Лаборд встал во весь рост. С сигаретой в зубах, заложив руки за спину, он принялся расхаживать взад и вперед перед холмом с видом Наполеона после Аустерлица.
На немецкой стороне снова застрочил пулемет. Бинг видел фонтанчики земли, поднимаемые пулями. Немцы били по своим.
Лаборд продолжал хладнокровно разгуливать взад и вперед. Бинг мысленно видел его нарочито пренебрежительную улыбку.
Один из перебежчиков упал и остался лежать. Другой остановился, медленно обернулся, словно в недоумении, потом упал на колени, испустил пронзительный долгий крик и повалился ничком. Остальные дезертиры побежали быстрее. По-видимому, они заметили одинокую фигуру Лаборда, потому что бежали уже не вразброд, как вначале, а прямо на него.
Достигнув цели, они столпились вокруг Лаборда, испуганные, растерянные, все еще не опуская рук. Они совершили нечто сверхъестественное – отвергли защиту своей армии в поисках другой, более надежной и длительной защиты; на их посеревших лицах, в испуганных глазах застыл недоуменный вопрос: что я сделал? Что теперь будет со мной?
Лаборд презрительно оглядывал их. Он показал на куртку одного немца, и тот, виновато ухмыляясь, застегнулся и вытянул руки по швам.
Все это казалось Бингу совершенно неправдоподобным, чем-то непостижимым, словно из другого мира. Лаборд рассматривал этих двенадцать пленных, могущих дать ценные показания, как свою личную собственность, и заботился об их выправке, между тем как немцы, по всей вероятности, уже вызвали подкрепление и теперь постреливали в группу людей, стоявших на виду перед холмом.
Четверо солдат из роты Троя, разбираемые любопытством, вылезли из своих ям, забыв о том, что противнику их отлично видно. Все они были необстрелянные юнцы, недавно прибывшие на фронт.
Раздался взрыв, совсем близко.
Опять миномет, черт бы его побрал, подумал Бинг.
Четверо американцев кинулись было к своим ямам. Но Бинг, приподнявшись, остановил их. Пленных надо было вести в тыл. Ни он сам, ни Толачьян не могли этого сделать, а Лаборду нельзя доверять. Лаборд способен пройти с ними церемониальным маршем по всему фронту, чтобы доказать, что его пуля не берет.
– Эй, вы! – крикнул Бинг. – Отведите их!
Солдаты оглянулись, увидели сержанта, смутно поняли его команду. Мины рвались все чаще, все ближе. Миномет явно нащупал цель. Перебежчики в ожидании распоряжений Лаборда беспомощно жались друг к другу, словно стадо овец, застигнутое грозой.
– Есть, сержант! – сказал один из американцев с деланой бодростью.
Они подошли к дезертирам, держа винтовки наперевес. Знаками они велели им двигаться вперед. Немцы тронулись»[358].
В Красной Армии аналогичную боевую задачу решали «офицеры-разложенцы» – сотрудники 7 отдела Главного политического управления РККА и 7 отделов штабов фронтов, армий и дивизий, занимавшиеся разложением фронта и тыла противника. Среди советских разведчиков, политработников и переводчиков были и евреи, в том числе немецкие: Стефан Дёрнберг, Конрад и Маркус Вольф, Курт Фишер, Рудольф Хернштадт, Вольф Штерн.
Многие немецкие евреи служили переводчиками и следователями, в частности, на Нюрнбергском процессе[359]. Старшим переводчиком американской делегации в Нюрнберге был Рихард Зонненфельдт – человек удивительной судьбы, достойной приключенческого романа. Сын немецких евреев, в 1938 г. он с братом при помощи родителей бежал из нацистской Германии в Англию. Рихарду было всего 15 лет и, по его собственному признанию, он знал по-английски меньше сотни слов. В последующие семь лет судьба забрасывала юного Зонненфельдта сначала в Австралию, потом в Индию и, наконец, в США. Войну он окончил рядовым американской армии, в составе которой успел принять участие в Арденнской операции и освобождении узников концентрационного лагеря Дахау. За это время Зоннен-фельдт выучил английский язык так хорошо, что в 1945 г. был назначен старшим переводчиком делегации США в Нюрнберге[360].
Американским переводчиком в Нюрнберге работал Говард Трист. Он родился в 1923 г. в еврейской семье в Мюнхене, и был подростком, когда нацисты начали поголовные преследования евреев. Его семья перебралась в Люксембург 31 августа 1939 г., накануне германского вторжения в Польшу. Тристы хотели эмигрировать в США, но денег для того, чтобы ехать всем вместе, не хватило. Говард уплыл за океан первым в апреле 1940 г., а родители и сестра должны были присоединиться к нему спустя месяц.
Отсрочка стоила родителям Говарда жизни. Его 43-летнюю мать Лию и 56-летнего отца Бертольда отправили из Франции в Освенцим (лагерь смерти Аушвиц), где оба погибли. Сестра Говарда Марго смогла тайно перебраться в Швейцарию и оттуда уехать в США.
В США Говарда Триста не хотели брать на военную службу, так как он не был американским гражданином, но в 1943 г. добровольцу Тристу удалось попасть в лагерь Ричи: он свободно говорил по-немецки и готов был сражаться с нацистами. Вскоре Трист получил американский паспорт. 6 июня 1944 г., когда началась операция «Оверлорд», Трист в составе американских войск высадился в Нормандии, с боями вошел в Германию; служил в разведке.
Летом 1945 г. Говард Трист ушел в отставку, после чего начал работать на военное ведомство США в качестве гражданского лица. Говарда командировали в Нюрнберг, где он помогал тюремному врачу – майору американской армии Леону Голден-сону, родившемуся в Нью-Йорке потомку литовских евреев, проводить психологическое освидетельствование обвиняемых. Доктор Голденсон настаивал на том, чтобы подсудимые не пытались изъясняться на английском и говорили на немецком, чтобы ничего не упустить. Таким образом, Трист провел многие часы с нацистами, переводя беседы с ними доктора Голденсона. Эти беседы опубликованы в книге Голденсона «Нюрнбергские интервью»[361].
Говарду Тристу пришлось работать с Рудольфом Гессом – заместителем Гитлера, бежавшим в Великобританию в мае 1941 г., где он был арестован. Трист вспоминал, что Гесс вел себя как зомби, думая, что за ним охотятся: «Гесс собирал еду в пакеты и отдавал мне и другим психиатрам, чтобы мы проверили образцы и убедились, что его не пытаются отравить. Гесс был очень тихим заключенным, отвечал на некоторые вопросы, но не вдавался в подробности. Никто не знал, играет ли он роль или ведет себя естественно». Трист переводил допросы патологического антисемита гауляйтера Франконии Юлиуса Штрайхера: «У Штрайхера были бумаги, которые он не хотел показывать ни майору Келли, ни кому бы то ни было другому, потому что он не желал, чтобы они попали в руки евреев. В итоге он отдал их мне – я был высоким голубоглазым блондином. Штрайхер сказал, что отдаст их переводчику, так как уверен, что я истинный ариец, судя по моему произношению». Трист еле сдержался от смеха, когда услышал от Штрайхера, что тот якобы чует запах еврея за километр. «Штрайхер часами разговаривал со мной, потому что считал меня истинным арийцем. Благодаря этому мы очень многое узнали». Ни один из нацистов, чьи высказывания переводил Трист, не знал, что перед ним еврей. Тристу пришлось работать и с комендантом лагеря смерти Аушвиц Рудольфом Хёссом, встреча с которым для него была особенно тяжелой: в Аушвице погибли его родители. Переводчик описывает Хёсса как «абсолютно нормального» человека: «Он не выглядел как некто, убивший два или три миллиона человек. Он был очень горд тем, что сделал: “Квота была два миллиона, но я уничтожил три миллиона”. Но в другой раз Хёсс сказал майору Голденсону совсем другое: “Я не знаю, что вы имеете виду. Я лично никого не убивал. Я просто был руководителем программы уничтожения в Аушвице”». Ховард Трист вспоминал, что иногда ему приходилось оставаться в камере с Хёссом один на один: «Это очень странное чувство, когда находишься в одной камере с человеком и знаешь, что он убил твоих родителей. Мне говорили: „Ты можешь отомстить, можешь взять с собой в камеру нож”. Но для меня достаточной местью было знать, что он в тюрьме и что его повесят»[362]. Трист писал, что американские тюремщики «относились к заключенным довольно человечно»; он сдерживал свою ненависть, когда беседовал с заключенными нацистами. «Если бы я не отодвинул на второй план свои истинные чувства, мы бы не получили от них ответов. Но я ни разу ни одному из них не подал руки», – подчеркивал Трист. Ни один из нацистов, чьи слова переводил Трист, не знал, что перед ним еврей: Говард был высоким голубоглазым блондином. Британский историк Хелен Фрай использовала рассказы Триста в книге «Внутри нюрнбергской тюрьмы»[363].
В 2004 г. режиссер Кристиан Бауэр снял документальный фильм «The Ritchie Boys» – «Парни из Ричи»; об их судьбах рассказывает книга Кристиана Бауэра и Ребекки Гёпферт[364]. Встреча ветеранов Ричи состоялась летом 2011 г. в Мемориальном центре памяти жертв Холокоста в Фармингтон-Хиллз, Мичиган (США).
Вместо заключения
История гражданского мужества
23 октября 1941 г. эмиграция евреев из Германии была запрещена. Вскоре начались депортации евреев из крупных немецких городов, включая Берлин. Немецких евреев железнодорожными эшелонами отправляли в лагеря уничтожения на территории Польши. Тех, кто был привлечен к принудительному труду на предприятиях военной промышленности, поначалу не трогали. Однако в конце 1942 г. Йозеф Геббельс, Генрих Гиммлер и генеральный уполномоченный по использованию рабочей силы Фриц Заукель скоординировали мероприятия по скорейшей депортации берлинских евреев, занятых в военной промышленности.
К началу 1943 г. евреев в Германии насчитывалось около 50 тыс., в том числе в Берлине – около 15 тыс. Акция по аресту всех оставшихся в Германии евреев и их высы