Упрямства ей, конечно, было не занимать, и она иногда так напоминала Тротту Михея, что у него комок в горле вставал. И он поражался, как не замечал этого раньше. Даже когда у нее была другая внешность – разве можно перепутать эту бульдожью настойчивость, манеру от обиды или злости глядеть исподлобья, чуть раскачиваясь, или прикусывать в моменты сосредоточенности нижнюю губу, или сопеть от раздумий или эмоций? Очень похожая на мать принцесса иногда так поворачивалась или склоняла голову, что от игры теней вдруг становилась почти копией друга – в чертах, мимике, даже в некоторой неуклюжести движений.
Как крутит узлы жизнь, как оглушающе логичны течения судьбы. Когда-то Михей стал причиной его, Макса, инициации. А сейчас, скорее всего, именно из-за Тротта инициирована дочь друга, из-за его воздействия сорвалась и попала сюда. И не только из-за чувства вины он обязан вывести ее – но и потому, что за много лет впервые появилась возможность отдать долг Михею, которого он не смог спасти. Которого убил.
Выведет его дочь – может, груз на совести станет менее удушающим?
Вообще, она хорошо приспосабливалась. Хныкала куда меньше, чем Макс мог предположить, почти не жаловалась, не лезла из любопытства в норы и не скрывалась из виду, вечерами помогала, чем могла: таскала ветки для костра, просила научить ее разжигать огонь, носила воду, следила, как он разделывает добычу. Глотала слезы, но старалась учиться защищаться, терпела боль, не срывалась в истерику. Еще бы двигалась быстрее, но он и так много требует.
А еще через полчаса Тротт, сорвавшись, орал на принцессу, красную от страха и слез, ругая себя за то, что перехвалил, расслабился, перестал плотно контролировать ее.
– Я говорил вам не отходить от меня, Богуславская! Вы не на прогулке в парке вашего дворца!
– Простите, лорд Тротт, – жалко всхлипывала Алина, размазывая слезы по лицу. Плечи ее тряслись.
– Ей-богу, мне хочется вас выпороть, – рявкнул он, отворачиваясь от греха подальше и ощущая, как колотится от адреналина сердце. Потому что действительно хотелось схватить и встряхнуть хорошенько.
– Это непедагогично, – грустно сказала подопечная ему в спину, и Тротт в раздражении пнул мох и пошел вперед, кривясь от боли в раненом боку. В куртке зияла прореха, рану под крылом пекло. И нужно было бы остановиться и подлечить себя, но Макс сейчас был слишком раздражен. За спиной раздались тихие быстрые шаги – Богуславская пробежала мимо разделанного, все еще подергивающего лапами гигантского паука и пошла следом. Душераздирающие всхлипывания в двух шагах позади слышались долго, но Тротт не реагировал и не оборачивался, чтобы не сказать еще что-нибудь нелестное. Слишком он был зол и на нее, и на себя в первую очередь. Но он и подумать не мог, что все тщательно вдалбливаемое эти восемь дней будет пропущено мимо ушей.
Увы, потребности организма у путников никто не отменял. Принцесса иногда, страшно краснея, просилась в кустики, и Тротт тщательно эти самые кусты проверял и не отходил далеко. И сам Макс периодически останавливался, уходил за папоротник – спутница тоже отходила на десяток шагов вперед и терпеливо ждала. Он привык к тому, что система отработана, и, когда сегодня, застегивая ремень, услышал тонкий придушенный визг и отчаянное «Лорд Тротт!», даже не отреагировал сразу.
А выскочив из-за дерева, увидел, как шагах в пятидесяти ему навстречу несется принцесса, а за ее спиной, метрах в двух, перебирая тонкими ногами и посвистывая, – местный гигантский паук, лорх. Тротт рванул к Богуславской, на ходу доставая клинки, успел вклиниться между арахноидом и Алиной, толкнуть ее в сторону, спасая от удара огромных челюстей, – и подставиться под них самому, благо реакция спасла. Но лорх его все равно задел, получил клинком в глаз, отскочил, сводя и разводя жуткие челюсти и тонко свистя от боли.
Вкус и запах крови заставили паука рискнуть снова: он присел и прыгнул вперед, чтобы раздавить жалящего противника массой и потом уже сожрать. Кричала Богуславская, а Макс, чувствуя, как режет в спине, перекатился вперед, за спину приземлившемуся пауку, и развернулся, подрезая ему задние ноги. Паук закрутился на месте, зашипел, припадая на передние, – и Тротт, выбив противнику еще один глаз, прыгнул завизжавшему арахноиду на гладкую спину и двумя ударами клинков отсек ему башку.
На привал Макс остановился, когда наткнулся на очередной ручей. Дурь и злость из головы выветрились, и адреналин перестал гнать вперед организм. Принцесса, молчаливая и виноватая, прятала красные глаза и вздыхала. Сбегала ему за водой, потопталась рядом – он, усевшись на ствол, снял куртку и пропитанную внизу кровью сорочку и прощупывал рану. Взял у спутницы флягу, налил на холстину, попытался промыть. Получалось с трудом.
– Можно я? – тоненько спросила Богуславская и шмыгнула носом. Тротт угрюмо протянул ей ткань и флягу, и принцесса зашла ему за спину, отвела крыло, полила рану водой, приложила ткань. Макс сжал зубы, выругался.
– Тут кожа порезана лохмотьями, – дрожащим голосом проговорила она, – крови немного, но содрано с две ладони. И опухло сильно. Очень больно, лорд Тротт?
– Промывайте, Богуславская, – буркнул он, опять сжимая зубы. – Чем чище сделаете, тем лучше я смогу заживить.
Она промывала, снова бегала к ручью, снова лила воду. Всхлипывала и всячески показывала свое раскаяние.
– Зачем вы вообще пошли вперед? – раздраженно спросил он через несколько минут.
– Птицу увидела и захотела для нас поймать к ужину, – виновато призналась принцесса из-за его спины. – Простите, пожалуйста. Я с вами не так боюсь и делаю глупости. Я больше ни на шаг от вас не отойду, правда. Я так испугалась!
Она всхлипнула и замолчала, упорно и тихо промокая кровь тканью; дыхание ее касалось его кожи, пока он сосредоточенно пытался зарастить рану. Алина вдруг погладила его по плечу, уткнулась в него мокрым лбом и пробормотала потерянно:
– Лучше бы вы меня правда выпороли, я бы не чувствовала себя такой дурой. Спасибо, что опять спасли меня, профессор.
– В следующий раз так и сделаю, – процедил Макс и встал. Боги с ней, с раной, зарастил сколько смог. – А сейчас, будьте добры, перестаньте плакать. Отдайте мне флягу и идите умойтесь. Дорогу никто не отменял. И не думайте, что это спасет вас от вечерних занятий.
Принцесса с недоверчивой радостью всмотрелась в него и улыбнулась сквозь слезы.
– Я и не думала, – заверила она горячо и почти вприпрыжку убежала к ручью.
Глава 5
9 февраля, четверг, Инляндия
Люк Дармоншир
– Над фортами уже видели стрекоз, ваша светлость. Единичные особи со всадниками. Углубились в земли герцогства километра на три, в зону досягаемости оружия не спускались. Ученые, видно. Я, конечно, приказал припугнуть тварей из пулеметов и гранатометов, но чисто для острастки, светить все вооружение не хочется. Разведчики ведь.
Полковник Фрост, комендант первого из фортов, которые недавно посещал Люк, замолчал. К докладам приступили командиры других крепостей. Его светлость слушал их, делая пометки.
Всего двадцать фортов по границе Дармоншира и Инляндии, два последних заходят на границу с Рудлогом. Сторожевые башни, закрытые крепостными стенами, ощетинившимися в сторону Инляндии зубцами и каменными поворотами, за которыми легко могут спрятаться целые отряды, и соединенные между собой толстенной, в четыре-пять метров, и высокой, метров семь, стеной. Рвы перед стенами – последние десятилетия они служили средством трудового воспитания солдат от безделия, а ныне спешно углублялись изъятыми по всему герцогству экскаваторами. Лес за рвами, сейчас превращенный в засеки – деревья рубились и укладывались друг на друга, крест-накрест в сторону врага. И минные растяжки дальше, чтобы замедлить прохождение инсектоидов.
Только как это поможет от стрекоз? И, самое главное, как четыре тысячи солдат – по двести на форт – смогут остановить те двадцать-двадцать пять тысяч нападающих, которые медленно, захватывая по пути графства и города, движутся в сторону Дармоншира? Ладно людей – вооружены они топорами, арбалетами и мечами, хотя за прошедшие дни, по разведданным, уже имели место единичные случаи использования ими туринского оружия. Быстро учатся, сволочи. И командование у них, судя по всему, цепкое и своего не упускает.
Но главное оружие – несколько сотен бронированных тха-охонгов. Почти три тысячи мелких богомолов-охонгов, заменяющих врагам конницу. Только лошадь можно убить одним выстрелом, а инсектоиды пулю и не заметят. А еще стрекозы. И все они способны уничтожить имеющиеся у него, Люка, четыре тысячи солдат за несколько минут.
Лорд Лукас слушал ответственного за углубление рвов и в очередной раз пересчитывал имеющиеся ресурсы. Словно на него могло снизойти озарение, где взять хотя бы двести артиллерийских орудий, когда у него в наличии двадцать. Или сотню листолетов, когда у него три боевых. Или танковый батальон.
Танков у него не было вообще. Не нужны герцогству были танки.
Слава богам, старый герцог, Кристофер Дармоншир, раз за разом отказывал предлагающим устроить в фортах музеи, отели, открыть ресторанчики и базы отдыха. И пусть укрепления висели на бюджете герцогства тяжелым грузом, дед ими гордился и урезать финансирование не собирался. Спасибо тебе, дед. Хотя бы за иллюзию, что мы можем сопротивляться.
– Есть уточненные данные, когда нам ждать гостей? – поинтересовался Люк, когда докладчик закончил.
– При благоприятном раскладе – в начале-середине марта, ваша светлость, – мрачно сказал Жак Леймин. – У нас от месяца до полутора. Но это только благодаря тому, что они встречают сопротивление. Если же города будут сдаваться без борьбы, то у нас максимум две недели. И второй вариант вполне вероятен – армия, как вам известно, разбита, инляндские войска разобщены, вспыхивают отдельными очагами сопротивления.
Люк поморщился. Это ему было известно. И времени на подготовку в обоих случаях катастрофически мало.