– Не пейте здешнюю воду. Она отравлена. Они стараются прикончить нас, чтобы развлекаться на денежки, которые получают от штата.
Эшли невольно ахнула.
– Спасибо, – едва выговаривая слова, пролепетала она. – Я…, я запомню.
Вылетев в коридор, она облегченно вздохнула. Гилберт взял ее под руку и повел в комнату.
– Чем они больны? – поинтересовалась Эшли, когда они отошли на достаточное расстояние.
– Паранойя, шизофрения, расщепление сознания, компульсивные расстройства. Но их состояние улучшается на глазах, Эшли. Еще несколько месяцев, и они выйдут отсюда. Вы хотели бы почаще общаться с ними?
– Нет.
Доктор Келлер пришел в полное отчаяние. Он словно бился о глухую стену, не получая ни ответа, ни результата. Все попытки достучаться до Эшли заканчивались крахом. Ничего не оставалось делать. Пришлось вновь просить совета у Отто.
– Я топчусь на месте, – жаловался Келлер. – Групповая терапия потерпела полный крах, как, впрочем, и сеансы гипноза. Нужно попробовать что-то еще.
– Что именно?
– Я хотел попросить у вас разрешения повезти Эшли обедать в город.
– Мне это не кажется уместным, Гилберт. Она может быть опасной. Вспомните убийство…
– Знаю, знаю. Но пока я враг номер один. И изо всех сил пытаюсь стать другом.
– Но эта самая Тони однажды уже едва не прикончила вас. Что, если снова попробует?
– Я сумею справиться.
Доктор Луисон надолго задумался.
– Так и быть, – наконец выговорил он. – Может, лучше, если кто-то поедет с вами?
– Не стоит, Отто. Все будет в порядке.
– И когда собираетесь начать?
– Сегодня же.
– Вы хотите пригласить меня на ужин?
– Да. По-моему, вы слишком тут засиделись. Вам полезно немного побыть в другом окружении. Что скажете, Эшли?
– Согласна.
Эшли сама не ожидала от себя такой реакции. К собственному удивлению, она волновалась, как девушка перед первым свиданием. Конечно, Гилберт прав: она почти зачахла в четырех стенах. Но в глубине души она чувствовала, что дело не только в этом. Ей импонировала мысль о том, что Гилберт Келлер явно выделяет ее из всех остальных пациентов.
Они отправились в японский ресторанчик “Отани Гарденз”, находившийся всего в пяти милях от лечебницы. Правда, доктор прекрасно сознавал, чем рискует. В любой момент Тони или Алетт могли разбушеваться. Но ничего не попишешь – приходится держаться начеку. В конце концов, все делается для того, чтобы Эшли стала наконец ему доверять.
– Как забавно, – заметила Эшли, оглядывая посетителей, заполнивших ресторан.
– Что именно?
– Все эти люди совершенно не отличаются от тех, с кем я вижусь в больнице.
– На самом деле это именно так и есть, Эшли. У каждого свои проблемы. Разница лишь в том, что пациенты лечебницы не в силах справиться с ними сами. Им нужна наша помощь.
– А я и представления не имела ни о каких проблемах до тех пор, как… Словом, вам и без того все известно.
– А знаете, почему так получилось, Эшли? Вы старались их затолкать поглубже и отрешиться от всего, запрятать голову в песок, как страус. В той или иной степени это присуще всем людям.
И, намеренно переменив тему, осведомился:
– Ну как стейк?
– Спасибо, превосходно.
С той поры у доктора Келлера вошло в привычку раз в неделю обязательно приглашать Эшли на обед или ужин. Они успели перебывать во многих местных ресторанчиках, уютных и чистеньких, с национальной кухней. До сих пор ни Тони, ни Алетт не осмелились показаться.
Как– то Гилберт повез свою пациентку на танцы в небольшой ночной клуб с прекрасным оркестром. Они много смеялись, шутили, совершенно забыв о том, что придется возвращаться в тоскливый и размеренный больничный обиход. В эту минуту они были просто людьми. Веселыми, нарядными, беззаботными.
– Вам здесь нравится? – осторожно спросил Гилберт.
– Очень! Я ужасно вам благодарна. Знаете, вы совершенно не похожи на других докторов.
– Они не танцуют?
– Вы понимаете, о чем я.
Он чуть прижал ее к себе, и оба остро ощутили важность и значимость момента. Роковые слова уже были готовы сорваться с языка Келлера. Но какое он имеет право? Кто он для Эшли?
"Это очень опасно для вас, Гилберт. Остерегитесь…”
Глава 25
– Не втирай мне очки, доки! Я прекрасно знаю, чего ты добиваешься! Хочешь, чтобы эта идиотка Эшли посчитала тебя своим другом?
– Я и есть ее друг, Тони. Так же, как и ваш.
– Врешь! По-твоему, на ней клином свет сошелся, а я – так, жалкое ничтожество!
– Ошибаетесь, Тони. Я уважаю вас и Алетт не меньше, чем Эшли. Вы все для меня одинаково дороги.
– Это правда?
– Честное слово. И кроме того, я не могу забыть, как прекрасно вы поете. И, должно быть, играете?
– На пианино.
– Если я договорюсь о том, чтобы вам разрешили воспользоваться фортепьяно в комнате отдыха, вы не откажетесь нам спеть?
– Возможно, – с деланным безразличием бросила Тони, хотя в голосе явно звучали взволнованные нотки.
– В таком случае буду счастлив поскорее услышать вас, – улыбнулся Гилберт. – Можете считать этот инструмент своим.
– Спасибо, – коротко ответила Тони. Верный своему слову, Гилберт добился, чтобы Тони позволили проводить ежедневно один час в комнате отдыха. Вначале девушка пыталась закрывать дверь, но любопытство остальных пациентов оказалось сильнее. Вскоре Тони начала давать настоящие концерты, и в благодарной публике не было недостатка.
Доктор Луисон одобрил попытки Келлера достучаться до больной и даже осведомился, как быть с Алетт.
– Я хочу, чтобы она проводила побольше времени в саду, за мольбертом. Конечно, за ней будут постоянно наблюдать, но, думаю, для нее это окажется неплохой терапией, – объяснил Келлер.
Но Алетт наотрез отказалась взять в руки кисти. Как-то на очередном сеансе доктор Келлер заметил:
– Вы совсем забросили краски, Алетт! Жаль, что такой талант, как у вас, пропадает втуне. Вы такая одаренная художница!
– Возможно.
«Откуда тебе знать, кретин?!»
– Разве вам не нравится рисовать?
– Нравится.
– Почему же не хотите меня порадовать?
– Потому что совершенно бездарна. “Да, отцепись же наконец!"
– Кто вам это сказал?
– Моя…, моя мать.
– Мы еще не разговаривали о вашей матери. Хотите рассказать мне о ней?
– Нечего рассказывать.
– Она трагически погибла, верно?
– Да, – неохотно буркнула Алетт после долгой паузы, – авария.
Но завтра она начала рисовать. Ей нравилось сидеть в цветущем саду, а стоило притронуться кистью к холсту, как она обо всем забывала. Иногда вокруг собирались пациенты и восторженно переговаривались голосами всех цветов радуги.
– Ваши картины должны висеть в галерее. Черный.
– Эта картина чудо как хороша. Желтый.
– Где вы учились? Черный.
– Не могли бы вы когда-нибудь написать мой портрет?
Оранжевый.
– Хотелось бы мне обладать хоть сотой долей таких способностей.
Черный.
Ей всегда становилось тяжело на душе, когда приходилось возвращаться в дом. Но санитар неизменно подходил к ней, извинялся и просил идти обедать или ужинать. Алетт никогда не возражала.
Однажды доктор Келлер подвел к Эшли маленькую, пожилую, похожую на призрак женщину.
– Познакомьтесь, Эшли, это Лайза Гарретт. Сегодня она выписывается.
Лайза расплылась в приветливой улыбке:
– Ну разве не чудесно? Я всем обязана доктору Келлеру.
– Видите ли, Эшли, – пояснил Гилберт, – Лайза, как и вы, страдала расщеплением сознания.
– Да, но теперь я осталась одна. Все мои “заместители” согласились уйти, дорогая.
– Лайза уже третья с подобным недугом, кто в этом году возвращается домой, – многозначительно добавил доктор Келлер. И в душе Эшли вновь загорелся огонек надежды.
Но ее остальные “я” вовсе не были довольны происходящим. Правда, Алетт была немного добрее Тони. Она даже симпатизировала Келлеру.
– Думаю, он не так уж плох, – признавалась она подруге. – Такой милый и заботится о нас.
– Дура набитая, – фыркнула Тони. – Слепа, как летучая мышь! Неужели не видишь, что происходит? Сколько раз мне твердить: он притворяется добреньким, чтобы вертеть нами, как пожелает. Добивается, чтобы мы беспрекословно подчинялись, а сам знаешь, что задумал? Хочет свести нас троих вместе и убедить Эшли, что она в нас не нуждается. Ну а потом… Потом нам конец. Мы умрем. Ты этого желаешь? Лично я – нет!
– Ты права, – нерешительно призналась Алетт. – Погибать так страшно. До сих пор мы неплохо жили. Что им всем от нас нужно?
– Лучше слушайся меня, если не хочешь кончить, как эти мужики! Нужно во всем соглашаться с доктором. Пусть верит, что мы действительно хотим ему помочь. Будем водить его, как бычка на веревочке. Спешить нам некуда. Обещаю, что в один прекрасный день вытащу нас отсюда.
– Как скажешь, Тони.
– Прекрасно. Пусть старина доки радуется, что все идет как надо.
Через несколько дней Эшли получила письмо от Дэвида. В конверт была вложена фотография смеющегося малыша. Эшли перечитала письмо несколько раз:
Дорогая Эшли!
Надеюсь, дела идут хорошо и скоро вы окажетесь дома. У нас ничего нового. Я много и с удовольствием работаю. Клиентов немало, у каждого свои беды, и приятно знать, что можешь чем-то помочь людям. Джеффри растет не по дням, а по часам. Ему уже два года. Если все и дальше пойдет такими темпами, еще немного – и он объявит, что женится. Мы по-прежнему думаем о вас и желаем счастья. Сандра посылает самый горячий привет и надеется, что мы когда-нибудь обязательно увидимся.
Дэвид.
Эшли долго сидела, рассматривая снимок. “Какой милый малыш! Счастлив и весел, и дай Бог, чтобы так было и впредь”.