Он так устал – устал от своего шатра, от того, что он такой грязный, и больше всего от того, что приходилось снова и снова бросать людей, машины на неприступные стены. Осада продолжалась уже почти месяц, пока без какого-либо результата. Однако приходили известия, что Ричард покинул Нидерланды,[7] направляясь в Англию. Как только король опять окажется в своих владениях, у Ноттингемской твердыни не будет иного выбора, кроме как сдаться.
– Милорд, вы позволите нам войти? – спросил Темрик у входа в палатку.
Подняв голову, Рэннольф тут же узнал забрызганного грязью человека, что стоял позади его адъютанта.
– Клянусь зубами Господа, что там еще? – раздраженным жестом он пригласил обоих мужчин к себе в шатер.
С веселой усмешкой и коротким поклоном посланец из Грэстана выступил вперед и передал своему господину кожаный мешочек, что был у него при себе.
– Здесь находятся письма от мастера Хьюго и от миледи. Есть еще также послание от лорда Гилльяма. Вот что он просил передать: «Надеюсь, что с тобой все в порядке, но знаю, что ты не можешь быть счастлив без хорошей ванны. Миледи трудится вовсю, но она вызвала гнев Хьюго, когда отправила меня узнавать, что и как у твоих управляющих бейлифов.[8] Мы обнаружили, что в Грэстане должно быть больше запасов, чем у нас имеется в настоящий момент, и не можем пока понять, в чем причина такого недостатка. Что же касается ее просьбы к тебе, то я нахожу, что она человек крайне разумный и уравновешенный и трудится изо всех сил на благо всего, что принадлежит тебе. Вот и все, милорд».
Лорд Грэстан потер небритый подбородок, обдумывая только что услышанные слова своего брата. Да уж, она трудится вовсю, если довела его ризничего и казначея до такой ярости своими переменами.
– Скажи-ка мне, Бодвин, а что ты сам думаешь о положении дел в Грэстане?
– Мне кажется, милорд, что все в порядке. Особенно еда – теперь она гораздо лучше, чем была раньше.
Темрик коротко и резко расхохотался.
– Ну, тогда ты вряд ли будешь доволен тем, что найдешь вон в том котелке, но все равно, иди и ешь свою долю. Я позову тебя, если у милорда будет ответное письмо.
Посланец весело и небрежно отсалютовал и вышел, присоединяясь к кружку воинов, что сидели вокруг костра у самого входа в шатер. Рэннольф, жестом пригласил Темрика присесть на табурет с другой стороны жаровни.
– Задержись на минуту. Мне требуется твоя стойкость, чтобы ознакомиться с еще одной пышной речью нашего достопочтенного казначея. Темрик, что она там делает с моим домом?
Его адъютант только по-волчьи усмехнулся.
– Убирается в доме, в этом нет сомнений.
– Убирается или разрушает? – резко возразил лорд Грэстан, а затем открыл кожаный мешочек. Он взял из него сложенный пергамент, скрепленный печатью Хьюго, и начал читать вслух:
«Приветствия моему высокочтимому лорду и хозяину от его смиренного слуги сегодня, в одиннадцатый день марта года тысяча сто девяносто четвертого от Рождества Господа нашего. Ваша новая миледи, Господь, да благословит ваш с ней союз, проявляет крайнее искусство и рассудительность, управляя вашими покорными слугами. Я желал бы смиренно доложить вам о ее делах на тот случай, если угодно будет вам просветить госпожу лучом мудрости в ее стараниях. Вам, должно быть, также известно о тех случаях, когда она замахивается на недоступное ей.
Как раз сегодня я узнал, что всю последнюю неделю ваша миледи, Господь, да хранит и защищает ее, заставляли лорда Гилльяма обещать от вашего имени заплатить городским купцам и торговцам за покупки, сделанные сверх того, что хранится в настоящий момент в подвалах вашего замка. Все это было сделано без моего одобрения и даже без уведомления меня о том.
А потому я смиренно молю вас соблаговолить объяснить ей, почему подобные приобретения невозможны без совета со мной. Она же вместо того, чтобы внять моим словам, потребовала от меня показать ей счета и книги».
Рэннольф откинулся, смеясь, и посмотрел на Темрика.
– Можешь себе представить, какой у него в эту минуту был вид? – спросил он, а затем продолжил чтение.
«Довольно уже того извращения, что она умеет читать и писать. Не разрешайте ей гневить Господа, вмешиваясь в то, что всегда было мужским делом. Два десятка и еще почти десять лет я был верным слугой вашего семейства, и вы знаете меня, как аккуратного человека, умом и сердцем своем заботящегося о ваших лучших интересах. Никогда ни вы, ни ваш отец не считали необходимым сомневаться в моих способностях вести книги и записи в Грэстане.
Смиренно буду ожидать вашего ответа и решения по поводу этого дела. Ваш преданный слуга Хьюго, сын Вальтера, казначей и ризничий Рэннольфа Фиц-Генри, лорда Грэстана».
Лорд Рэннольф взял другое послание. На восковой печати не было никакого изображения, так как у Ровены не было ни доступа к его печати, ни времени заказать свою. Он подержал лезвие ножа над жаровней. Разогретая сталь быстро пронзила воск. Это простое движение снова разбудило преследовавшее его воспоминание о той ночи любви с молодой женой.
Он вспыхнул, охваченный неожиданным жаром. Словно это было прошлым вечером, а не месяц назад, он снова почувствовал прелесть ее тела. Затем вспомнил выражение глубокой обиды в ее глазах, когда он уходил. Нож выскользнул из его рук.
– Рэннольф?
– Я глупец, брат, – ответил он, поворачиваясь, чтобы посмотреть на своего старшего брата. – Мне не следовало снова жениться.
– Ты уже говорил это, – мягко откликнулся Темрик и добавил, немного помолчав. – Она хорошая женщина.
– И ты знаешь об этой добродетели только потому, что один единственный раз проехался с ней? – Сарказм Рэннольфа был просто Убийственным.
– Так же, как и ты знаешь об этом после твоей «проездки» с ней.
Он вздрогнул, словно от удара.
– Черт, – прошептал он. Как обычно, его брат попал прямо в точку, как ни была горька эта правда. На мгновение повисло тяжелое молчание, после чего он произнес: – Темрик, не покидай меня, ты мне нужен. Что такого предлагает тебе твоя мать, что не предложил тебе я за эти прошедшие годы?
В смехе его брата прозвенела горькая ирония.
– Уж, конечно, не сердечную боль и не работу, которые были бы связаны с теми владениями, что ты пытаешься навязать мне. Возможно, я не успел бы еще осесть по-настоящему, а ты бы уже искал мне жену. Но кто знает, – добавил он, пожимая плечами, – может быть, жизнь возле моей матери окажется мне не по вкусу, и я снова приду клянчить у тебя под дверью.
– Подумай об этом еще раз. Эти владения находятся в Нормандии.[9] Там ты мог бы начать все заново, если тебе хочется, чтобы соседи не знали твое прошлое.
– Нет, Рэннольф. Мой ответ на это предложение не изменился за последние семнадцать лет. Оставь все, как есть.
– Я не могу. Ты же не купец, не торговец – ты воспитан, как рыцарь – так же, как и я. Наш отец хотел, чтобы эти земли принадлежали тебе – точно так же, как хотел, чтобы часть наследства принадлежала Гилльяму.
– Ты пытаешься говорить устами умершего человека.
– Да, пусть он мертв, но ведь я жив. Почему ты не хочешь принять то, что тебе предлагаю я?
Гневные золотистые огоньки загорелись в глазах его брата, от чего их обычный карий цвет, казалось, запылал.
– Если бы наш отец хотел, чтобы я был не только непризнанным ублюдком-сыном, то вспомнил бы обо мне. – Он вскочил на ноги и бросился вон из шатра.
Рэннольф уставился на кусочек пергамента, который все еще держал в руках. Как ни нуждался он в Темрике, однако не мог больше заставлять его принять свое предложение, как не мог забыть про обиду, которую нанес своей жене в ту ночь. Наконец, лорд Грэстан открыл письмо и принялся читать.
«Мой высокочтимый лорд и муж! С сердцем, полным трепета, в день одиннадцатый марта года тысяча сто девяноста четвертого от Рождества Господа нашего, спешу написать вам. Весь последний месяц я была очень занята, продолжая знакомиться с Грэстаном. Ваши люди оказывали мне в этом деле всяческую помощь. Мы смиренно надеемся, что вы будете довольны увидеть все, что мы сделали, когда, милостью Господа нашего, вы сможете, наконец, вернуться к нам.
Вскоре после моего приезда сюда я узнала, что имеется большая нехватка съестных припасов. И потому просила сэра Гилльяма приобрести у местных купцов все, что было для того необходимо…»
Он быстро пробежал список покупок с указанной ценой. Все приобретения казались разумными, цены – умеренными. Он был просто поражен, что в замке не хватало стольких необходимых запасов.
Рэннольф нахмурился. Возможно ли, что истерические письма Хьюго – всего лишь попытка скрыть свою халатность, а вовсе не его обычная помпезная ревность? С одной стороны, трудно было представить, что так может поступать верный и преданный человек, но с другой, что плохого может выйти, если за его работой проследит новый глаз? Вот только вопрос, по силам ли окажется жене подобная работа?
Он снова взглянул на ее письмо. Почерк у Ровены был мелкий, очень аккуратный, без каких-либо завитушек или приукрашений. Покупки были тщательно перечислены, с подробным указанием веса и цен. Несомненно, она где-то училась вести учет расходов.
«…Когда я спросила сэра Гилльяма о причине такого положения, он мне сказал, что является вашим управляющим совсем недолго и поэтому ничего не знает об этом. Затем он посетил ваши многочисленные владения, дабы узнать, платили ли они подати и контрибуции за прошлый год, чтобы можно было вести точный учет. В то же время он просил ваших управляющих-бейлиров прикинуть, какова будет ваша доля в будущем урожае, ибо посевы выросли уже настолько, что подобные подсчеты уже можно сделать…»
Как странно. Судя по тому, что сообщал Гилльям, именно она просила его отправиться за точными сведениями. Ее же слова звучали так, будто это была идея самого мальчика. В чем же дело: Ровена просто добра или скромничает?