В Делфте Фабрициус общался с весьма скромными художниками: Эгбертом ван дер Пулом, Питером Лендерцем ван дер Вином (он расписал местную церковь), Даниэлем Форсмаером, который вместе с ним работал над морским пейзажем. Все они совмещали живопись с какими-то другими занятиями, кормившими их. История искусств с вечным неприятием самой идеи, что какой-либо художник может оказаться по-настоящему уникальным, с убеждением, что все они непременно должны быть связаны между собой единой цепочкой (и если что-то влияет на одного, то это затрагивает всех), убеждена, что Фабрициус должен был завязать и иные знакомства, более уважаемые. Его называют «недостающим звеном» между Рембрандтом и Вермеером. Действительно, он учился у первого, а его картины в свое время оказались в собственности у последнего. Но ничего не указывает на то, что Фабрициус был наставником Вермеера, который был младше на десять лет и выше по статусу. И мне кажется, что Фабрициус избавился от влияния Рембрандта в самом начале своей карьеры.
В конце концов, Фабрициус заплатил половину членского взноса, что составило 12 гульденов. В этом числе скрывалась своя ирония, поскольку благодаря своему членству в гильдии он впервые заработал только два года спустя, в июле 1654 года – те же 12 гульденов. Городская казна заплатила ему «за один большой и несколько маленьких городских гербов», в общем, это были самые обычные городские вывески. Скудный заказ для такого выдающегося художника, и за непростую работу Фабрициусу заплатили ровно те 12 гульденов, которые он задолжал когда-то. Во всех дельфтских бухгалтерских книгах, ведущих учет гонорарам художников в период с 1640 по 1660 год, при всем желании не найти сумму меньше.
Последнее прижизненное упоминание Фабрициуса датировано концом сентября 1654 года. Он задолжал 110 гульденов Дирку Янсу Коллейну, который владел таверной возле стрельбища (легко представить себе, что над дверью висела мишень). Некий школьный учитель по фамилии Стейн указан в долговой расписке как свидетель. Фабрициус заверял, что погасит долг в течение трех недель. Но этого так и не произошло.
Когда мои родители поженились в 1953 году, у них совсем не было денег. Да и у кого они тогда водились? У художников нужда – обычное дело. Отец преподавал рисование на вечерних курсах, их общие друзья подрабатывали натурщиками или проводили в больницах трудотерапию. Одна их подруга даже вернулась домой, к родителям на ферму, чтобы следить за коровами. Мама была учительницей рисования в Оксенфорд Касл – частной школе для девочек, которая находилась далеко за пределами Эдинбурга и куда нужно было добираться на автобусе. Потом она нашла работу в городе, устроившись в школу имени Джона Уотсона. В классе, где она преподавала (а затем была уволена за то, что нечаянно сломала гипсовый слепок кисти Микеланджело), сейчас располагается кабинет директора Шотландской национальной галереи современного искусства.
Когда она родила детей, то, как было тогда принято, перестала работать. Отец, преподававший на полставки, стал единственным кормильцем, и его доходов всегда было недостаточно. На протяжении более полувека мама вела дневники, и в них практически до самой ее смерти красной нитью прослеживается постоянный страх безденежья. Некоторые записи полностью совпадают с моими собственными воспоминаниями. Например, из раза в раз она ходила на курсы от Красного Креста, надеясь, что они помогут ей найти хоть какую-то оплачиваемую работу. Там она научилась накладывать бинты и шины, оказывать нужное давление на раны, чтобы останавливать кровотечение. Однажды, когда мужчина, пришедший подрезать нижние ветви нашего платана, не справился с бензопилой, ей это все пригодилось. Она придерживала его большой палец, пытаясь остановить льющуюся кровь, пока не прибыла скорая помощь. Мы с тревогой ожидали услышать вердикт врачей, удалось ли спасти его палец (он же – средство к существованию), но так и не узнали этого. Постепенно страх по поводу финансов становится все более отчетливым. Мама снова и снова просматривала белую бухгалтерскую книгу, которую они с отцом так методично вели, что я не решилась избавиться от нее со всеми ее цветными вставками и сносками, цифрами и подчеркиваниями, которые отец выводил чернилами, с чисто голландским упорством фиксируя абсолютно все, от уплаченных налогов до очередной починки их хрупкой старой машины и того, что мама впервые купила ему свитер другого цвета, нежели черного или темно-синего (из-за белого воротника и темного свитера сходство с голландцем только усиливалось). И вот я натыкаюсь на отчаянную запись того периода: «Еще раз пересчитали все с Дж. Денег нет. Но, по крайней мере, я могу теперь устроиться младшей медсестрой в Королевскую больницу».
Ей не удалось получить эту работу. Зато через два дня пришло известие, что какой-то американец, проездом побывавший в Эдинбурге, купил две картины отца. Дела на какое-то время улучшились, а потом снова все повторилось.
Для современных деятелей искусства ничего не изменилось. Существование престижных галерей, жадных коллекционеров и художников-миллионеров никак не повлияло на повседневную жизнь большинства. До сих пор они ведут мучительные подсчеты, и хорошо, если стоимость картины хоть немного перекроет сумму, затраченную на материалы. Художники попросту дарят свои картины. Мой отец поступал так постоянно, что меня очень удручало. Вот, возьмите, это за вашу помощь, за вашу доброту или (что я особенно ненавидела) за то, что покупали картины раньше. Родители, казалось, смирились с таким положением дел. Но я, будучи их ребенком, всегда хотела, чтобы они исключили доброту как валюту своей экономики, чтобы коллекционеры ценили все их произведения.
Холсты всегда стоили дорого. Искусствоведам знакомы случаи, когда на обратной стороне картины обнаруживали другое изображение – так художники старались экономить драгоценную ткань. Картины рисовали на деревянных досках, стирали неудавшиеся и писали на холсте заново, использовали для этого подносы и кусочки линолеума. Так называемый Золотой век голландской живописи стал свидетелем множества ухищрений в попытках сэкономить и не меньшего числа финансовых катастроф. Геркулес Сегерс[102], чьи прекрасные гравюры в свое время не получили должного признания, в приступе отчаяния разбил одну из них со словами, что настанет день, когда коллекционеры за один только оттиск будут платить в четыре раза больше, чем он сейчас просит за целую пластину. Его предсказание сбылось, но, конечно же, он уже этого не застал. Как гласит старинная история, Сегерс стал топить печали в вине и однажды, возвращаясь из таверны, упал с лестницы, разбившись насмерть.
Голландские художники не вылезали из долгов, вечно балансируя на грани нищеты. Ван Гойен, де Хох, Фабрициус, Вермеер, не говоря уже о Рембрандте. Причем большинство из них происходили отнюдь из не бедных семей. Обучение живописи стоило дорого, так что логично ожидать, что многие художники выросли в достатке. Но также легко понять, когда и почему все начинает идти не так. Плохая погода, смена времен года, слабый дневной свет в долгие зимние месяцы, бесконечная война. В своем ходатайстве[103] вдова Вермеера заявила, что «во время войны с Францией, начавшейся всего несколько лет назад, он практически ничего не заработал, в том числе потому, что был вынужден продавать выкупленные им картины по заниженной цене, лишь бы прокормить своих одиннадцать детей, которые были упомянуты выше». Его покровитель Питер ван Рейвен, который давал ему деньги (благодаря им художник, видимо, мог позволить себе так долго работать над одной картиной и покупать бесценный ультрамарин) и который, вероятнее всего, приобретал большинство его произведений, сам скоропостижно скончался за год до того.
Мастер натюрморта Эверт ван Алст, в молодости бывший довольно популярным и успешным, перед смертью снимал комнату у портного и оставил после себя постель, несколько предметов одежды и кисти с мольбертом. Его более известный племянник Виллем, который в свое время жил по соседству с Фабрициусом и пытался заставить Марию ван Остервейк выйти за него замуж, решил, что поездка из Амстердама за этими вещами обойдется ему слишком дорого. Вместо этого он попросту не стал вступать в наследство. Франс Халс пережил унизительную конфискацию имущества в собственном доме из-за того, что не сумел вовремя погасить долг перед пекарем. Спустя десять лет, когда ему было уже за восемьдесят, бургомистр Харлема назначил ему единовременную выплату 50 гульденов и ежегодную пенсию 150 гульденов. Суммы были ничтожными. Пресловутому пекарю он задолжал куда больше.
В те времена художники не могли прожить только благодаря своим работам (хотя разве сейчас что-то изменилось?). Геррит Люнденс открыл таверну в Амстердаме, но потерпел неудачу. Пьетро де Поттер вложил деньги в производство позолоченной кожи, но тоже потерпел неудачу. Живя в Делфте, Питер де Хох устроился в качестве dienaar (слуги) к торговцу холстами Юстусу де ла Гранжу. Яна Викторса, который писал на религиозные сюжеты, в конце концов взяли «утешителем больных» на борт судна Ост-Индской компании, и во время путешествия он просто бесследно исчез. Работа под стать Красному Кресту.
Трагичнее всего судьба сложилась у Эманюэла де Витте, который жил на той самой улице, где сидит продавец музыкальных инструментов, в то время, когда Фабрициус прибыл в Делфт. Его долгая карьера в городе пошла под откос после смерти первой жены. К несчастью для себя, он женился второй раз и переехал в Амстердам, где скитался из одного жилища в другое. Там его падчерицу арестовали за кражу, а жену выслали из города за соучастие. В старости этому великому художнику пришлось столкнуться с нищетой и долгами.
В Делфте воскресенье, и фонарь отбрасывает отблески на обнаженные стены церкви. Солнце струится по нефу, и прорези окон отражаются на противоположной стороне. В этом хранилище незапятнанной чистоты черные квадраты и ромбы старинных гербов, развешанные по колоннам, кажутся русскими иконами или образчиками абстрактной живописи. Мужчины, одетые в плащи, замерли в молчании, как шахматные фигуры на доске. Дети, сидя на корточках, играют с игрушками. Собаки снуют туда-сюда. Время от времени кто-то возносит молитвы или склоняется над Библией. Но в первую очередь внимание зрителя привлекает удивительно прекрасное представление све