Многие российские туристы к моменту описываемых событий не жалели денег на путевки в Турцию, наслаждаясь безлимитным получением еды, солнца и алкоголя. Престижным считалось покрасоваться перед соотечественниками золотистым загаром и новенькой кожаной курткой, привезенной из заморского путешествия.
Но потратить кучу денег для того, чтобы получить надежду? Чтобы ребенок стал лучше понимать разговор посторонних людей? Незначительно улучшить его навыки обучения и общение с друзьями?
Для большинства людей такие мотивы непостижимы.
В основном все желания родителей, которых я встречала во время работы в государственных структурах, были направлены на получение дополнительного денежного пособия. То есть выгоды от того, что у ребенка есть какая-то хроническая болезнь или необходимость лечения.
Безусловно, из всякого правила есть исключения. Иногда встречались родители или родственники, готовые тратить огромные суммы на лечение. Часто такие люди ловились на удочку недобросовестных чародеев, обещавших чудесные исцеления. Тех, кто способен отдавать финансы и рисковать, осознанно ставя в приоритет малые изменения здоровья и развития, было немного.
Мы шли на огромные жертвы, имея лишь призрачную надежду на успех.
Так что подробностей поездки я никому не сообщала.
Знакомым и сослуживцам сказала, что беру отпуск.
Представитель туркомпании, которая организовывала мою поездку, настояла на том, чтобы между рейсами был большой временной промежуток. Стоял февраль. Из-за снежной погоды рейсы нередко задерживали.
Ранним утром я прилетела в Москву в аэропорт Домодедово, аэроэкспрессом доехала до метро, по кольцевой переехала на другую станцию и добралась до аэропорта Внуково. Было 10 часов утра. Мой самолет в Париж вылетал поздним вечером.
Когда я пришла в международный терминал вылетов, меня ждал сюрприз: стойки моей туркомпании… не обнаружилось. Я стала набирать телефон туроператора, потом курьера, на звонки никто не отвечал.
Меня охватило уныние. Аэропорт был заполнен мигрантами, которые прилетали в столицу или улетали домой.
Нравы обладателей огромных клетчатых сумок, перемотанных скотчем, не поражали аристократизмом. На сиденьях тут и там сидели и лежали люди в ожидании своего рейса.
Условия в зале ожидания во Внуково выгодно отличались от условий в Шереметьево. Здесь у сидений не было боковых «перемычек». При желании любой мог прилечь, подложив под голову сумку.
Я не выспалась из-за раннего вылета. Из дома выехала среди ночи. Поэтому, отбросив «светские условности», прилегла на свободное сиденье. Никакого удивления или недовольства не заметила. Окружающие привыкли к трудным условиям жизни. Это читалось в их одежде, натруженных руках, громком разговоре и размашистой жестикуляции. Зато они были терпимы и доброжелательны. Никто не обращал на меня никакого внимания. Мне удалось немного отдохнуть.
Проснулась я через три часа от звонка туроператора.
Оказалось, что туркомпания, услугами которой я воспользовалась, была настолько маленькой, что своей стойки в аэропорту не имела. Туроператор заверила, что московский курьер доставит мне документы в течение дня. Я продолжала ждать.
Курьер приехал за полчаса до начала регистрации на рейс, когда на улице стало темно, а я почти отчаялась. Помню, как сидела с синим пластиковым конвертом с билетами и паспортом в руках, глядя в одну точку. Важный этап был пройден. Это придавало сил, несмотря на усталость и стресс.
Людей в самолете было мало. Я увидела, что пассажиры рассаживаются в салоне по одному на три места и ложатся поперек сидений, подняв подлокотники и подогнув колени.
К моему удивлению, стюардессы не делали замечаний, что пассажиры пересели на другие места и не пристегнули ремни безопасности. Это казалось необычным и очень гуманным. День был тяжелый, перелет проходил ночью, поэтому я тоже легла на сиденье и уснула.
В Турцию обычно летит большая туристическая группа.
На выходе из аэропорта толпу встречает гид с табличкой компании и направляет в автобус.
В Париже, увидев встречающего, держащего табличку с моей фамилией, я спросила: «А где остальные?» Оказалось, что я одна. Никакой группы нет.
Мужчина по имени Дмитрий рассказал правила. Я должна была сама перемещаться по городу и приходить в назначенное время на экскурсии.
Он встретил меня на личной машине (позже я узнала, что многие русские в Париже подрабатывают в туристических компаниях). Мы поехали в маленькую гостиницу на Монмартре, где для меня был забронирован номер.
Париж не спал. Меня встретил шумный, сверкающий огнями город. На первых этажах домов работали рестораны и кафе, заходили и выходили люди. До меня доносились запахи табака, ночной сырости, приготовленной на углях еды, хотя было уже глубоко за полночь.
Гостиница мне понравилась. Портье выдал ключи, я поднялась в крошечный, но вполне комфортный номер.
Так началось мое парижское приключение.
Глава 34Кофе и круассаны. Музей Орсе
Первое, что я почувствовала при пробуждении, – аромат кофе «с привкусом Нового года». Это вызывало удивление, потому что в номере маленькой скромной гостиницы готовить запрещалось. Чайника там не было, пользоваться кипятильником и хранить еду тоже было нельзя. На первом этаже располагался небольшой холл, где постояльцы гостиницы завтракали, здесь же стоял кофе-автомат. В любое время можно было выпить чашку кофе за один евро.
Я распахнула окно навстречу туманному влажному воздуху.
Погода в Париже в феврале примерно как в Сибири в октябре – ноябре, то есть не холодно. В шесть часов утра улицы были пустынны, никаких голосов прохожих.
Я почувствовала какое-то предвкушение. Как будто через пять минут прокричит петух или взойдет солнце…
Позже я поняла, в чем секрет. Оказывается, на первом этаже каждого дома находятся кофейни. На один-два столика. Во всех кофейнях одновременно в шесть утра включают автоматы для варки зернового кофе. Там же выпекают круассаны и слоеные булочки в виде вензеля.
В России такая выпечка называется «пальмира с корицей». Такая, да не такая. Не знаю, в чем секрет, но настолько легкое и воздушное тесто умеют готовить только в Париже.
Эти два запаха – кофе и круассанов – смешивались и создавали невообразимый аромат, блуждавший по французским улочкам и залетавший в каждое распахнутое окно. Он задавал настроение на все утро, а иногда и на весь оставшийся день.
Вернувшись в Россию, я стала использовать хитрость.
Когда в семье нарастала напряженность от тревог и проблем, назревал конфликт или кого-то посещала хандра, я варила кофе и разогревала выпечку. И проблемы… таяли.
Первый день был свободным. Я могла посвятить его знакомству с городом. Мне всегда нравилось творчество художников-импрессионистов, поэтому я решила съездить в музей Орсе.
Составив маршрут, я двинулась в направлении ближайшей станции метро.
Метро в Париже устроено очень странно, нет понятной и функциональной логики, к которой мы привыкли в Московском метрополитене. Линии пересекаются друг с другом, образуя хаотичное переплетение. Один раз воспользовавшись парижской подземкой, я пришла к выводу, что гораздо приятнее и проще перемещаться по городу пешком. В метро было накурено, грязно, на некоторых станциях пахло мочой. В вагоне масса людей сомнительного социального происхождения. Поэтому, проехав пару остановок, я с облегчением выбралась наверх. Вдохнула свежий воздух улицы и поняла, что… потерялась.
Судя по карте, музей находился совсем рядом, но я не понимала, в каком направлении идти. Вокруг никого не было. Спускаться обратно в метро глупо. Я огляделась.
Рядом располагалось какое-то правительственное здание, около него на посту стоял молодой человек в военной форме. Рыжий, веснушчатый и совсем молоденький, лет 18–19. Очевидно, ему было скучно стоять в полном одиночестве, охраняя безлюдное пространство.
Беспокоить часового «при исполнении» нельзя. Но другого выхода у меня не было. Когда я подошла к молодому человеку, он смутился и густо покраснел. Веснушки на его лице стали ярко-рыжего, прямо огненного цвета. На своем плохом английском я спросила (выдавить из себя фразу на французском в критических ситуациях я не могла, все слова вылетали из головы): «Where is the museum D’Orse?»[45]
Парень сразу меня понял и тут же вызвался проводить. Мы вышли на главную улицу, он показал мне дорогу. Не знаю, что было причиной крайнего смущения: то, что он оставил пост, или просьба незнакомой дамы.
Оказалось, что музей действительно находится в двух шагах от того места, где я вышла из метро. Время года и день недели не предполагали большого числа посетителей.
Я взяла наушники с аудиогидом на русском языке и целый день провела, переходя от одного экспоната к другому. Все мои любимые работы были в действующей коллекции: «Балкон» Эдуарда Мане, «Женщина за туалетом» Анри де Тулуз-Лотрека, «Девушки за фортепьяно» Пьера Огюста Ренуара, «Танцевальный класс» Эдгара Дега и другие. Современники критиковали импрессионистов.
Считали само слово «импрессионизм» оскорблением вкуса. Манеру письма трактовали как неопрятность и небрежность.
Изображения на картинах классицистов были максимально приближены к оригиналу. Ценились глубокое содержание картины, достоверность и совершенство кисти мастера. Обычно представители классицизма использовали для сюжетов исторические события или библейские истории.
Импрессионисты же ценили мимолетность, фрагментарность сюжета, воспевали изменчивость природы и настроения. Отсутствие жестких рамок и зыбкость всего сущего.
«Каждая секунда восхода солнца уникальна и неповторима», – говорил Моне. В этом красота импрессионизма.
Его неуловимость и тайна.
После музея в гостиницу я возвращалась пешком, с любопытством рассматривая витрины магазинов и проходя мимо старинных каменных зданий. Франция – очень дорогая страна для русского туриста, я старалась экономить на еде. Но чашечку кофе с круассаном каждый может себе позволить. Кофейни гостеприимно ждали посетителей.