Знакомая тяжесть опустилась на плечи и тисками сдавила грудь.
— Тэтч?
— Прости, ты что-то сказала?
— Ага, но я люблю разговаривать сама с собой. Всегда так дома делаю. Клянусь, я целыми днями не видела родителей.
Да уж, держу пари.
— Ох? — Меня кольнуло сочувствие и понимание. — Ну, это нормально.
Я прикрыл глаза, пульсирующая боль в носу уменьшилась.
— Эй, — внезапно Остин оказалась рядом, я вдохнул ее аромат, еще даже не открыв глаза. — Помимо старой доброй операции на носу, когда ты долбишь чью-то кость идиотским молотком...
Я усмехнулся.
— Какие операции тебе больше всего нравятся?
Я нахмурился.
— Никто никогда у меня этого не спрашивал.
— Зато теперь у тебя, — она подняла пальцы и сверилась с телефоном, — десять фанатов. — Остин пожала плечами. — Ты должен дать им желаемое, а один из комментаторов хочет знать, какой тип операций твой любимый. Полагаю, я смогу воспользоваться этой темой в третьем посте за эту неделю.
Я наклонил голову и похлопал на свободное место рядом с собой. Понятия не имел, почему она такая милая после моего дерьмового отношения, но был не против.
Она плюхнулась на диван рядом со мной и подогнула под себя ноги, выставив большую их часть.
Слишком много ног.
М-да, дружба с Остин сведет меня в могилу.
— Хорошо, — я прокашлялся. — Тогда, не знаю, можно ли назвать это любимым, но я люблю подтяжку живота.
Выражение лица Остин с широко раскрытыми глазами уже было классикой.
— Тебе нравится подтягивать людям животы и вырезать жир?
— Все немного сложнее, но, знаешь, ко мне за подтяжкой обращается много рожавших женщин, и я всегда говорю себе, что это меньшее, что могу для них сделать. Помочь вернуть дородовую форму. Женщины приходят после сильной потери веса и, возможно, это глупо прозвучит, но для меня честь с ними работать.
Остин широко улыбнулась.
— Что ж, разрази меня гром, но у Тэтча Холлоуэя есть сердце.
— Ха-ха, — я покачал головой. — Да уж, не говори никому. Не стоит рушить мою репутацию сволочи.
Она закатила глаза.
— Я тебя умоляю, ты только что заполучил самую престижную награду в пластической хирургии, и во сколько? Тридцать два? Я бы сказала, что у вас хорошая репутация, доктор.
Все мое тело ожило, когда она назвала меня так. За все недели знакомства, даже когда встречались, она никогда не называла меня «доктор».
Думаю, моему члену это даже слишком понравилось.
Тело буквально тянулось к ней. Пульсировавшая в носу кровь устремилась кое-куда в другое место.
Дьявол.
— Ладно. — Остин хрустнула пальцами. — Так покажи мне. Я твой пациент, где ты разрежешь?
— Разрежу?
— Резать. — Она изобразила быстрое движение ребром ладони. — Ну, места, где ты делаешь надрез. Сколько их? Какие глубокие? Ты прямо туда засовываешь трубку?
— Воу, как много вопросов.
— Дай читателям желаемое.
— Ну, — начал я, облизнувшись и наклонившись вперед. Мы были в дюйме друг от друга, когда мой указательный палец скользнул по ее тазовой косточке и двинулся дальше. — Обычно, — произнес с дрожащими руками, — я спрашиваю пациента, где у них начинается линия купальника или трусиков, так как большинство разрезов делается слишком высоко.
Она ахнула.
— Так что, — да, я собирался это сделать, — учитывая, что ты в основном носишь бикини и изредка шортики...
— Ты помнишь мое белье?
Я не смел на нее взглянуть.
— Как можно забыть? Один комплект так и говорит: «Шлепни меня по заднице».
Она улыбнулась, а я попытался удержаться от ответной улыбки, но не смог, не с ней, не когда я касаюсь ее, и мы так близко.
— А дальше? — Мне показалось, или она немного задержала дыхание?
— Дальше, — я прокашлялся, не убирая ладонь с ее живота, — делаю надрез там, где его скроет одежда. — Я заметил, как участилось ее дыхание. — Центральная точка разреза должна быть на семь-девять сантиметров выше верхней точки... вульвы.
Она запнулась на вдохе, когда моя ладонь опустилась по животу ниже к ее паху.
— Это очень... — Она снова окинула меня взглядом. — Технически.
— В хирургии всегда так, — ответил я. Моя рука не двигалась, но мне хотелось, хотелось пойти дальше, почувствовать ее жар, поцеловать чувствительное местечко и забыть все дерьмо, которое нас разделяет. Просто любить ее.
— Я должна идти. — Она не двигалась.
— Может, и должна, но...
Мы оба молчали, она поймала мой взгляд.
— Но?
— Но не обязана.
— Думаю, я знаю, что случается, когда остаюсь у тебя, и вряд ли смогу вынести фразочки, что ты просто хотел спать со мной, когда мы встречались. Так что, — она опустила ноги на пол, — думаю, мне пора.
Сердце ухнуло вниз.
— Смотри на все оптимистично, тебе не придется завтра ехать с моим папой, потому что ты ранен. — Она указала на мой нос, и я поднялся, чтобы проводить ее до двери, каждый шаг давался нелегко от грусти.
Это моя вина.
И ничего нельзя поделать.
— Честно, я совершенно забыл про велосипеды, — признался я. Слишком увлекся делами Остин и встречей с отцом в больнице.
Она потянулась и поцеловала меня в щеку, но когда отстранялась, я успел прижаться губами к ее лбу.
— Ублюдок, — проворчала она.
— Что? — Я смущенно наблюдал, как она сначала поморщилась, а затем ее лицо исказилось презрением.
— Ты! — Остин ткнула мне палец в грудь. Сильно. — Тебе больше не дозволяется так поступать! Для меня поцелуи в лоб кое-что значат, ясно? Поэтому не делай так! Не только потому, что это важно для меня, и ты важен, но и потому что я начинаю забывать, что ты растоптал мне сердце и по какой-то больной причине решил супервеселым проделывать этот процесс каждый день. А еще мне очень нужно сдать курс и прожить несколько недель без того, чтобы просыпаться каждую ночь от глупой ноющей боли в груди, которая появляется каждый раз, как я думаю о случившемся между нами, что пошло не так, и почему я не могу все исправить.
Я ошеломленно потянулся, чтобы закрыть дверь в квартиру, схватил Остин за руку и повел ее прочь от единственного выхода.
— Тэтч, что ты делаешь?
Я не ответил.
Я был слишком зол, чтобы отвечать. На себя, на ситуацию, своих родителей и, смешно, на нее.
Зайдя в мою комнату, я снова закрыл дверь и пристально посмотрел на девушку.
— Если бы я сказал, что хочу заняться с тобой любовью и завтра забыть об этом, что бы ты ответила?
— Я бы ответила, что ты – мудак.
Я улыбнулся.
— Но?
— С тобой всегда какие-нибудь «но», — проворчала она. — Маленькая часть моего сердца, которую ты отказываешься мне вернуть, вероятно, подпрыгнула бы от радости и превратила бы мою жизнь в ад, если бы я хотя бы не подумала об этом.
— Маленькая часть?
— Ты решил заострить внимание на этой части фразы вместо той, что про секс?
— Сердце важнее секса.
— Сказал парень, который только что предложил просто переспать со мной.
— И солгал, — признался я. — Ты меня знаешь лучше, чем я.
— Слова ранят вне зависимости от того, говоришь ли ты их искренне, Тэтч.
— Останься. — Я потянулся к ней.
Она отпрянула.
— А завтра?
— Завтра можешь снова попытаться научить меня ездить на велосипеде.
— Я чувствую очередное «но».
— Не спрашивай, почему мы расстались. Я тебе не скажу. А ты просто разозлишься.
Поверь, я защищаю тебя так, как могу.
— А измена? — Она не могла не спросить. — Зачем ты поцеловал Брук?
Я пожал плечами.
— Люблю целоваться.
— Ты невероятно ужасный человек.
— Но ты все еще думаешь об этом... — Я ухмыльнулся и двинулся к ней. — О том, как хорошо все было между нами и как хорошо может быть ночью, если ты скажешь «да».
Остин прищурилась.
— У меня чешутся руки, чтобы тебя ударить.
— Может, тебе полегчает. — Я пожал плечами.
Мне не стоит давать ей возможность. Ее ладонь разрезала воздух и шлепнула меня по щеке с таким громким звуком, что я отшатнулся в сторону.
А потом она замолотила кулачками по моему телу, толкая к ближайшей стене.
Я ей позволил.
А когда она начала успокаиваться, я практически совершил самоубийство, поцеловав ее.
Глава 22
ОСТИН
Тэтч целовал девушку так, словно знал ее тело лучше нее. Как будто его губы могли определять идеальный нажим в любом виде поцелуя. Стоны, вздохи, мольбы о большем были не просто возможным ответом на его ласки, они были необходимы.
Это было выживание.
Я стала жертвой его поцелуев.
Так же, как и жертвой каждой частички его сексуального мастерства, и я знала, если не прерву поцелуй, то опять же буду жертвой.
Но тело молило еще немного задержаться. Говорило подождать, пока не почувствую его язык своим языком, пока Тэтч не прикусит нижнюю губу, нежно посасывая ее и доводя до всхлипа, пока я не открою пошире рот в бешенном поцелуе, в котором наше дыхание станет единым.
Я вся дрожала от его жарких прикосновений, он знал, где именно касаться меня, где я жаждала его больше всего, и он пользовался этим, отметая все мои готовые сорваться с губ «нет», превращая их в «да», «да», «да», «да, черт побери!»
Наконец, его тягучие, глубокие и страстные поцелуи прекратились, заменившись медленными, горячими касаниями губ. Я отстранилась, его взгляд переходил от глаз к моему рту.
— Тэтч...
Он прижал палец к моим губам.
— Ты нужна мне.
Что угодно, но не это.
Любые слова, кроме этих. Мой наркотик.
Потому что до Тэтча я никогда не чувствовала себя по-настоящему нужной или даже желанной. Родители едва признавали мое существование.
У меня была только Эвери.
Ее родители оказались мне ближе, чем мои собственные.
А потом появился Тэтч. Не такой как все: веселый, уверенный в себе – и внезапно я осознала, что потерялась во всем, что он из себя представлял. Но что действительно меня зацепило, так то, что все это оказалось лишь внешней оболочкой.