ею при необратимой потере своего «я». Однако то, что больше всего его страшило, больше всего к себе и притягивало. Бренная красота, как сказал Джерард Мэнли Хопкинс, опасна. Если бы подобные индивидуумы смогли принять его совет встретиться с ней, то, не говоря уж об остальном, все стало бы гораздо. проще. Но именно этого они не могут сделать.
Изобилие там притягивает в противоположность пустоте здесь. Однако соучастие без потери бытия кажется невозможным, а к тому же недостаточным, так что индивидуум должен быть привязан к своей изоляции — к своей отделенности без спонтанной, прямой связи, — поскольку, поступая так, он привязан к своей индивидуальности. Он стремится к полному союзу. Но самого этого стремления он боится, поскольку это будет означать конец его «я». Он не желает взаимоотношений с обоюдным обогащением и обменом между двумя бытиями, «конгениальными» друг другу. Он не представляет себе диалектических взаимоотношений*.
Может же произойти так, что переживание потери собственной изолированной самости будет терпимым при определенных ограниченных ситуациях без чересчур больших тревог. Можно потерять себя, слушая музыку или при квазимистических переживаниях, когда «я» ощущает, что слито с неким «не-я», которое можно назвать «Богом», но необязательно. Однако стремление к побегу от скуки собственного общества сталкивается главным образом с двумя непреодолимыми препятствиями — с тревогой и с чувством вины из-за возникновения такого стремления. Уже было упомянуто в различных контекстах о тревоге, сопутствующей потере индивидуальности при поглощении. Конечно же, один из способов получить от кого-то желаемое, сохраняя контроль за процессом приобретения, это кража.
Именно на этой дилемме основываются шизоидные фантазии о воровстве и обворовывании. Если ты украл желаемое у другого, то контролируешь ситуацию; ты не находишься во власти подаренного. Но любая интенция мгновенно ощущается как обоюдоострая. Желание украсть порождает фобии быть обворованным. Фантазия, что получил все ценное, чем обладаешь, украв это, сопровождается контрфантазией, что все пенное, что имеют другие, было украдено у тебя (см. случай Розы в главе 9), и что все, что имеешь, будет в конце концов отобрано — не только то, что имеешь, но и то, чем являешься, собственное «я». Следовательно, обычные шизофреники жалуются на то, что «я» было украдено и на необходимость защиты от этой постоянной опасности.
*Платон постулирует, что дружба может существовать только между «конгениальными» бытиями. Однако обсуждение возможности дружбы в «Лисиде» упирается в дилемму: если два бытия ни в чем не «нуждаются», зачем им нуждаться в чем-то со стороны? Именно в этом центральном вопросе — самодостаточен ли он или в чем-то «нуждается»? — шизоидная личность вероятней всего терпит крах.
Окончательная печать на самозаключение «я» накладывается чувством собственной вины. У шизоидного индивидуума вина обладает тем же самым парадоксальным свойством, что встречалось в его всесилии и бессилии, его свободе и его рабстве, бытии его «я» кем-то в фантазии и ничем в реальности. По-видимому, существуют различные источники чувства вины внутри бытия индивидуума. В бытии, расколотом на разные «я», нужно понять, какое «я» ощущает вину по поводу чего. Другими словами, у шизоидного индивидуума нет и не может быть непротиворечивого, единого ощущения вины. В основном можно предположить, что одно ощущение вины проистекает из ложного «я», а другой источник находится во внутреннем «я». Однако, если мы назовем любую вину, которой способна обладать система ложного «я», ложной виной, нужно быть осторожным и избегать рассматривания внутреннего «я» как источника «подлинной», или истинной, вины.
Здесь я просто хочу подготовить почву для обсуждения этой проблемы в большом объеме на основе клинического материала (см. с. 138).
Если есть что-то, во что шизоидный индивидуум, похоже, верит, так это в собственную разрушительность. Он не способен поверить, что может заполнить собственную пустоту, не сведя то, что есть, на нет. Он считает собственную любовь и любовь других такой же разрушительной, как и ненависть. Любовь по отношению к нему пугает его «я»;
но его любовь равным образом опасна для кого угодно. Его изолирование происходит не целиком ради собственного «я». Оно также связано с заботой о других. Одна пациентка-шизофреничка не позволяла никому до нее дотрагиваться не потому, что ей причинят боль, а потому, что она могла бы убить их электрическим током. И это просто психоти-ческое выражение того, что шизоидный индивидуум ощущает ежедневно. Он говорит: «Было бы нечестно по отношению к кому-либо, кого я мог бы, полюбить, любить этого человека». Тогда он может лишь уничтожить «у себя В уме» образ кого угодно (или чего угодно), кого (или что) с риском полюбить, из желания охранить другого человека (или вещь) в реальности от уничтожения. Тогда если нечего хотеть, нечему завидовать, то нечего любить, но существует ничто, сводимое на нет им самим. В качестве последнего средства он приступает к убиению своего «я», а это не так просто, как перерезать горло. Он бросается в вихрь небытия для того, чтобы избежать бытия, но к тому же сохранить бытие от самого себя.
6. СИСТЕМА ЛОЖНОГО «Я»*
Внутреннее «я» занимается фантазиями и наблюдением. Оно наблюдает за процессами восприятия и действиями. Переживание не сталкивается непосредственно с этим «я» (или, во всяком случае, такова интенция), и поступки индивидуума не являются его самовыражением. Прямые взаимоотношения с миром являются сферой деятельности системы ложного «я». Теперь мы должны изучить характерные черты этой системы.
Необходимо уяснить, что данное ниже описание системы ложного «я» стремится быть особо связанным с обсуждаемой проблемой конкретного шизоидного образа бытия в мире. Каждый человек лично включает в себя то, что (неважно, до какой степени и так ли это вообще) он «верен своей истинной природе». В клинической практике, например, истеричная или гипоманиакальная личность обладает своими собственными способами не быть самое собой. Описываемая здесь система ложного «я» существует как дополнение внутреннего «я», занимающегося утверждением своей индивидуальности и свободы с помощью трансцендентирова-ния, невоплощения, и, таким образом, его никогда нельзя ухватить, поймать, указать точно. Его цель — стать чистым субъектом без какой-либо объективной экзистенции. Таким образом, за исключением определенных безопасных моментов, индивидуум стремится рассматривать цельность своей объективной экзистенции как выражение ложного «я». Конечно, как уже указывалось и как более подробно будет продемонстрировано дальше, устанавливаемой сочетанием иидивидуальности-для-других и индивидуальности-для-себя, если он не существует объективно так же, как и субъективно, но имеет только субъективную индивидуальность, индивидуальность-для-себя, он не может быть реальным.
*Ложное «я» является одним из способов не быть самим собой. Ниже перечислены несколько наиболее важных исследований в экзистенциалистской традиции, относящихся к понимаю ложного «я» как одного из способов неподлинной жизни: Киркегор. «Болезнь к смерти»; Хайдеггер. «Бытие и время»; обсуждение Сартром «дурной веры» в книге «Бытие и ничто»; Бинсвангер. «Два вида неудавшегося бытия» и «Случай Эллен Вест»; Ролан Кюн. «Феноменология маски».
В психоаналитической традиции существуют следующие работы, посвященные данной теме: Дойч. «Некоторые формы эмоциональных расстройств и их отношение к шизофрении»; Фэрберн. «Психоаналитические исследования личности»; Гантрип. «Исследование Фэрберном теории шизоидных реакций»; Уинникотт. «Собрание статей»; Вольберг. «„Пограничный“ пациент»; работа Вольфа в книге «Шизофрения в психоаналитической врачебной практике».
«Человек без маски» в самом деле встречается весьма редко. Можно даже засомневаться в возможности существования подобного человека. Каждый в какой-то мере носит маску, и существует множество вещей, в которых мы не раскрываем себя полностью. В «обычной» жизни, по-види-мому, едва ли может быть иначе.
Однако ложное «я» шизоидного индивидуума отличается в некоторых важных отношениях от маски, носимой «нормальной» личностью, и к тому же от ложного фасада, устанавливаемого истериком. Мы избежим путаницы, если кратко разграничим эти три формы ложного «я».
У «нормального» человека большая часть его действий может быть фактически машинальной. Однако такие области фактически машинального поведения не обязательно вторгаются в каждый аспект всего, что он делает, они не абсолютно мешают появлению спонтанного выражения, и они не столь полно «идут наперекор естественной склонности», чтобы индивидуум активно стремился отвергнуть их как чуждые тела, укоренившиеся в его характере. Более того, они не предполагают своей собственной принудительной автономии, так чтобы индивидуум ощущал, что они «живые» или скорее убивают его, а не он живет ими. В любом случае вопрос не встает с такой болезненной силой, чтобы человек должен был атаковать и разрушать эту инородную реальность внутри себя, будто она обладает почти отдельным (личным) существованием. Однако в противоположность этому такие черты, отсутствующие в «нормальной», присутствуют во многом в шизоидной системе ложного «я».
Истерик, как правило, отделяет себя от многого, что он делает. Лучшее описание такого метода уклонения в действии, которое я знаю, содержится в главе о «дурной вере» в книге Сартра «Бытие и ничто», где он дае1 блестящий феноменологический отчет о способах притво-ряться самому себе, что тебя нет «в» том, что делаешь, — это форма уклонения от полного личного вовлечения в собственные действия, которую истеричный характер создает в качестве всего образа жизни. Конечно же, понятие «дурной веры» у Сартра гораздо шире, чем это.
Истерик стремится достичь удовольствия через свои действия, значимость которых он отрицает. Действия истерика дают ему «выгоду» при получении наслаждения от либидозных и (или) агрессивных желаний, направленных на других людей, в значимости которых признаться себе он не может. Отсюда проистекает прекрасное безразличие, непреднамеренное обособление от вовлеченности в то, что он говорит или делает. Видно, что такое положение весьма отлично от раскола в бытии шизоидного индивидуума. Его ложное «я» не служит средством для осуществления «я» или доставления ему удовольствия. У шизоидного индивидуума «я» может оставаться голодным и алчущим в самом примитивном смысле слова, в то время как ложное «я» может быть явно генитально приспособленным. Однако действия ложного «я» не «доставляют удовольствия» внутреннему «я».