Я стараюсь не сильно не отвлекаться, когда оглядываюсь, вбирая в себя все это. Мне также нужно смотреть где я иду, желательно по обочине дороги, подальше от грязи, которая, я уверена, на пятьдесят процентов состоит из конского навоза. Тем не менее, я впитываю окружающее насколько могу, мысленно делая краткие заметки о местной моде. Есть и другие мужчины в цилиндрах и сюртуках, как Грей. Благородные женщины носят юбки более колокообразные, чем у меня, и… разве это тюрнюр? Он входит в моду или уходит из нее? Уходит, я надеюсь, с содроганием.
Мы пробираемся к Садам Принсес-стрит и пересекаем Старый город. Только пока мы идем, я понимаю еще одно преимущество похода с Греем. Это мой первый взгляд на город в этот период времени, и это дает мне время сориентироваться не только в пейзаже, но и в обычаях того времени. Я не могу позволить себе привлекать к себе внимание, пока не убегу обратно в свой собственный мир.
Это оживленный и пасмурный день, но все же это прекрасная прогулка, которую я крепко запомню из-за ее абсолютной новизны. Как будто прогуливаешься по самому тщательно продуманному старинному тематическому парку.
Мы покинули окружение городских домов и широких улиц Нового города и вошли в район густонаселенных многоквартирных домов и узких мощеных улиц Старого города. Теперь идти становится сложнее, так как мы поднимаемся в гору. В какой-то момент, когда я останавливаюсь, чтобы поправить ботинок, Грей спрашивает, все ли у меня хорошо. Я отвечаю, что я в порядке. У него есть конюх и, предположительно, лошади и карета, но он, кажется, предпочитает ходить пешком. Обычно я была бы признателена за это, но…
Да ладно, ни к чему деликатничать. Я не возражаю против подъема в горку, но не по такой грязи. На широких улицах Нового города, грязь и экскременты, по крайней мере, заполняли не все пространство. Здесь же, на узких дорожках, мне приходится ступать прямо в испражнения, и я не уверена, что «благодарить» за них нужно только животных. Меня спасают булыжники, хотя есть участки грязи, которые сложно обойти, и лужи сомнительного происхождения.
Я смотрю на свои забрызганные дерьмом ботинки и стараюсь не зареветь. Моя домашняя обувь. Прекрасные, еще недавно чистые ботиночки.
Бросаю взгляд на обувь Грея; может быть, она еще грязнее, он ведь не мечется из стороны в сторону, стараясь избежать нечистот. Ему это, конечно, ни к чему. Для чистки обуви у него есть служанка.
Я, кажется, привлекаю внимание прохожих. Или, вернее, Катриона. Неудивительно. Молодая, светловолосая и — как они тут могли бы выразиться — миловидная девушка. И все же взгляды скорее задерживаются не на красивом лице, а на элегантном пальто. Элегантном мужском пальто. Я туже стягиваю его. Прекрасное пальто. Я ловлю себя на мысли, что хочу стащить его к себе в двадцать первый век.
Я не единственная, кто привлекает внимание. Грей им тоже не обделен: на него бросают настороженные взгляды и робко отходят в сторону. Высоченный рост и мускулы, как у рабочего, которые не скрывает одежда джентльмена, производят впечатление. Но приглядываясь, я понимаю, что дело, опять же, не только в этом, и подавляю смешок.
— Сэр? — шепчу я.
Он поворачивается ко мне, и я указываю на его нерасправленный воротник. Он ворча, с раздражением поправляет. Следом обращаю его внимание на расстегнутое пальто. Пока Грей застегивается, шепчу:
— Может, стоит застегнуть верхнюю пуговицу, — и указываю на забрызганную кровью манишку.
Тоскливый вздох. Можно подумать, я заставляю его соблюдать столовый этикет на пикнике.
Даже после того, как он стал выглядеть более презентабельно, он продолжает притягивать эти беспокойные взгляды и быть причиной осторожных обходных маневров, и я вспоминаю свои прежние мысли о том, чем его опыт здесь, как цветного человека, может отличаться от известного мне. Когда я оглядываюсь, я вижу азиатскую пару, торгующую с потрепанной уличной тележки. В остальном, единственные цветные люди, которых я припоминаю на нашем пути в Новом Городе, не жители, а персонал — черный водитель кареты и восточноазиатский дворецкий, открывающий дверь для матроны. Тогда именно это настоящее отличие. Есть цветные люди, но я полагаю, что большинство из них находятся на службе или работают на тяжелой работе. Это не врачи и не гробовщики, и не импозантные и уверенные в себе мужчины в джентльменском одеянии. Именно это вызывает у людей беспокойство. Грей вышел из коробки, в которой его хотели бы держать. Это не так уж и отличается от дома, на самом деле.
Мы обнаруживаем полицейский участок Маккриди. Я предполагаю, что в городе есть главный участок, и это не он. У меня сложилось впечатление, что Старый город в этот период представлял собой многоквартирные дома и трущобы. Мое впечатление было ошибочным. Участок находится в рабочем районе, в окружении магазинов и сферы услуг. Я не узнаю его, но без конкретных достопримечательностей Эдинбурга я многое здесь не узнаю.
Грей проводит меня через боковую дверь полицейского участка, минуя стойку регистрации. Мы поднимаемся по лестнице и через один пролет оказываемся в помещении, похожем на зал суда. Ха, это интересно.
Прежде чем я успеваю осмотреться, Грей ведет меня в первую комнату. Я смотрю на немногих собравшихся и шепчу:
— Мы рано?
Он смотрит на карманные часы и качает головой:
— Почти вовремя. Это может начаться в любой момент.
Я хмурюсь, глядя на полдюжины репортеров, окружающих нас. Только трое держат блокноты наготове. Разве подобный случай не должен привлечь больше внимания? Возможно, люди в викторианской Шотландии не особо интересовались убийствами.
Оглядываясь, ловлю на себе растерянно-хмурые взгляды. Я понимаю, что я здесь единственная женщина, и держусь ближе к Грею, как бы объясняя свое присутствие.
Ну да, я здесь с этим уважаемым джентльменом. Симпатичное украшение для его руки. Не обращайте на меня внимания, добрый сэр.
Когда Грей что-то бормочет мне, я кидаю взгляд и вижу, как в дверь шагает седовласый мужчина. К нему присоединяется краснолицый мужчина лет сорока с задранным подбородком и напыщенной полуухмылкой. Оба поднимаются на неровную платформу.
— Где детектив Маккриди? — спрашиваю я, вставая на цыпочки, чтобы разглядеть переднюю часть толпы.
Грей лишь издает горловой звук, очень похожий на недовольное рычание. Прежде чем я успеваю спросить, что случилось, старший мужчина начинает. Он паршивый оратор, старший офицер, которому досталась эта должность за выслугу лет, а не за его лидерские качества. Он запинается во вступительном слове, а затем представляет криминалиста, ведущего это дело, парня, стоящего рядом с ним.
Я поднимаюсь на цыпочки, и Грей наклоняется, позволяя мне прошептать ему на ухо.
— Детектив Маккриди отстранен от расследования?
— Нет, — шепчет он мне на ухо. — Только лишь лишают общественного признания заслуг в этом деле.
Когда я хмурюсь, он уточняет:
— Они назначили ответственным более старшего офицера. Ему будет докладывать детектив Маккриди. Именно детектив Маккриди будет делать всю работу.
Хм. Некоторые вещи определенно не меняются.
Двое мужчин на трибуне блестяще справляются с тем, чтобы увлекательное дело казалось унылым, как помои, поэтому я сосредоточиваю свое внимание на кое-ком более интересном: на Грее. Я наблюдаю за его реакцией, пока мужчины говорят. Напряженное лицо, когда он слушает, тик раздражения на щеке, когда другой криминальный офицер хвастается, что найдет убийцу. Его тело напряжено, когда этот офицер хвастается всей информацией, которую он якобы лично почерпнул из осмотра тела, всей информацией, которую предоставили Грей и Маккриди.
Во всем остальном — это обычная пресс-конференция. Офицер по уголовным делам и его начальник разговаривают о деле. Журналисты задают вопросы.
Мы выходим, когда кто-то хлопает Грея по плечу, и мы оба поворачиваемся, чтобы увидеть Маккриди, опрятно одетого, как и прошлой ночью, непринужденно улыбающегося, с едва заметным напряжением в глазах.
— Я надеялся увидеть тебя там, наверху, — говорит Грей.
Маккриди пожимает плечами:
— Когда-нибудь.
— Этот человек — некомпетентный невежа. Двадцать лет назад он раскрыл одно дело и с тех пор спекулирует этим фактом.
— Это было не одно дело, Дункан, — говорит Маккриди, отводя своего друга в сторону.
— Да, три последовательных убийства, но только одно расследование, что делает это одним делом.
— Серийное убийство? — говорю я.
Грей хмурится:
— Серийное… Да, полагаю, это можно и так назвать.
— Катриона? — Маккриди говорит так, будто только что увидел меня. — Что ты вообще здесь делаешь? И что на тебе надето?
— Прекрасное пальто джентльмена, — говорю я. — Разве это не стильно?
Я верчусь, и уголок его рта приподнимается.
— Это было… около пяти лет назад. Но я осмелюсь сказать, что на тебе оно смотрится лучше, чем на юном Джеймсе. Это смелое заявление моде. Я одобряю.
Я делаю легкий реверанс:
— Спасибо, добрый сэр.
Ловлю его удивленно-растерянный взгляд. Видимо, я веду себя не так, как та Катриона, которую он знает.
Он качает головой и говорит:
— Что касается моего первого вопроса: что ты здесь делашь с Дунканом?
— Она помогала мне с лабораторными наблюдениями, — говорит Грей. — Я осмелюсь сказать, что она помогала лучше, чем Джеймс. Возможно, я доверю ей не только его пальто.
Я ожидаю, что Маккриди рассмеется, но вместо этого на его лице появилось напряжение.
Грей продолжает:
— Катриона сделала несколько собственных проницательных наблюдений.
— Она? Наша юная Катриона проявила небывалый интерес к вашей работе, я правильно понял?
— Это очень интересно, — говорю я. — Я не осознавала этого до сих пор.
Тон Маккриди холодеет:
— Понятно.
Мы направляемся наружу. Двое мужчин разговаривают несколько минут, а я оглядываюсь, готовясь уйти, когда Маккриди говорит:
— Катриона?
Я поднимаю взгляд и вижу, что нас только двое. Пытаюсь высмотреть Грея.