Взрыв смеха. Преподобный колебался между ужасом (такое богохульство!) и радостью (вот повезло!).
– Затем Ронни Пай, Деннис Петерсен, Ян Вермаак, Джеральд и Тони Эразмусы (вы двое ведите себя по-братски), Ник...
Шон читал имена по списку, который держал в руке. Этот строгий порядок отражал социальный ранжир Ледибурга, правильное и точное уравновешивание богатства и влияния, популярности и возраста. Список готовил не Шон, он только поместил себя в его середину. Ада справедливо не доверяла его социальной проницательности.
– О левом фланге все.
Шон поднял голову от листка. Он был так поглощен чтением, что не заметил внезапно установившейся атмосферы напряженного ожидания. Одинокий всадник пересек брод и вел своего великолепного жеребца к лагерю. Он неслышно спешился, и слуги увели его лошадь. А сам он с дробовиком в руках направился к фургону Шона.
Шон увидел его. Удивленно вздрогнул, потом, испытывая душевный подъем, широко улыбнулся.
– Гарри, рад, что ты появился! – закричал он, но лицо Гарри оставалось бесстрастным. Он коротко кивнул.
«Ну, по крайней мере он пришел, – радовался Шон. – Первый шаг сделан. Теперь моя очередь».
– Можешь занять первую позицию справа от меня, Гарри.
– Спасибо.
Гарри улыбнулся, но это была на удивление холодная гримаса. Он отвернулся и заговорил с соседом. Гул разочарования прокатился по толпе. Все ожидали чего-нибудь необычного. Все знали о вражде между братьями Кортни и об окружавшей эту вражду тайне. Теперь, когда напряжение разрядилось, все снова стали слушать Шона. Шон дочитал список и спрыгнул с фургона, и толпа немедленно стронулась. Шон поискал взглядом Гарри и увидел его далеко впереди, во главе процессии.
Длинная цепочка людей вытянулась вдоль пешеходной тропы, ведущей к Эландс-Клуфу.
Люди, сгорая от нетерпения, шли быстро. Шон понял, что, если не побежит, не сможет опередить их и догнать Гарри.
«Подожду, пока не подойдем к загонщикам, – решил он. – Боже, какое замечательное завершение недели! У меня есть Руфь, а теперь я могу вернуть брата и с ним Майкла».
С возвышения Шон посмотрел на Эландс-Клуф. Глубокая долина две мили длиной и в этом конце пятьсот ярдов шириной, она постепенно поднимается, пока не теряется в окружающих высотах. Вся долина заросла густым зеленым кустарником, на первый взгляд совершенно непроходимым; из него, силясь подняться к солнечному свету, торчит несколько деревьев.
Лианы и вьюнки, точно щупальца гигантского спрута, тянутся из кустов, чтобы стащить деревья вниз. Здесь, наверху, воздух сухой и здоровый, но внизу пахнет влажной землей и гниющими растениями.
Словно не желая спускаться в жару Клуфа, охотники собрались на отроге.
Заслоняя глаза от света, они смотрели наверх, в начало ущелья, где загонщики казались цепью темных точек на зелени.
– Вон дети, – показал кто-то.
Дирк вел свою шайку вдоль возвышения над Клуфом.
Шон направился к брату.
– Ну, Гарри, как дела в Тёнис-краале?
– Неплохо.
– Я читал твою книгу. Прекрасно! Она определенно заслужила прием, оказанный ей в Лондоне. Лорд Кейстербрук написал мне, что твоя заключительная глава дала военному министерству много поводов для раздумий. Молодчина, Гарри.
– Спасибо.
Но ответил Гарри холодно. И не сделал попытки продолжить разговор.
– Майкл не пошел с тобой?
– Нет.
– Почему, Гарри?
И Гарри впервые улыбнулся – холодно, презрительно.
– Не захотел.
– О! – На лице Шона на мгновение промелькнула боль, потом он повернулся к окружающим. – Хорошо, джентльмены, идем вниз.
Все тихо стояли на своих местах в цепи – в полумраке и удушливой жаре. Каждый видел среди листвы, вьющихся растений и упавших деревьев неопределенный силуэт соседа. Иногда отчетливо выделялись очертания шляпы, случайный отблеск солнца на ружье, рука человека в прорехе среди темной листвы. Тишину, такую же тяжкую, как жара, нарушали нервный шорох ветвей, торопливо заглушенный кашель, щелчок затвора.
Шон положил палец на оба курка своего дробовика, оттянул их назад, поднял оба ствола и выстрелил дуплетом. Он услышал глухое эхо выстрелов, отразившееся от стен долины. И снова наступила тишина.
Он стоял неподвижно, старательно прислушиваясь, но различил только гудение насекомого и резкий крик испуганной песчанки. Шон пожал плечами – расстояние в две мили и плотная стена растительности совершенно заглушают голоса загонщиков и грохот палок, которыми они бьют по кустам. Но они идут, в этом он уверен, они услышали его сигнальный выстрел. Он представлял себе, как они цепью движутся вниз, двести черных людей вперемежку с белыми мальчиками, и распевают риторический вопрос, древний, как сама охота.
– Эйапи?
Повторяется снова и снова, с ударением на первом слоге слова.
– Эйапи? Куда идешь?
А между ним и загонщиками в спутанных дебрях буша возникает первое тревожное шевеление. Грациозные тела, серые в пятнах, поднимаются со своих тайных лежбищ на опавшей листве. Копыта, заостренные и узкие, глубоко вонзаются в мягкие листья, их вгоняет тяжесть напряженных мышц. Уши настораживаются, глаза как влажный черный атлас, блестящие черные носы дрожат, принюхиваясь, закрученные рога прижимаются к спине. Все тело словно готовится к полету.
Ощущая слабый запах пороха, Шон открыл ударный механизм своего дробовика, и пустые гильзы вылетели на траву – казенник опустел. Шон достал с пояса патроны, вложил в казенник, защелкнул дробовик и взвел курки.
Теперь им уже пора сняться с места. Сначала идут самки, рыжие, коричневые, спускаются по долине с длинноногими пятнистыми детенышами. Затем самцы, инконки, черные, большие и неслышные, как тени; они бегут, прижимая рога к спине. Уходят от криков и шума, уводят подруг и потомство подальше от опасности, прямо к подстерегающим стволам.
– Я что-то слышал!
Голос преподобного Смайли звучит так, словно его душат; вероятно, виноват белый воротничок, который кажется в полутьме бледным пятном.
– Замолчите, болван!
Этим выговором Шон поставил под угрозу свои шансы на удачный исход, но он зря тревожился из-за последствий: его слова заглушил грохот двойного выстрела из дробовика Смайли, такой неприлично громкий и неожиданный, что Шон подпрыгнул.
– Попали? – спросил Шон чуть дрожащим голосом. – Преподобный, свалили?
Сам Шон ничего не видел и не слышал ничего такого, что даже при сильном напряжении воображения позволило бы заподозрить присутствие лесной антилопы.
– Боже, я готов поклясться... – замогильный голос Смайли. – Думаю, я опять ошибся.
Всегда одно и то же, смиренно подумал Шон.
– Если не хватит патронов, дайте мне знать, – негромко сказал он и улыбнулся оскорбленному молчанию Смайли. Выстрелы должны были повернуть добычу к загонщикам, теперь антилопы мечутся в поисках спасения. Возможно, они попытаются пройти по флангам. И, словно подтверждая мысли Шона, слева загремел дробовик, потом еще, и два выстрела послышались справа.
Началась настоящая потеха.
В наступившей короткой тишине Шон услышал загонщиков, их возбужденные крики звучали приглушенно, но настойчиво.
Быстрое движение впереди за сетью ветвей, мелькание темно-серого пятна. Шон повернул ствол и выстрелил, приклад ударил в плечо, в подлеске поднялся топот, шум, точно что-то катилось и дрыгалось.
– Попал! – воскликнул Шон. В кустах показались дергающиеся голова и плечи полувзрослого самца. Он лежал с открытым ртом, истекал кровью, бился на земле, на темных листьях. Грохот милосердного выстрела – и он затих. В голове маленькие отверстия пулевых ран, веки дрожат, возвещая смерть, из ноздрей – быстрый поток крови.
А вокруг грохот выстрелов, крики загонщиков и ответные крики стрелков, паническое бегство и треск кустов впереди.
Инконка – большой, с изогнутыми рогами, черный, словно адский пес, с выпуклыми блестящими глазами – выбежал на поляну и остановился, высоко подняв голову, расставив передние ноги, тяжело дыша, обезумев от ужаса.
Наклониться вперед, держа вздымающуюся грудь на мушке, и выстрелить. Тяжелая отдача и синий дым.
На таком расстоянии сбить одним выстрелом. Чисто, быстро, зверь не бьется и не бежит.
– Попал!
Еще один, ослепнув от паники, вылетает к линии стрелков прямо перед Шоном. На этот раз самка с теленком, пусть уходит.
Самка увидела Шона и свернула налево, в щель между Шоном и Гарриком. Когда она повернула, Шон посмотрел ей вслед и увидел брата.
Гаррик покинул свою позицию и подошел к Шону. Он слегка пригнулся, держа оружие обеими руками, взведя оба курка и не отрывая взгляда от Шона.
Все начальные стадии загона Гаррик терпеливо ждал. Ствол дерева, на котором он сидел, был мягким, прогнил, порос мхом и оранжевыми и белыми языками грибов. Из внутреннего кармана куртки Гарри достал фляжку, украшенную камелиями. От первого глотка заслезились глаза и онемел язык, но Гарри с трудом проглотил бренди и опустил фляжку.
«Он отобрал у меня все, что у меня в жизни было дорогого. Ногу».
Гарри посмотрел, как неподвижно лежит перед ним протез с погрузившейся в листву и плесень пяткой. Он снова сделал быстрый глоток, закрыв глаза, чтобы не слезились от обжигающего вкуса бренди.
«Жену». Перед его покрасневшими глазами снова встала Энн – такая, какой оставил ее Шон: в разорванной рубашке, с разбухшими, разбитыми губами.
«Мою мужскую суть. Из-за того, что сделал тогда Шон, Энн ни разу не позволила мне коснуться ее тела. До сих пор у меня была надежда. Но сейчас мне уже сорок, а я девственник. Слишком поздно.
Положение. Если бы не Шон, эта свинья Ачесон никогда бы не вышвырнул меня.
А теперь он забирает у меня Майкла».
Он вспомнил предчувствие катастрофы, которое возникло, когда Энн рассказала ему, что видела Майкла и Шона вместе в Тёнис-краале. Тогда все и началось, и каждый мелкий случай усиливал напряжение. То, как Майкл смотрел на поблекшие записи в переплетенной в кожу книге записи скота. «Это почерк дяди Шона?»