— Я не знаю, что думать. — вздохнул и облокотился на стол. — И потом, насколько ты отчаялась, что пришлось просить меня об услуге?
— Очень. Сильно. Отчаялась. — Ее глаза наполнились слезами. — Мне необходимо сдать курс, а ты – единственный хирург, которому я действительно могу довериться.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну... — Она поерзала. — Я имею в виду, что хочу пройти консультации и другие предоперационные процедуры, как если бы я была одной из твоих пациенток. Это единственный способ точно описать ощущения и эмоции от щепетильной операции, а также страх и волнение перед тем, как лечь под нож.
Дьявол.
Ее грудь. Ее тело.
Мои руки.
Она ожидала от меня профессионализма, когда мне больше хотелось целовать ее соски, чем чертить черным маркером по коже.
— Мне нужно, чтобы ты только провел обследование, и я исчезну с твоих глаз, — быстро произнесла она.
— Ты же осознаешь, что я буду тебя трогать, верно? — Я чувствовал необходимость обговорить это, надеясь, что она понимает трудность ситуации. Придется по-другому смотреть, касаться, но при этом не заявлять свои права на нее. Между нами и так все достаточно сложно, без дня клинического осмотра, учитывая, что она снится мне ночами напролет.
— Тэтч, прошу, — девушка наклонилась вперед. — Если поможешь мне, не будет никакого списка мести, тебе не придется постоянно оглядываться, ожидая моего нападения.
Ну, хорошо, мне нравилось, как это звучит. У меня уже были две бессонные ночи, и я близок к тому, чтобы сменить замки — у нее до сих пор оставались ключи. Да-да, это очень тупо.
Я открыл рот, чтобы сказать «нет». Отказать ей снова.
— Удали видео и поговорим.
— Выгони из моего дома паука, и по рукам, — она поднялась и протянула ладонь.
Что-то говорило мне не пожимать ее. Логическая часть мозга. Часть, которая говорила, что это плохо кончится.
Но, черт, что могло пойти не так? Ее угрозы отомстить исчезнут, а наша война закончится без жертв.
Я взял ее мягкую ладонь в свою и прошептал:
— Всего одна вещь, Остин, — у нее сбилось дыхание. — Мы как следует прокатимся. — Я отпустил ее руку и встал. У нее отвисла челюсть.
Я пальцем закрыл ей рот и подмигнул:
— На велосипеде. Хватит думать о пошлом, Роджерс.
— Я поняла! — Не думал, что такое возможно, но ее лицо покраснело еще больше, пока она оглаживала юбку. – Так, значит, обсудим наш список вечером, пока ты будешь убирать тупого паука из моего дома?
— Как ни странно, я уже жалею об этом, — сказал я скорее сам себе. — И да, как насчет того, что мы поедем к тебе домой, я заберу твоего домашнего питомца и ты мне расскажешь, как собираешься использовать меня в своих целях.
— Ты же шлюшка, тебе положено быть использованным.
— Забавно, учитывая, что утром это слово было написано у тебя на лбу. — Я сделал паузу. — Буквально. Написано. — Я усмехнулся. — Вот здесь. — Я щелкнул ее по лбу и улыбнулся.
— Герой! — она кашлянула в руку и выпятила грудь. — К тому же, задом наперед не считается.
— Задом наперед всегда считается. — Я скрестил руки на груди. — Так, значит, снова друзья?
— Ну, по крайней мере, не враги, — она выдавила улыбку и посмотрела под ноги. — Спасибо, Тэтч. Я тебе обязана.
Вау, ее благодарности могли бы причинить боль, если учитывать выражение ее лица.
— О, я знаю, — прошептал я. — Знаю.
Глава 11
ОСТИН
Тэтч должен быть в моем доме с минуты на минуту.
У меня вспотели ладони.
Каждый раз. думая о нашем рукопожатии, я продолжала мысленно повторять: «Святое дерьмо, ты же только что не продала душу; ты с готовностью отдала сердце, душу, здравомыслие и, вероятнее всего, тело, и все ради одного отчаянного желания».
Сдать предмет.
И двигаться дальше по жизни.
Прочь от родительского дома. Прочь от политики.
Прочь от Тэтча.
Я собиралась уходить, но к чему именно в итоге двигалась? Я нахмурилась, размышляя. На самом деле я не обдумывала жизнь после выпуска, потому что всей душой сосредоточилась на другом: выбраться из-под гнета родителей, стать независимой. Потом найти работу, выйти замуж. Я сглотнула.
Почему? Почему я всегда должна ассоциировать все эти слова о будущем с Тэтчем?
Грудь обожгло прямо в области сердца — плохой знак, очень плохой, значит, он все еще действует на меня как в физическом, так и в эмоциональном плане. Не важно, сколько раз я повторяла себе перед зеркалом, что он – лживый засранец с шикарными пшеничными волосами, а тело напоминало, каким твердым и уверенным он был.
Каким заботливым. Чутким.
То, как он отдавался поцелуям, словно это гораздо важнее секса, и как он всегда, именно всегда, смеялся в постели над забавными интимными ситуациями, в которые мы попадали за месяц наших отношений.
Тело было коварной сволочью. Которую я местами ненавидела.
— Угомонись, девочка. — Я прижала руки к груди и попыталась успокоиться.
Это работа. Ничего личного.
Он помогает мне только из-за того, что знает – реклама выгодна для его бренда, его собственной репутации.
Он делает это ради работы. Не ради меня.
Не ради меня.
Ну, хорошо, мне всего лишь нужно повторить это миллион раз, и тогда я смогу пережить.
Я покосилась на ведро в углу.
Оно перестало шевелиться несколько часов назад. Я на девяносто девять процентов была уверена, что паук чувствует мое беспокойство и просто держит меня за дурочку, притворяясь мертвым, чтобы потом сбежать, как это делают броненосцы.
Погодите, это же неправильное животное... Я снова с тревогой глянула на ведро. Этот ублюдок, несомненно, выжидал, пока я подниму ведро и освобожу его.
— Этого не случится, Чарли.
— Пожалуйста, скажи мне, что ты не дала пауку кличку?
Я вскочила на ноги, прижав руку к груди, и чуть не врезалась в гранитную столешницу.
— А постучать?
— Дверь была открыта. — Тэтч засунул руки в карманы узких джинсов, под черной винтажной футболкой заиграли мускулы. Ну, вот зачем ему всегда нужно выглядеть таким идеальным? Даже его длинные светлые волосы, как у серфера, были завязаны в низкий пучок – это обычно означало, что он только что закончил очередную операцию.
— Не ври, — мне было необходимо сменить тему. — Сколько частей тела ты сегодня потрогал?
Он фыркнул и спустился по трем ступеням входа, грациозно покачиваясь, слишком красивый и высокомерный. Ублюдок.
— Шесть, — ответил он, останавливаясь прямо передо мной. Мне пришлось поднять на него взгляд. — И я счастливчик, сегодня мне досталась задница.
— Вау, меняешь мир по одной части тела за раз, а?
— Мне нравится думать об этом в таком ключе, да. — От его дерзкой ухмылки у меня перехватило дыхание, я почувствовала желание во всех неправильных местах. Очень неправильных местах.
Я сжала бедра и сузила глаза.
— Скажи честно, думаешь, возможно, чтобы пластический хирург оставался верен кому-то одному, если каждый день видит столько сисек и задниц?
— Я почти уверен, что большинство акушеров продолжают любить собственных детей даже после того, как помогли родиться тонне малышей. — Он скрестил руки. — И да, это возможно, если человек не полный псих.
— Ты назвал меня психом? — я округлила глаза, вероятно, подтверждая его обвинение.
— Ты накрыла паука ведром. — Он развернулся на каблуках. — Потом заявила, что сожалеешь, что он в ловушке. Сама и ответь.
— Потому что! — я подошла к ведру. — Мне и правда его жаль, ведь он заслуживает хороший дом, просто не мой и не любой другой в радиусе пяти миль.
— Остин, — произнес Тэтч, качая головой, — это не домашний любимец.
— У него есть мех! — я указала на ведро.
— Этот мех не дружелюбен, он выделяет яд и вызывает сыпь на коже.
Я открыла рот.
— Успокойся, ты же его не трогала, верно?
Я вздрогнула.
— Нет, предпочитаю думать, что я лучше бегаю, чем он. Но вот моя мама...
Он издал тихий смешок.
— Это не смешно! — я хлопнула его по груди.
— Твоя мама на кухне, машет руками и чуть не отправляет гигантского паука тебе в голову, пока ты несешься к дивану. Очень смешно, кто-то может даже сказать, что безумно весело. — Он положил руку на ведро. — И если не хочешь повторения, я бы рекомендовал забраться на стул или опять на диван, он, вероятно, крайне рассержен.
— Бедный Чарли.
— Почему Чарли?
— Потому что думаю, это мальчик, а ты не можешь назвать мальчика Шарлоттой.
Он закатил глаза.
— Временами я забываю, какой ты еще ребенок.
— Эй!
— Прости, — Тэтч прикусил идеальную нижнюю губу, светло-голубые глаза сверкнули, когда он медленно поднял ведро выше, выше и затем полностью оторвал от пола.
— Сукин сын, — пробормотал он.
Я прикрыла глаза.
— Я его убила, да?
— Эм. — Он ничего не сказал. Почему он молчит?
— Тэтч? — Я взглянула на него сквозь пальцы и увидела, как он почесал голову, озираясь по сторонам. — Тэтч, что не так? Чарли мертв? Нет?
— Скорее да, чем нет.
Я вскрикнула и вскочила с дивана, готовая извиняться перед несчастным пауком. Но на полу не оказалось трупа. Не было никакого паука.
Просто синий букет. И чистый пол.
— Тэтч, — в горле внезапно пересохло, и я прошептала: — Где Чарли?
Он схватил меня за руку, теплые пальцы впились в кожу, а потом произнес фразу, которую ни одна женщина никогда не захочет услышать.
— Не двигайся.
— Тэтч, — выдавила я сквозь зубы, — если это шутка, то не смешная.
— Похоже, что я смеюсь? — Его глаза уставились на мои ноги. Мне было страшно смотреть вниз. Очень страшно, но, конечно, когда кто-то так пристально на что-то смотрит, у тебя нет выбора, кроме как посмотреть. Верно?
Я медленно опустила взгляд.
И что вы думаете? Там был Чарли, полз возле моего большого пальца. На мне были сандалии.
Гладиаторские.
Я была гладиатором без меча. Перепуганным насмерть.