Они обсудили наступление лорда Робертса – тот вышел из Капа, освободил Кимберли, захватил Блумфонтейн и сейчас готовится нанести решающий удар через чрево Трансвааля в его сердце – Преторию.
– Все закончится в три месяца, – высказал свое мнение шотландец.
– Ты думаешь? – насмешливо спросил Шон – и вызвал подогретый джином спор.
По мере того как уровень в графине понижался, они перешли от серьезных тем к сантиментам. Сол осторожно спросил об их ранах.
Шотландца отправляют домой по морю. При мысли о расставании им взгрустнулось.
Шон на следующий день возвращался в Ледибург – он получил отпуск до выздоровления. В конце этого отпуска, если врачи убедятся, что осколки шрапнели в его ноге удовлетворительно закапсулировались (последние два слова Шон выговорил особенно старательно), он вернется к своим обязанностям.
Слово «обязанности» пробудило их патриотизм, и Шон и Сол, обняв друг друга за плечи, поклялись, что, товарищи по оружию, братья по крови, они вместе увидят конец войны.
Не обращая внимания на трудности и опасности, встанут против врага.
Для такого настроения нужна была подходящая музыка, и шотландец спел «Дикарь из колонии». Глаза его увлажнились, и голос дрожал от избытка чувств.
Глубоко тронутые, Шон и Сол дуэтом исполнили не вполне подходящие к случаю «Дубовые сердца», и уже втроем они весело принялись распевать «Ты проснулся, Джонни Коп?»
В середине третьего куплета явилась старшая сестра; к этому времени не мог спать ни Джонни Коп, ни любой другой в радиусе ста ярдов.
– Джентльмены, часы посещений кончились.
Это была грозная женщина с голосом как полковая труба, но Сол, который не раз выступал перед судьями-вешателями, не дрогнул.
– Мадам, – начал он свою речь низким поклоном. – Эти люди – позвольте мне сказать всю правду, – эти герои принесли огромные жертвы во имя свободы. Их кровь текла как джин во имя защиты благородного идеала – свободы! Я прошу только, чтобы им вернули немного этой драгоценной жидкости. Мадам! Во имя чести, справедливости и благодарности взываю я к вам!
Закончил он, прижав к груди кулак и трагически склонив голову.
– Здорово, парень!
– Хорошо! Очень хорошо!
Оба героя разразились бурными аплодисментами, но на лице сестры проступило подозрение.
Она чуть подняла нос и принюхалась.
– Вы пьяны! – мрачно обвинила она.
– О, грязная клевета! О, чудовищная ложь!
Сол поспешно попятился.
– Ну ладно, сержант. – Она мрачно повернулась к Шону. – Где она?
– Кто? – невинно спросил Шон.
– Бутылка!
Она подняла простыни и начала искать.
Сол схватил свою каску, за ее спиной отсалютовал и на цыпочках ушел с веранды.
Глава 33
Отпуск Шона в Ледибурге истекал быстро, слишком быстро.
Мбежане исчез по загадочному делу в Зулуленде. Шон догадывался, что дело в двух женах и их потомстве, которых Мбежане радостно отослал в краали отцов, когда много лет назад Шон покинул Ледибург.
Дирк каждое утро томился в школьной неволе, и Шон мог свободно бродить по холмам и вельду, окружавшему город. Большую часть времени он проводил в окрестностях заброшенного ранчо над откосом, которое называлось Лайон-Коп.
Через месяц он знал все ручейки, все складки и склоны этой земли. Ноги его от ходьбы окрепли. Голень больше не болела, некогда пурпурный шрам поблек и почти слился с кожей.
Но по мере того как прибывало сил, укреплялись мышцы, нарастала плоть на костлявом худом лице, к Шону возвращалась непоседливость. Его ежедневные посещения ранчо Лайон-Коп превратились в одержимость. Он бродил по пустым комнатам старой фермы и видел, какими они станут, когда он подлатает крышу, чтобы не пропускала дождь, обновит штукатурку и все заново выкрасит. Он стоял перед пустым закопченным камином и предвкушал, какое тепло тот будет давать. Шагая по пыльным полам, он разглядывал желтые доски – такие же прочные, как массивные брусья, поддерживавшие крышу. Потом он выходил на улицу, время от времени наклонялся, зачерпывал горсть богатой почвы и проверял ее на ощупь.
В мае 1900 года он зашел в регистратуру магистрата и незаметно просмотрел кадастр. И узнал, что пятнадцать тысяч акров ранчо Лайон-Коп куплены у покойного Стефануса Йоханнеса Эразмуса «Банковской и трастовой компанией Ледибурга, ЛТД». Документы были подписаны Рональдом Паем, эсквайром, председателем совета банка. Шон улыбнулся. Ронни Пай был главным его врагом в детстве. Это может быть очень забавно.
Шон удобнее уселся в глубоком кресле из лоснящейся кожи и с любопытством осмотрел обшитый деревом кабинет.
– Кое-что изменилось с тех пор, как ты был здесь в последний раз? А, Шон?
Ронни Пай точно угадал его мысль.
– Кое-что.
Судя по мебели, дела у Ледибургской банковской компании идут неплохо. То же процветание отражалось и в фигуре председателя банка. Много плоти, толстая золотая цепочка часов, дорогой темный костюм, консервативность которого искупает экстравагантный жилет, ботинки ручной работы за пятнадцать гиней. Все прекрасно, пока не посмотришь в лицо: бледное, так что веснушки выделяются, словно золотые монеты неправильной формы, алчные глаза, уши как ручки у миски для бритья – все это не изменилось. Но хотя Ронни всего на два года старше Шона, в его рыжих бакенбардах много седины, а вокруг глаз морщины тревоги.
– Навестил свою невестку в Тёнис-краале?
Этот вопрос Ронни задал с хитрым лицом.
– Нет.
– Конечно, нет.
Ронни понимающе кивнул и умудрился передать своей миной, что скандал, хоть и старый, не умер.
Шон от омерзения вновь заерзал в кресле. Маленькие рыжие усики усиливали сходство Ронни с крысой.
Шону захотелось покончить с делами и снова выйти на свежий воздух.
– Послушай, Ронни. Я тут разузнавал о Лайон-Копе. Ты его хозяин, – без предисловий начал он.
– Лайон-Коп?
Накануне вечером чиновник из регистратуры пришел к Ронни с новостью и заработал соверен. Многие другие сообщали, что Шон ежедневно бывает на ранчо. Но Ронни сделал вид, что с трудом припоминает.
– Лайон-Коп? А, да. Ферма старого Эразмуса. Да, кажется, мы ее купили. Боюсь, слишком дорого. – Он смиренно вздохнул. – Мы можем держать ее еще десять лет и потом вернуть себе деньги. Нет смысла спешно продавать ее.
– Я хочу ее купить, – прервал его вводную речь Шон, и Ронни с облегчением засмеялся.
– Ты в хорошем обществе. Половина фермеров Наталя хотела бы купить ее, да не могут заплатить нашу цену.
– Сколько?
Установившаяся цена на землю в районе Ледибурга составляла шиллинг и шесть пенсов. За несколько минут до этого Ронни собирался запросить по два шиллинга. Но он снова услышал высокомерный смех Шона, с каким тот отвергал его предложения дружбы. Нет, с ненавистью подумал он. Нет, наглая сволочь, вот теперь ты заплатишь.
– Три шиллинга, – сказал он.
Шон задумчиво кивнул. Он понял. И вдруг улыбнулся.
– Мой бог, Ронни. Я слышал, ты очень проницательный делец. Но если ты заплатил за Лайон-Коп по три шиллинга, тебя ободрали как липку.
Ронни вспыхнул. Шон глубоко задел его гордость.
– Я заплатил по девять пенсов, – выпалил он. – А продаю по три шиллинга.
– Составь договор на 2250 фунтов. Беру.
Черт побери! Будь оно все проклято! Ронни про себя бранился. Шон заплатил бы и по пять!
– Это только за землю. Плюс тысяча фунтов за улучшения.
– Еще что-нибудь? – спросил Шон.
– Нет.
Шон быстро подсчитывал. Даже с выплатой процентов по сделке он все равно в силах заплатить, и у него останется еще несколько сотен.
– Беру.
Ронни смотрел на него, и его мозг извивался, как змея. «Я не понимал, как сильно ему загорелось. Я мог бы вытрясти из него всю душу».
– Конечно, сделку должен одобрить мой совет. На самом деле все зависит от него.
Совет директоров состоял из самого Ронни, его младшей сестры Одри и ее мужа Денниса Петерсона. Ронни владел восьмьюдесятью процентами акций, и Шон это знал. Он просмотрел статьи компании в регистратуре.
– Послушай-ка, любезный друг моей юности. – Шон перегнулся через стол и взял тяжелый серебряный портсигар. – Ты сделал предложение. Я его принял. Буду здесь сегодня в четыре часа с деньгами. Пожалуйста, подготовь бумаги.
Шон одной рукой поднял портсигар и сдавил его. Мышцы на его руке заиграли, как спаривающиеся питоны, портсигар лопнул по швам. Измятый кусок металла он положил на гроссбух перед Ронни.
– Не пойми меня неверно, Шон. – Ронни нервно улыбнулся и с трудом оторвал глаза от остатков портсигара. – Я уверен, что сумею убедить совет.
Глава 34
Наступила суббота. Дирку не нужно было идти в школу, и Шон взял его в свою ежедневную поездку на ранчо. Вне себя от радости, оказавшись наедине со своим божеством, Дирк гнал пони вперед, потом на полном скаку разворачивал его и возвращался к Шону.
Он возбужденно смеялся, потом на радостях принимался упоенно болтать и потом, не в силах сдерживаться, снова уносился вперед.
Перед перекрестком под откосом Шон увидел небольшой караван, идущий им навстречу.
Шон серьезно приветствовал предводителя каравана.
– Я вижу тебя, Мбежане.
У Мбежане был вид измученного и слегка глуповатого кота, возвращающегося после очень хлопотной ночи.
– И я тебя вижу, нкози.
Наступило долгое молчание – Мбежане брал понюшку и пристально разглядывал небо над головой Шона.
Шон изучал спутниц Мбежане. Две женщины среднего возраста – для зулусок это примерно тридцать пять лет. Обе в высоких глиняных головных уборах замужних матрон. Хотя они сохранили прямую гордую осанку, груди у них большие и пустые и свисают поверх короткого передника на живот, носящий следы многих родов. С ними две девушки, обе только что достигшие половой зрелости: круглые лица сияют молодостью, мускулистые ягодицы – словно спелые арбузы, груди твердые, круглые. Девушки опустили головы и смущенно хихикали.