парни из Ричи» должны были уметь сражаться не только винтовкой, но и словом: их, знающих немецкий язык и культуру, обучали методам психологической войны; они должны были владеть всеми видами разведки; уметь собирать из разных источников и анализировать сведения о противнике; готовить материалы для радио и печатной пропаганды; лично вести переговоры о сдаче противника в плен; выпускать газеты и листовки на немецком языке; по радио убеждать солдат вермахта сложить оружие; устанавливать контакт с перебежчиками и мирными жителями, допрашивать военнопленных, переводить немецкие оперативные документы. Одним словом, добиться деморализации врага и заставить его капитулировать.
Многие из «парней из Ричи» вошли в Европу в день «Д» -6 июня 1944 г. Вскоре после десантирования они отправились на выполнение специальных заданий, действуя в одиночку или в составе разведгрупп. Немецкие евреи снабжали союзников ценной информацией. Полковник Оскар Кох из штаба генерала Паттона признал, что своим успехом наступление союзников было обязано точным сведениям о противнике и его успешной психологической обработке. Это было делом рук «парней из Ричи».
Вот как описывал свою фронтовую работу Стефан Гейм в романе «Крестоносцы» (русское название «“Крестоносцы” войны»), написанном в 1948 г.:
«Где-то в стороне раздался взрыв.
– Миномет, – сказал Бинг.
– Да, – Толачьян затушил окурок о землю. – Мину слышишь только, когда уже пролетит. Это хорошо. Если попадет – сразу конец, не чувствуешь, не знаешь. Правда?
– Как по-твоему, что они там думают, немцы?
– Вот уж не знаю. Ну, я пойду, пора включить ток. А ты подуй в микрофон, когда будешь готов.
– Хорошо.
Бинг проводил Толачьяна взглядом, посмотрел, как тот влезает на грузовик. Для своих лет – проворный.
Еще одна мина взорвалась неподалеку. Бинг взял в руки микрофон. Черная букашка, потревоженная его резким движением, стремительно сползла по травинке и спряталась за комочком земли.
Разумная букашка, подумал Бинг.
Он заговорил в микрофон.
– Achtung! Achtung!
Голос его, усиленный репродукторами, звучал неожиданно громко.
– Внимание! Немецкие солдаты!
Это вовсе не его голос. Он звучит удивительно твердо и уверенно, даже вызывающе. Бинг улыбнулся. Напряжение покинуло его. Он пошевелился, устраиваясь поудобнее, и слегка передвинул локоть правой руки, державшей микрофон. Мысль работала ясно.
– Немецкие солдаты! Сегодня вы могли убедиться в мощи американской армии. Мы дали только один залп из всех наших орудий. Вы легко можете себе представить, что сталось бы с вашими позициями, если бы мы открыли заградительный огонь.
Так хорошо, подумал Бинг. Запросто, как будто беседуешь с ними. Точно они – нашкодившие дети; ты – голос разума; не хотите, мол, не слушайте, но я должен сказать вам, и уж после, когда вам достанется, пеняйте на себя.
– Потом мы послали вам листовки, чтобы объяснить, зачем сегодня стреляли все пушки по всему фронту. Они стреляли в честь Четвертого июля. Это наш национальный праздник, день основания Соединенных Штатов. Кое-кто из вас, вероятно, прочел наши листовки; не думаю, чтобы ваши офицеры могли помешать вам.
Немецкий пулемет лихорадочно застрочил. Очередь попала в один из громкоговорителей справа. Бинг слышал, как пули впивались в металл.
– Стойте! – крикнул он в микрофон. – Прекратите огонь! Неужели вы так боитесь правды, что и слушать ее не можете?
Немцы явно прислушиваются к его словам. Пулемет замолчал. Теперь Бинга почти радовала его работа. Он чувствовал, что установил контакт со своими слушателями. Хорошо бы увидеть их лица – настороженные, встревоженные, ожидающие, что же будет дальше. И злобные, сердитые лица, которые хотели бы остановить его, но колеблются, боясь показаться трусами.
– Сегодняшний огневой вал только подтвердил то, что вам уже давно известно. Против каждого вашего орудия – у нас имеется шесть; против каждого снаряда – двенадцать снарядов.
Днем ваша авиация боится показаться. А наша может бомбить все ваши окопы подряд.
Это достоверные факты, думал Бинг. Сделаем паузу. Пусть факты дойдут до сознания.
– Вам говорили, что Атлантический вал непроницаем. Мы прорвали его и разрушили. Ваш фюрер сказал, что мы не больше двенадцати часов продержимся на европейской земле. Прошел почти месяц с высадки, и мы оттесняем вас все дальше и дальше. В Шербуре ваши генералы и адмиралы легко сдавались. И они, и их солдаты поняли, к чему дело идет.
Еще паузу выдержим. Пусть подумают. Не надо торопиться с выводами, они их сделают сами, а мы только подтвердим.
– Эти генералы и их солдаты – такие же немцы, как и вы, – знали, что если они сдадутся в плен, они останутся живы. Мы хотим дать и вам возможность остаться в живых. В течение ближайших десяти минут мы стрелять не будем. Выходите из ваших окопов, без оружия, с поднятыми руками. Мы встретим вас и немедленно выведем из-под обстрела. Не упускайте этого случая. Другого может не представиться.
Бинг умолк. Он помахал Толачьяну и выключил микрофон. Слава богу, кончено. Он был весь мокрый от пота, хоть выжимай. Теперь прочь отсюда, скорей, скорей. Немцы не потерпят этого. Сейчас они что-нибудь учинят.
Несколько бесконечных минут стояла полная тишина. Даже редкая ружейная стрельба, сопровождавшая выступление Бинга, и та умолкла.
В конце изгороди на американской стороне, там, откуда Бинг выбрал место для грузовика и громкоговорителей, кто-то стоял и махал рукой. Бинг решил, что это, вероятно, Трой подает знак, чтобы они уходили. Но Лаборд ползком обогнул холм и теперь находился по ту сторону, против немцев. Бинг пополз за ним, чтобы сказать ему про Троя.
Очутившись против немцев, он увидел, что какая-то фигура отделилась от изгороди противника, помедлила немного и бросилась бежать по направлению к холму. Человек бежал как-то странно, словно кукла, которую дергают за веревочку. Через полминуты показалась еще одна фигура, потом третья, потом еще. Бинг насчитал четырнадцать человек. Они бежали через поле, подняв руки. Маленькие фигурки отбрасывали черные тени на залитое солнцем поле. Бингу вся картина казалась нереальной, словно сцена из какой-то феерии. Поэтому он не чувствовал никакого волнения и не принял никаких мер для встречи перебежчиков.