Мужчина, остановившийся возле лестницы дома, рост около пяти футов восьми дюймов. Хорошо сложен. Одет в длинное темное пальто, не такое, как у Саймона. На нем шляпа, перчатки и ботинки. Он выглядит так, как будто идет к своему дому, одежда соответствует этому богатому району. Простой житель, вышедший на прогулку?
Мужчина отворачивается, похлопывает себя по карманам, как будто что-то ищет. Или же он заметил меня и пытается скрыть свое лицо.
У меня паранойя. Я нервная сегодня. Сначала Саймон, а теперь какой-то невинный человек заставляет меня подпрыгивать, как будто я уже в Грассмаркете.
Я выглядываю и снова смотрю на мужчину. Он смотрит в другую сторону, но даже так, со спины, он выглядит знакомым. Когда я пыталась рассмотреть его лицо, то оно было скрыто в темноте. Сейчас же, смотря на него со спины, кажется, что его фигура, одежда и даже поза, просто кричат мне о узнавании этого человека, словно удостоверение личности. И в какой-то момент, ответ приходит ко мне сам собой.
Детектив МакКриди.
Я хмурюсь и сильнее прищуриваюсь. Мужчина имеет аналогичное телосложение. Одет примерно также. Тот же цвет волос, и я вижу намек на бакенбарды.
Это он. Я уверена в этом. Так почему же я стою здесь, говоря себе, что я, должно быть, ошибаюсь? Нет причин, по которым это не мог бы быть МакКриди. Он работает с Греем. Еще не поздно для визита, особенно когда в похоронном бюро горит свет.
Словно услышав мои мысли, МакКриди подходит к двери. Он пришел, чтобы поговорить с Греем. Ничего странного в этом нет. Ничего тревожного… за исключением того, что Грей вот-вот откроет дверь, выглянет и заметит меня. Я спешу в другую сторону, мои мягкие сапоги стучат по дороге. Вскоре я скрываюсь за углом, делаю передышку, чтобы сориентироваться и приготовиться к километровой прогулке до Грассмаркета.
В дневное время этот район Грассмаркета — тот самый, который заставляет людей ускорять шаг и беречь свои кошельки, ощущая легкое чувство вины за столь предосудительное отношение к бедному району. Ночью эти предположения оправдываются, как и любые попытки спрятать ценные вещи и смотреть только себе под ноги. Возможно, есть районы и получше, но это место просто кричит об опасности.
Я не так обеспокоена, как могла бы. Я уже работала в аналогичных районах в своем времени и точно знаю, что лай может быть намного страшнее чем укус. Здесь нужно соблюдать основные правила предосторожности. Не выставлять на показ ценности. Не привлекать внимания. Действовать так, будто для вас это норма находится здесь. Катриона принадлежит этим местам, поэтому я поднимаю подбородок и уверенно шагаю вперед. Хотя по дороге я слышу всякого рода предложения, но они кажутся больше насмешливыми, чем реальными.
Я направляюсь прямо к бару, на который указал Грей. Подхожу к двери и стучу. Внутри люди смеются и разговаривают, но никто не отвечает. Я пробую ручку. Заперто. Частный клуб, значит. Пожалуйста, не говорите мне, что есть секретный стук.
Я снова стучусь, громче. За грязным окном двигается тень. Затем деревянная дверь со скрипом приоткрывается на дюйм, прежде чем ее останавливает ботинок, и мужской голос говорит:
— Нет.
— Я…
— Я знаю кто ты, и мой ответ — нет. Тебе здесь не рады. Проваливай.
— Мне нужно поговорить с Давиной.
— А мне нужно поговорить с королевой Викторией. Но ни того, ни другого не произойдет сегодня вечером.
— Она сказала, что я могу поговорить с ней, если заплачу. Я готова заплатить.
Раздается нечто похожее на хрюканье, а затем:
— Я передам сообщение.
— Могу я войти…
— Ты будешь ждать по крайней мере, в десяти шагах от моей двери. Теперь иди.
Глава 19
Как только я понимаю, что Давина не спешит на встречу со мной, я иду к тому месту где подверглась нападению. Место преступления. Ищу какие-либо улики, понимая, что их давно уже нет, если они и были. Поэтому сосредотачиваюсь на попытке вспомнить, что слышала или видела в ночь нападения. Присутствие на месте преступления могло подтолкнуть мою память к какой-нибудь подсказке, но этого не случилось.
Когда Катриона закричала, ее визг показался мне скорее игривым. Я решила, что она знала нападающего, но это также могло быть своеобразной защитой. Незнакомец выходит из тени, а она пытается притвориться, что скорее удивлена, чем напугана.
Затем был приглушенный шепот разговора. Сердитый? Отчаянный? Спокойный? Черт возьми, я даже не уверена, что они вообще разговаривали.
Я только видела, как ее душили, но человек, душивший девушку, оставался в тени. Это все. Все, что у меня есть, и это ровно столько, сколько у меня было информации до этого.
Я возвращаюсь на свое место возле бара. Вскоре, слышу, как часы пробивают десять тридцать, а я все еще жду, чтобы поговорить с Давиной. И только тогда понимаю, что человек, открывший мне дверь не сказал, что Давина в баре. Я также осознала, что даже если у меня будет название ломбарда, то он скорее всего закроется, когда я доберусь до него.
Забудь о Давине. Я уверена, что ломбард находится в этом районе. Я могу вернуться завтра и проверить каждый. Да, Айла дала мне срок и да, мне нужно будет сбежать с работы, но я не знаю, что мне еще делать.
Мне нужно понять, что делать если все пойдет к чертям. У меня есть деньги Катрионы. Я верю, что Айла выплатит мне зарплату, когда я уйду. Также у меня есть внешность Катрионы, которую можно использовать.
Я выживу. Я так часто повторяю эту мантру, что начинаю напевать ту диско-мелодию. Это все, что я могу сделать. Вот и удержись от привлечения внимания. Сначала хожу по улице, только чтобы напомнить себе, что секс-работниц не просто так называют гулящими девками. Затем прохожу немного дальше и пытаюсь расположиться у входа в переулок, но каждый раз, когда отвожу взгляд от него, волосы на шее начинают шевелиться, как будто сзади подкрадывается потенциальный злоумышленник. Там никого нет, и все же я не могу избавиться от этого чувства, поэтому снова выхожу на свет.
Сейчас я вспоминаю свой телефон, по меньшей мере, дюжину раз. Я хочу выглядеть занятой, это всегда выход. Я достаю телефон и раскладываю пасьянс или просматриваю новости. Без этого я просто не знаю, как выглядеть занятой. А потом я нахожу обрывок газеты, сложенный в кармане пальто Катрионы. Это старая газета, в ней рассказывается об ужасном убийстве четырехлетней давности, когда на горничную напали на рабочем месте, перерезали ей горло, а ее убийцу повесили.
Мой детективный мозг набрасывается на это. Если Катриона сохранила брошюру, должна быть связь между ней и преступлением. Очевидно, что она связана с бедной женщиной из статьи и поклялась отомстить убийце, и держит это в кармане, чтобы напомнить ей об этом.
Но это имело бы гораздо больше смысла, если бы в брошюре не говорилось, что мужчина был пойман сразу, а затем казнен. Хотя есть вероятность, что это важно, у меня есть ощущение, что Катриона использовала эту историю для той же цели, что и я: отвлечение.
Я стою на улице и при лунном свете читаю листовку снова и снова, пока не запоминаю ее наизусть.
Что я и поняла из этой брошюры, так это то, что за такого рода истории викторианцы готовы выложить пенни, чтобы прочитать. Ужасное убийство молодой женщины среди бела дня, убитой за то, что она осмелилась критиковать мужчину. Согласно, написанному, услышав новость о смерти девушки, ее мать сошла с ума, и женщину пришлось поместить в психушку.
— Тебе лучше не отрывать меня по пустякам, кошечка.
Я поднимаю глаза и вижу Давину появившуюся рядом со мной.
— Мне было так хорошо дома, в тепле, — она протягивает ладонь, — я надеюсь, что эта встреча стоит моего времени. Или же, я вернусь обратно.
Я вытаскиваю соверен, и ее глаза сверкают.
— Все-таки нашла свой кошелек, не так ли?
— Я нашла это. Это все, что у меня есть, и это купит мне двадцать минут твоего времени, верно?
— Зависит от того, что ты хочешь. Я стою не дешево.
— Все, что мне нужно, это ответы, — я оглядываю слабо освещенную, узкую улицу. — Мы можем поговорить в другом месте?
Ее смех эхом отражается от каменной кладки домов.
— Ты считаешь меня глупой, кошечка? Нет, мы поговорим прямо здесь, и каждая минута промедления — это минута твоего времени.
Я отдаю монету.
Она вытаскивает потускневшие карманные часы. — У тебя осталось пятнадцать минут.
— Что? Я заплатила за…
— Каждая секунда, которую ты меня раздражаешь, стоит тебе минуты. Уже четырнадцать.
— Мне нужно знать, где я закладываю свои безделушки. Я продала кое-что, чего не должна была брать, и моя хозяйка требует вернуть это.
Она хихикает.
— Кошечка была поймана на краже сметаны, не так ли? — она крутит монету между пальцами. — Возможно, я продала себя слишком дешево.
Я не должна была показывать свою уязвимость. Нет чести среди воров. Как же часто, зная это, я настраивала одного подозреваемого против другого.
— Все не так страшно, — говорю я. — Я строю планы по переходу на новую должность. Попасться сейчас просто не лучший ход. Но, да, я бы хотела вернуть то, что взяла, если смогу.
— Дядюшка Довер, — говорит она, — старик дает тебе больше, потому что ты ему нравишься.
Я оглядываюсь по сторонам.
— Где находится этот ломбард?
Она вздыхает и показывает пальцем в нужную сторону.
— Спасибо, — говорю я. — Я использовала часть моего времени, но я надеюсь, что ты сможешь рассказать мне о том, что я делала той ночью, когда на меня напали.
Она протягивает руку.
Я киваю на ее часы.
— У меня осталось восемь минут.
— Одна информация стоит дороже другой. Эта была ценной для тебя, не так ли?
Ее глаза алчно блестят, когда она ухмыляется.
Я хочу получить информацию о Катрионе. Мне это может понадобиться, если раскрытие ее убийства вернет меня домой. Но единственные деньги, которые у меня есть, это деньги на выкуп медальона. Я быстро подсчитываю. У меня осталось два фунта. Еще девять в моей комнате — я не была настолько глупа, чтобы принести все в этот район. Ломбард почти наверняка закрыт. Я могла бы заплатить Давине за дополнительную информацию, а затем вернуться утром, чтобы купить медальон.