Каждый день Сережа сам доставал их из шкафа, садился на пол. Брал, снимал крышку и высыпал картонные части на пол. Складывал части из одной коробки, сгребал их, укладывал в коробку, складывал обратно, брал другую коробку. Действия повторялись. Сначала я сидела вместе с ним, помогала, если он затруднялся с выбором, показывала, как повернуть часть картинки, если пазл не складывался. Старалась комментировать картинки. Со временем он начал справляться сам.
Это стало одним из любимых его занятий. Когда он осваивал картинки из одной коробки, я покупала другую, и мы начинали процесс заново. Коробки, которые ему знакомы, я постепенно убирала. Когда было возможно, пыталась показать ему предметы «вживую», соответствующие картинкам. Не было понятно, понимал он меня или нет.
Конечно, со временем количество частей в картинках увеличилось. Мы собирали самые разнообразные пазлы: из картона и пластика, плоскостные и объемные, в виде домов, машин и кораблей. Но ту первую коробку я не выбросила. Она лежит в моем шкафу до сих пор как символ озарения, прорыва вперед и необычайно важного момента в нашей жизни.
До речи было еще очень далеко, но главный ИНСАЙТ мозг уже совершил.
Наш мозг состоит из огромного количества нейронных связей. И все посещающие нас инсайты не случайны. Это результат совместной работы разных ассоциативных зон мозга.
Хорошей иллюстрацией этого феномена служит эпизод из фильма «Тьма» (другое название фильма – «Последняя надежда», Индия, 2005 год), где взрослую слепоглухонемую девочку, которая не реагирует на звуки и ничего не видит, учитель затаскивает в фонтан с водой и пишет на руке ей букву W (water). И она понимает, что это связано: вода и тактильное прикосновение.
Процессу «говорения» предшествует масса этапов развития мозга, а по-простому – мозг должен научиться соединять образы и представления, перерабатывать их и оставлять в памяти.
Часто в руководствах по работе с детьми с РАС говорится, что эти дети имеют особенности в том числе и зрительного восприятия. Создается впечатление, что ребенок совершенно не смотрит в сторону говорящего, мало того, полностью игнорирует его. Но при этом удивительным образом информация все равно усваивается.
Как я уже говорила, позже сын вспоминал немало ситуаций, которые окружающие уже забыли (они не были для них эмоционально значимыми). А он не просто услышал и понял происходящее (возможно, воспринимая это контекстно, целиком), но и запомнил на долгие годы.
С помощью системы «зеркальных нейронов» мы не только обучаемся, но и непроизвольно копируем того, с кем общаемся. Это очень помогает настроиться на одну волну с партнером, найти с ним общий язык и достичь договоренности (что отлично отражено в технике нейролингвистического программирования).
Когда ты разговариваешь с ребенком, все в точности наоборот: нет абсолютно никакого признака, что тебя слышат, воспринимают, понимают. Ощущение, что ты разговариваешь сам с собой. Не получая никакого (в том числе эмоционального) подкрепления, мы теряем желание продолжать общение. Приходится делать усилие над собой.
Достижение любого простого совместного результата приносит необычайное удовлетворение взрослому и пользу самому ребенку. Так из разорванных частичек Вселенной начинают формироваться сначала нечеткие, а потом все более и более оформленные образы. В пазлах мы соединяем их между собой. Почему?
Незрелый мозг не задает себе вопросов. Он просто видит эту буквальную связь разных частей и картинок между собой. В «кухню» собираются: чайник, плита, микроволновка, холодильник, миксер. В «гостиную» входят: диван, кресло, стол, телевизор. В «спальню»: кровать, прикроватная тумба, настольная лампа, шкаф для белья.
Какие результаты мы получаем при этом? Возникают ассоциативные связи между нейронами различных областей мозга, со временем образуя устойчивую связь. Что характерно, для этого не обязательно нужно вербальное (речевое) общение. Ребенок улавливает это образами, и постепенно связь становится устойчивой.
Даже если вы не относитесь к чрезвычайно общительным людям, к сожалению, придется (во всяком случае, на какое-то время) выработать привычку пояснять свои действия. Поначалу это непривычно и может показаться некомфортным. Но постепенно к этому начинаешь относиться вполне естественно. Говорить надо короткими, преимущественно простыми фразами, четко и понятно проговаривая отдельные слова.
Для детей с нарушением речи это крайне необходимо. Особенно трудно приходится людям, находящимся с такими детьми в вынужденной изоляции (чаще это мама, которая находится большую часть времени с ребенком одна). Надо помнить, что фразы должны быть эмоционально акцентированными.
Окружающие должны понимать, какой большой ресурс тратит оказавшаяся в этой ситуации мать, и давать ей возможность отвлечься, отдохнуть. Просто помолчать. Это будет обеспечивать ей резерв для дальнейшего общения с ребенком в такой непростой, но очень важный период жизни.
Глава 9. Благими намерениями
Еще одно отступление. Очень не хочется об этом писать, так как речь идет о близких людях, но я пообещала, что буду откровенна с читателем.
Сереже 2 года 11 месяцев. Мы пришли в гости к бабушке. Она с порога начинает рассказывать, что «утром встретила соседскую девочку, а она младше на год и уже вовсю разговаривает, а когда уже Сережа-то у нас заговорит?».
Она прекрасно знала проблему, которая была у внука, но воспринимала это… как-то странно. То принималась с ним сюсюкать и жалеть его. То вдруг начинала сравнивать его с внучкой своей двоюродной сестры, которая росла очень бойкой и развитой девочкой, с удовольствием декламировала вслух стихотворения и забавно рассуждала, словно маленький взрослый, о том, что она «хочет в школу, будет учиться на одни пятерки и станет круглой отличницей». Все это, конечно, не очень похоже было на поддержку.
В тот наш визит у бабушки было настроение доброжелательного критиканства. Она начала говорить, а у меня в горле встал ком. Я молчала. Она говорила все таким сладким ласковым голосом, а я думала: неужели у такого близкого нам человека не хватает такта примерить ситуацию на себя и понять, насколько меня травмируют такие рассуждения?
И тут… Сережка просто сорвался с цепи. До этого вполне спокойный малыш начинает вести себя агрессивно, истерить, буквально регрессирует на глазах. Я с удивлением за ним наблюдаю. И меня осеняет, что он правильно понял эту бабушкину критику в свой адрес и как бы показывает ей: «Ты же таким хотела меня видеть? Вот – смотри, любуйся на меня во всей красе, я покажу тебе, каким я могу быть! Ты хочешь упрекнуть меня в том, что я неполноценный, отстающий, не заслуживающий твоей похвалы? Ты же этого хотела?»
Вы можете подумать, что это мои домыслы, но я прекрасно знаю обоих участников этой сцены. Контекст отношений между ними остался таким и в дальнейшей жизни.
Долгое время Сережа у бабушек не гостил. Они отказывались его оставлять у себя – боялись. Боялись, что не смогут уложить его спать, накормить. А особенно опасались, что не смогут его успокоить во время истерик. Я понимала, что опасения не беспочвенны, поэтому не настаивала. Это превращало жизнь нашей семьи в беспросветную череду испытаний.
Позже, когда Сережа стал контактным, с ним можно было без опасений посещать театр, кино, водить его в школу и на тренировки. Однако несформированная в определенном периоде детства эмоциональная связь с близкими людьми давала о себе знать.
У Сережи не выработалась нужная степень доверия к людям, которые не принимали его БЕЗУСЛОВНО.
Недоверие, тревога, страх непринятия всегда были помехой социализации. Чтобы преодолеть эту полосу препятствий для общения, требовались абсолютная, неподдельная доброжелательность и простота, свойственные очень немногим людям.
Был один показательный случай. Когда Сереже было 8 лет, мы приехали в гости к пациенту мужа в отдаленный сельский район. Было лето, мы ехали семьей на машине, Сережа, как всегда, молчал, был погружен в свои мысли и не участвовал в беседе.
Неожиданно наш знакомый начал задавать Сереже вопросы о его занятиях спортом (сын посещал гимнастику – ушу). Он делал это так лаконично, искренне и адресно, что мы не сразу отвлеклись от общей канвы нашей совместной беседы. Я помню, что в какой-то момент все члены семьи замолчали от того, что Сережа оживленно стал что-то рассказывать знакомому. Это было настолько необычно, что мы оторопели. Мы все привыкли, что Сережа в беседе не участвует, просто молча сидит рядом. Иногда отвечали за него, иногда он давал короткие ответы после повторения вопроса. И вдруг… такая эмоциональная вовлеченность!
Я прислушалась, пытаясь понять, что так расположило Сережу. И услышала спокойный заинтересованный голос, вопросы чужого человека, которые касались успехов маленького, застенчивого, неуверенного в себе ребенка. Я думаю, Сереже польстило еще то, что это был авторитетный взрослый мужчина, который обратил внимание именно на него, малыша, разговаривал с ним на равных, не пытался сюсюкать с ним и не игнорировал, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО заинтересовался его жизнью.
Тогда, в машине, на какое-то мгновение всем нам стало стыдно, что мы, близкие люди, не смогли вызвать у Сережи такое доверие.
Многие об этом знают, но повторюсь: с неговорящими детьми, так же как и со взрослыми с афазией[2], надо быть очень искренним и доброжелательным. Такие люди сразу улавливают любую фальшь.
Это хорошо описал Оливер Сакс в своей книге «Человек, который принял жену за шляпу» [15]. Люди с нарушением (либо недоразвитием) речевых корковых центров очень хорошо улавливают, правду говорит человек или лжет, хорошо он к тебе относится или нет, каким бы ласковым голосом он к ним ни обращался. Неговорящие люди воспринимают информацию по жестам, взгляду и еще чему-то неуловимому в поведении собеседника. Причем неважно, родственник это или чужой.