– Не знаю. Мы говорили о Бене и его ретривере. Вот, собственно, и все.
Нико чертыхается.
– Если что вспомнишь, звони.
Раздается резкий щелчок, потом тишина.
Я откидываюсь назад и устремляю взгляд в потолок. Где она может быть? Прокручиваю в голове наш короткий вчерашний разговор. Тори по большей части была замкнутой, сдержанной. Единственный раз ее скорлупа треснула, когда она рассказывала о матери и о том, как лордеры забрали ее из дома.
Я резко сажусь в кровати. Я рассказала ей, что Бен виделся с ее матерью, что ее мать сказала, будто ее, Тори, вернули. Тори это взбесило. Вот оно, не так ли?
Она отправилась посмотреть в лицо своей матери. Звони Нико!
Мне следовало бы позвонить ему, но я вскакиваю, вытаскиваю одежду из шкафа и одеваюсь во все темное. Я заварила эту кашу, мне ее и расхлебывать.
Осторожно и бесшумно крадусь вниз по лестнице, выхожу из дома. Нет времени на что-то другое, поэтому я вывожу из сарая мамин велосипед. Дверь скрипит, когда я прикрываю ее, и сердце екает от испуга. Но свет нигде не зажигается, занавески не шевелятся.
Осторожничать некогда, и я на полной скорости мчусь на велосипеде по дороге, надеясь, что никто меня не видит. Как-то раз, когда мы бегали, Бен показывал мне улицу, на которой живет Тори: это недалеко от того места, где мы собираемся Группой. Какой дом, я не знаю, но припоминаю, как Бен говорил, что он большой и стоит в конце улицы.
Будем надеяться, этого окажется достаточно, чтобы отыскать его.
Если у Нико есть ее адрес, это первое место, куда он поедет.
И если он еще не знает, то скоро узнает. Я жму на педали. Ночной воздух свистит в ушах. Если она там, то нетрудно понять почему. Она надеялась, что мать горюет по ней, не знает, что с ней стало, а я разбила эту надежду.
Дура! Тори хотела узнать реакцию Бена на то, что ее забрали, с этим все ясно. Но почему я просто не сказала ей, что он много говорил о ней, почему не промолчала о том, что он виделся с ее матерью? Он и правда говорил о ней довольно часто. Достаточно часто, чтобы заставить меня ревновать. Может, поэтому я и рассказала?
Я доезжаю до ее улицы и сбрасываю скорость, стараясь контролировать дыхание после такой сумасшедшей гонки. Уже за полночь, однако большой дом в конце улицы ярко освещен. Повсюду припаркованы машины, и откуда-то доносятся звуки игры на пианино. Некоторые гости высыпали на лужайку, слышны голоса, смех. Я прячу велосипед в кустах и подбираюсь поближе, держась в темноте. Кругом слишком много глаз, но, по крайней мере, это должно было остановить Тори. Не совсем же она сошла с ума, чтобы заявиться в дом при такой толпе народа? Или…
За большим домом дорога заканчивается, дальше виднеются тропинки, лес. Вот где она прячется.
Я прокрадываюсь вдоль живой изгороди на другой стороне улицы, надеясь, что соседи спят, несмотря на шумную вечеринку, а не смотрят в окна.
Тори в голубой толстовке, которая почти светится в темноте, легко обнаруживается среди деревьев. Я подкрадываюсь к ней и дотрагиваюсь до ее руки. Она подпрыгивает, оборачивается и видит меня. Снова отворачивается, чтобы продолжить наблюдение за домом.
– Тебе нужно научиться одеваться для таких случаев, – говорю я.
Она не отвечает, взгляд ее прикован к чему-то. Проследив за ним, я вижу группу человек из шести, они болтают, смеются. Одна женщина, остальные – мужчины в смокингах. Женщине, должно быть, жутко холодно в этом облегающем черном платье без рукавов. Запрокинув голову, она смеется над чем-то таким, что сказал один из мужчин.
– Это она? – спрашиваю я шепотом.
Тори кивает.
Она красивая, как и Тори. У обеих длинные черные волосы. Может, она попросила дать ей девочку, похожую на нее? Я слышала, некоторые так делают. Быть может, когда Тори повзрослела, то стала отвлекать на себя слишком много внимания как более молодая и красивая копия своей матери.
– Зачем ты здесь, Тори?
Она не отвечает. Я беру ее за руку, холодную, как лед.
– Пошли. Идем со мной, – говорю я. – Тебе здесь нечего делать.
Никакой реакции. Глаза ее, не мигая, смотрят прямо перед собой. Потом по щеке стекает одинокая слезинка.
– Тори?
– Я просто хотела увидеть ее. Хотела, чтобы она сказала, почему меня забрали, услышать, как она произнесет эти слова. Посмотреть, что она скажет в свое оправдание.
– Сегодня тут многовато народу.
– Да. Может, так было бы даже лучше. Перед всеми ее друзьями. Представь себе, какой конфуз!
– И тебя бы снова загребли лордеры.
Она вздрагивает:
– Может, оно бы того стоило.
Я тяну ее за руку.
– Пошли, пока нас не заметили.
Она отрывает глаза от женщины, которая была ее матерью.
– Что я сделала не так? – говорит она, и еще одна слезинка скатывается, вслед за первой, по ее щеке.
Я качаю головой:
– Ничего. Совсем ничего.
Она позволяет увести себя, слушается, когда я велю ей пригнуться, и мы тихонько прокрадывается вдоль изгороди. Подходим к тому месту, где я оставила велосипед.
– Садись, я довезу тебя, – говорю я, и она усаживается на сиденье сзади. Ноги у меня болят после безумной гонки.
– Куда едем? – спрашивает она.
– К Нико, куда же еще?
– Он будет зол, как черт.
– Угу. Уже зол.
Когда мы приезжаем, Нико дома нет. Дом заперт, но Тори знает комбинацию замка, и через несколько мгновений мы оказываемся внутри.
Тори крепко спит на диване.
– Что ты ей дал?
– Успокоительное. Проспит до вечера, а я тем временем решу, что делать дальше. – Голос его холодный. – Это было чертовски рискованно. Ты должна была сказать мне, где она.
– Я не знала, только догадывалась.
– Хорошая догадка, Рейн. Но тебе следовало сказать мне. – Он подходит ближе, высокий и грозный, я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не попятиться, но стою там, где стояла.
– Я отвечаю за нее, поэтому сама должна была с этим разобраться. Что ты намерен с ней делать?
С пару секунд он сверлит меня взглядом, потом кивает, словно в ответ на свои мысли:
– Я все еще считаю, что она может оказаться нам полезной. А пока мне нужно поместить ее в какое-нибудь более надежное место. – Он вздыхает. – Что мне с тобой делать? – Губы его изгибаются в неком подобии улыбки, но за этой улыбкой все еще проглядывает холодность.
– Прости, Нико. Я просто хотела все исправить. Сама же виновата.
Он смотрит на меня с секунду-другую, и выражение его глаз смягчается. Потом он кладет руки мне на плечи, привлекает к себе, и я опускаю голову ему на плечо, боясь пошевелиться, боясь дышать, сделать что-то такое, что могло бы все испортить.
– Твое сердце бьется так быстро, – говорит он наконец. Отстраняется от меня, заглядывает мне в глаза. – Я не злюсь на тебя, Рейн. По крайней мере, не так, как ты думаешь.
Меня переполняет облегчение.
– Не злишься?
– Нет. Я испугался.
– Ты? Испугался? – Это даже звучит как-то неправильно. Нико ничего не боится.
Он криво улыбается.
– Да. У меня тоже есть свои страхи. Я боялся, что с тобой что-то случится. А если бы тебя поймали? Тебе следовало сказать мне, где она, чтобы я сам разобрался с этим. Ты должна оставаться целой и невредимой, Рейн. Мне нужно, чтобы ты оставалась целой и невредимой.
Я смотрю на него в изумлении:
– Извини.
– Не извиняйся. Это был смелый поступок. Но обещай, что больше никогда не помчишься никого спасать, не предупредив меня. Договорились?
– Договорились.
– И еще одно, прежде чем ты уйдешь. Эти твои схемы больницы прекрасны, но мне нужны еще и люди. Лица. Я знаю, ты можешь их нарисовать. Все лица в больнице. Медсестер, врачей, охранников. Всех, с кем ты контактируешь сейчас, с кем встречалась раньше.
– Зачем они тебе?
Он не отвечает, и я вспоминаю ту медсестру, которая погибла во время последнего нападения «Свободного Королевства» на больницу. Ее кровь растеклась по полу. Живот сводит, и я борюсь с дурнотой. Если их смогут опознать за пределами больницы, они станут более легкими мишенями.
– Ты и сама знаешь, Рейн, но не растрачивай свое сочувствие на приспешников лордеров. Подумай об этом. Если ты не с нами, то ты с лордерами и всем, за что они выступают. С таким же успехом ты сама могла бы отдать Тори в их руки. Схватить Бена и прикончить его. Бросить ту спичку, от которой заживо сгорели его родители. Подумай об этом, Рейн. А теперь иди.
Я направляюсь к двери, чтобы вернуться домой, но заставляю себя обернуться. Грудь Тори равномерно вздымается и опадает; лицо ее, спокойное во сне, заметно контрастирует с той гримасой боли, которая искажала его еще недавно.
– С ней все будет в порядке? – не могу удержаться я от того, чтобы не спросить.
– Пока – да.
По дороге домой чувствую, что ноги меня почти не слушаются. Нико нужны лица, но исполнение этого его требования равносильно подписанию смертного приговора врачам и медсестрам.
«Они не невинные овечки», – напоминаю себе я.
Нет. Они стерли мою память. И сделали это не только со мной – с сотнями таких, как я.
Случившееся с Беном – целиком и полностью на их совести.
Они делают то, что им говорят, и я понимаю, что это плохо. Правда, некоторые из них милые и приятные. Добрые. Но что еще я могу сделать? Нико прав. Они – часть этой системы.
Мне не спится. Я раскладываю вокруг себя бумагу для набросков. Каждый раз, когда карандаш касается бумаги, вскоре на меня смотрит реальное лицо. Как, например, лицо седоволосой сестры Салли с десятого этажа. Это был мой этаж, и она была одной из тех, кто ухаживал за мной в самом начале.
Она всегда смеялась, рассказывала мне про своего новорожденного внука. Показывала его фотографию. Когда-нибудь, возможно, ее внук – то ли Брайан, то ли Райан – скажет или сделает что-то такое, что не понравится властям. И тогда он тоже исчезнет и станет Зачищенным. А потом будет возвращен или уничтожен, если что-то пойдет не так. Как Тори, чья жизнь сейчас висит на волоске, так как я не обманываюсь насчет всех этих расплывчатых заверений Нико.