Много лет назад, после травмы, я решила уехать как можно дальше и попытаться принести кому-нибудь пользу. Я прилетела в Алжир, чтобы написать о народе сахарави, чьи земли были захвачены Марокко и которые теперь жили в лагерях для беженцев посреди пустыни. В Алжире (столице) я переночевала в номере размером с королевский двор, но с облупившимися стенами и стареньким вентилятором, который отбрасывал трепещущие тени на бледную штукатурку. На следующий день меня встретил сахарави, служащий в Полисарио[107], и отвез к взлетно-посадочной полосе. Оттуда взлетел примитивный самолет, в котором даже не было пассажирских кресел, пересек всю пустыню и приземлился в Западной Сахаре. Пастух в длинных одеждах пытался справиться с четверкой коз. В течение последних нескольких минут полета иллюминаторы были наглухо закрыты, чтобы мы не увидели район Тиндуф, где располагаются военные базы Полисарио.
Лагерь в основном состоял из палаток, белеющих на фоне безоблачно голубого неба. Нужда заставила беженцев пробурить артезианские колодцы, чтобы добывать воду из глубин бесплодного песка, простиравшихся вниз на многие мили. В пустыне же они выращивали свеклу и морковь. Козы выживали за счет морковной ботвы, сахарави же – за счет овощей и коз. Я хорошо запомнила женщин-поэтесс, которые во время некого ритуала читали стихи в синих развевающихся одеждах.
Полисарио продолжала войну с Марокко, и наоборот. Одним из ее проявлений была стена длиной тридцать миль, возведенная марокканскими рабочими, – своего рода «железный занавес» в пустыне, от которого не было никакой пользы. По легенде, марокканцы закладывали мины по той стороне стены, которая обращена к поселениям сахарави, но Полисарио аккуратно извлекали их и возвращали обратно. Меня отвезли на джипе показать эту великую стену.
Молодой солдат в камуфляже, выйдя из джипа, осторожно двигался по песку, исполняя ужасающие балетные па. Мы смотрели на него со страхом и восхищением. Мину он не нашел. Не наступил ни на одну из них. Он повернулся и на цыпочках стал приближаться к ним. Но вдруг раздался внезапный звук, у которого не существует названия, а затем последовал невообразимый грохот. Песок позади солдата взмыл в воздух, повиснув в неподвижности, прежде чем пролиться на землю странным бесцветным дождем. Все происходило так медленно, что казалось ненастоящим, кадром из старого фильма, который можно перемотать, как будто можно исцелить землю, пережившую столь жестокий взрыв, как будто можно повернуть время вспять. Солдат бросился бежать.
Одним осенним днем в Делфте по каналам скользят баржи, отвозя в Гаагу пассажиров и посылки (может быть, среди них есть даже картины). Бакалейщики развозят сыр на тачках по узким мостам, плотники обтачивают дерево на станках, городские гончары и художники молча заняты своей работой. Утро прохладное, постепенно сгущаются серые кучевые облака. Двенадцатое октября. Правительственного служащего по имени Корнелис Сотенс (слишком неопытного для такой работы) отправляют проверить запасы пороха, которые хранятся под землей в заброшенном монастыре в нескольких кварталах от рыночной площади в районе, известном как Стрельбище. Стрелки часов показывают время между 10:00 и 10:30 утра. Он делает несколько шагов навстречу темноте (скорее всего, в руке зажат фонарь), поворачивает ключ в замке, а спустя несколько мгновений полной тишины раздается столь мощный взрыв, что люди слышат его за семьдесят миль. Деревья вырваны с корнем. Люди взмывают в воздух, как стремительные дождевые потоки, текущие в обратную сторону. Выжившие не сразу встают на ноги после падения, они ошеломлены и боятся очередного взрыва. А он действительно следует. Бочки, в которых хранится 90 000 фунтов черного пороха, взрываются одна за другой, по цепной реакции, и взрывы один за другим потрясают Делфт. То же самое произошло в нынешнем столетии, когда взрывы в порте Бейрута были слышны на Кипре. Некоторые горожане еще несколько недель страдали от звона в ушах. Некоторые навсегда утратили слух.
По земле звук взрыва распространяется быстрее, чем по воздуху. Люди на улицах сначала видят огромную вспышку, затем чувствуют дрожь земли, а только затем слышат разрушительный грохот ударной волны. Именно так описывали ливанцы взрыв в Бейруте: вспышка, затем дрожь и, наконец, оглушительный шум.
Дельфтский «раскат грома» в мгновение ока сравнял с землей здания на близлежащих улочках. Заключения ученых, исследовавших Бейрут, подтверждают это. Первый же взрыв повредил их конструкции до такой степени, что они попросту рухнули под весом собственных крыш. На месте взрыва образовался кратер, стремительно наполнившийся черной загрязненной водой, загустевшей из-за следов пороха. Он виднеется на картинах, написанных по горячим следам. Врачи спешили на помощь раненым, солдаты в течение многих часов, перетекших в дни, пытались извлечь из-под завалов людей, придавленных камнями и досками. Погибло бесчисленное множество горожан.
Тысячи фунтов пороха воспламенились от одной- единственной искры, возникшей, возможно, из-за металлического трения (когда Сотенс поворачивал ключ в ржавом замке) или из-за того, что он неосторожно бросил фонарь. Сотенса, разумеется, больше никто никогда не видел. Взрыв был такой силы, что некоторые жители решили, будто наступил конец света, будто Бог обрушил на Делфт свой гнев.
Город был (и остается) на удивление маленьким. Тогда его население составляло всего 25 000 человек. Можно себе представить, сколько людей погибло. Но никто не смог произвести точные подсчеты. Некоторые просто испарились, их останки не сохранились, как это случилось во время трагедии 11 сентября. Но после взрыва заклубился дым и начался пожар, в котором сгинуло и пропало без вести под завалами еще больше человек.
Здесь – и вот уже нет. Жизнь и смерть разделяет лишь доля секунды. Все витражи Старой церкви выбило взрывом, но статуи, украшавшие могилу Вильгельма Молчаливого, лишь слегка вздрогнули. Людям, которые не успели войти в дома, удалось выжить, а их домочадцы, находившиеся внутри, не спаслись. Сохранилось поразительное свидетельство из первых рук. Страшная история человека, лицом к лицу столкнувшегося со смертью, известна нам из самого неожиданного источника. В то время в Гааге проживала Элизабет Стюарт, сестра английского короля Карла I и вдова чешского короля Фридриха V. Любознательная, энергичная, склонная действовать, она прибыла в Делфт в карете, едва это стало возможным. Элизабет бродила по городским руинам и разговаривала с каждым, кто встречался на ее пути. Одним из таких людей стал не кто иной, как владелец постоялого двора на Стрельбище. Вот как она описывает это в своем письме сыну Карлу Людвигу Пфальцскому:
«Думаю, вы уже слышали о взрыве на пороховом складе в Делфте, после которого минуло уже семь дней. В четверг я отправилась туда, чтобы увидеть все своими глазами. Вы и представить себе не можете, насколько ужасны разрушения. От всех улиц поблизости камня на камне не осталось. Когда раздался взрыв, то хозяин постоялого двора на Стрельбище стоял на пороге своего дома. Его лишь слегка оглушило, он развернулся, чтобы вернуться в дом, но никакого дома уже не было».
Именно этому человеку Фабрициус не вернул свой последний долг. Его дом рухнул в мгновение ока. Мир перевернулся вверх тормашками.
Хозяин постоялого двора не мог поверить своим глазам, хотя они-то как раз способны самостоятельно воспроизвести такую катастрофу. Это происходит, когда мозг по какой-то причине не в состоянии придавать правильный вид изображениям, которые попадают на сетчатку. О таком страшно даже подумать, и хотелось бы быть уверенным, что подобное невозможно. Тем не менее такое уже случалось c одной женщиной из Бразилии, которая все видит вверх тормашками. Например, когда она идет, то ей кажется, что она касается неба, а не земли, а когда смотрит в зеркало, то подбородок ее оказывается наверху, а волосы растут внизу, словно борода (такими мы видим себя в отражении из чайной ложки). Это настолько уродливо, что она, возможно, предпочла бы ослепнуть.
То же происходило, когда в Делфте грянул раскат грома. Крыша рухнула на землю, озарившись светом, при падении тело видит все под совершенно иным углом. Дома складываются вовнутрь, окна вылетают наружу. Все охвачено тем хаосом, который, может быть, постоянно наполняет наш разум и который так часто показывают в захватывающих фильмах-катастрофах при помощи тщательно продуманного монтажа. Вот только, когда мир рушится, человек испытывает и проживает этот хаос по-настоящему. Только представьте себе прелестный домик с картины де Хоха, но его крыша рухнула со всеми стропилами. Умиротворенные святилища со своими безупречными интерьерами, отштукатуренными стенами, светящимися окнами, кувшинами из-под молока, метлами и бело-голубыми изразцами разлетелись на части.
Витражи Старой церкви были уничтожены взрывом. Ветер свободно проникал внутрь сквозь зияющие дыры. В конечном итоге их заменили квадратами прозрачного стекла розового цвета с вкраплением голубых и зеленых оттенков, которые можно увидеть на картинах Эманюэла де Витте, созданных в последующие десятилетия. Лишь спустя триста лет, после окончания Второй мировой войны великолепные цветные витражи были в полной мере восстановлены, а последние повреждения наконец устранены.
До эпохи фотографии передать этот взрыв можно было только по памяти. Что бы ни случилось, все должно было быть записано. Когда мы увлеченно представляем себе, что происходит во время взрыва (как поднимается грибовидное облако, как обрушиваются здания и дождь из серой пыли), то видим это как бы через объектив камеры. Катастрофу удалось разложить на секунды благодаря бессмертному снимку Гарольда Эджертона, сделанному в 1957 году, на котором капля молока разбивается о поверхность, образуя сказочную корону. Известный также как «человек, который остановил время», Эджертон создал самый быстрый на то время фотоаппарат и позволил нам увидеть то, что прежде было недоступно, миллисекунды, которые не в состоянии уловить человеческий глаз. И своей главной темой он выбрал взрывы, мгновения, когда пуля проходит сквозь яблоко или молоток разбивает стекло.