– А пока, – в тон ему продолжил Игорь, – надо заняться своими делами. У меня есть еще надежда, что сегодня я смогу переночевать дома. Если успею обеспечить подкрепление для блакорийской агентуры.
– У меня такой надежды нет, – невозмутимо проговорил Тандаджи. – Надо поскорее гнать захватчиков, Игорь Иванович, иначе наши дети родятся, вырастут и женятся, так и не узнав отцов в лицо. Благо, Таби и матушке сейчас не до меня – к нам приехали жены сыновей с детьми. Пять внуков, слава великим духам, способны занять моих женщин.
Стрелковский криво улыбнулся. У Тандаджи сыновья были погодками. И в школу пошли позже из-за плохого знания языка, когда Игорь взял тидусса в агенты и смог устроить его детей, и в училище поступили не в шестнадцать, как принято, а когда одному было девятнадцать, другому двадцать – потому за время учебы успели и жениться, и детей завести.
– А как сыновья, Майло?
– Готовятся встретить врага в составе гарнизона Угорья, – ровно ответил тидусс. – Их училище эвакуировали, но они решили не уезжать. До выпуска два месяца осталось, им в срочном порядке дали звание младших лейтенантов и отправили в армию.
Игорь остановился у своего кабинета, внимательно посмотрел на коллегу, ученика и друга – но лицо того, как всегда, было безмятежным. Может, глаза сощурены чуть больше, чем обычно.
– Надеюсь, с ними все будет в порядке, Майло. Я помолюсь Триединому о них.
– Благодарю, – сдержанно ответил Тандаджи и первый раз на памяти Стрелковского сделал тидусский охранный знак – перечеркнутый круг двумя пальцами. – Пусть великие духи будут к ним милостивы и многоглазый дух Инира приглядит за моими детьми.
Игорь Иванович действительно успел вернуться домой к ночи. Люджину последний месяц он почти не видел – что там разглядишь в темноте, когда пашешь без выходных, приходишь домой пару раз в неделю за полночь и падаешь рядом в постель. И сил хватает только подгрести к себе теплую спящую женщину и провалиться в сон. А утром поднимаешься, втыкаешь себе в руку иглу и уезжаешь до того, как Люджина просыпается.
Разговаривали они днем, ровно пять минут, по телефону. Он интересовался ее самочувствием, она – его работой. Больше времени у Игоря не было, а Дробжек ни разу не высказала ему неудовольствия или обиды, что он ее бросил.
Шел четвертый месяц ее беременности, и первое обследование на днях показало, что у них будет сын.
Сын!
В голове, когда Люджина сообщила по телефону эту новость, был такой сумбур, что пришлось отложить срочную работу и выйти в парк – охладиться и привести мысли в порядок. Игорь Иванович никогда не думал, что одно известие сможет так взволновать его. Или что пол ребенка будет иметь для него значение. Но дочь у него уже была – взрослая, прекрасная, сильная дочь от любимой женщины. Полина, слава богам, все дольше и дольше оставалась в человеческом облике, как докладывал Игорю командир ее личной гвардии. И теперь еще одна женщина, верная и честная, принесет ему сына.
Как специально, когда он, подняв воротник пальто, обходил замерзший пруд перед дворцом, ему позвонила Полина Рудлог. Он нажал «ответить» с тревогой, но королева Бермонта очень бодро и официально произнесла в трубку:
– Здравствуйте, Игорь Иванович. Я бы хотела вас увидеть и поговорить. О вас… и обо мне, и о маме… Мне стало известно… – уверенности в ее голосе поубавилось. – Вы не навестите меня с Люджиной? – наконец выговорила она. – Примерно в это время я уже не сплю.
– Ваше величество, – с теплотой сказал он, – я был бы рад. Но, к сожалению, крайне сейчас занят. Если вы позволите, то лучше отложить нашу встречу.
– Да, – серьезно откликнулась она, – я понимаю.
Помолчала и пожаловалась:
– Все это так странно, Игорь Иванович. Я не знаю теперь, как к вам обращаться. И от вас «ваше величество» звучит как-то неправильно. Что нам делать?
Он усмехнулся с облегчением.
– Разберемся, Полина, – ответил он. – Война закончится, и разберемся.
– Я правда буду рада вас видеть, Игорь Иванович, – повторила четвертая Рудлог. – И я хочу вам иногда звонить. Вы ведь не против?
– В любое время, – проговорил он, улыбаясь. И потом, когда они уже попрощались, с иронией подумал: как-то так странно сложилась судьба, что две самые близкие женщины называют его на «вы», как и он их.
Сегодня он позвонил Люджине перед выездом, сказал, что будет пораньше. И, когда приехал, Дробжек встретила его в холле: в домашнем синем платье, с отросшими волосами, пополневшая и почти избавившаяся от своего ужасного истощения. Он некоторое время рассматривал ее, подмечая изменения: румянец на щеках, чуть округлившийся живот, отчего-то ставшие более пухлыми губы, – а потом, как был, в холодном пальто, обхватил ее руками и поцеловал.
В доме пахло чем-то вкусным, и сама Люджина вкусно пахла хлебом и молоком.
– Неужто соскучились, Игорь Иванович? – с мягкой насмешкой спросила северянка. – Я-то уже почти забыла, как вы выглядите.
Она внимательно посмотрела на него, покачала головой.
– Вы хоть едите там, в Управлении? У вас щеки впали. И под глазами синяки.
– Нет, – весело признался Стрелковский, снимая пальто. – Не успеваю. Как вы здесь? Не скучаете?
– Да скоро на стены бросаться от безделия начну, – прямо ответила Дробжек. – Даже спать надоело, Игорь Иванович. Идите мойте руки.
– Хотите на работу выйти? – поинтересовался он уже за столом. Еда пахла так, что думать о чем-то другом почти не получалось.
– Если найдете для меня дело, – Люджина тоже положила себе немного жаркого, – где я буду действительно полезна. Стыдно сидеть дома, когда сослуживцы на Севере в лесах бои ведут. Там каждый боевой маг наперечет, а я здесь зайцев вяжу. Отдохнула, и хватит.
Игорь замер с вилкой у рта.
– Вы ведь не собираетесь сбежать в армию? – поинтересовался он.
– Была мысль, – честно призналась северянка, усмехнулась, глядя на нахмурившегося Стрелковского. – Я отмела ее как дурную. Но дома сидеть больше не могу, Игорь Иванович. Так что, если найдете должность для меня, буду очень рада. Как у вас дела?
Ему нравилось обсуждать проблемы с Люджиной где угодно: за столом ли, в постели ли. Она внимательно слушала, задавала правильные вопросы и могла навести на нужную мысль. И он, сидя в уютной столовой рядом с невероятно уютной женщиной, слово за слово рассказал ей и о своих нынешних задачах, и что завтра поедет в бункер со священником, и о том, как неплохо было бы захватить кого-то из командиров вражеской армии.
Уже перед тем как они собрались ложиться спать, раздался телефонный звонок. Дробжек подняла трубку, выслушала, повернулась к Игорю. Лицо было бледным.
– Мама звонит, – сказала она. – Кажется, у вас есть нужный вам пленный, Игорь Иванович.
Середина этого же дня,
Север Рудлога
Анежка Дробжек чистила двор от снега, и звук от лопаты разносился далеко над озером, к окружающему лесу. На том берегу тоже работали во дворе соседи – жили они достаточно далеко друг от друга, чтобы не мешать, но достаточно близко, чтобы иногда общаться и обращаться за помощью. Все вставали рано: работы в своем хозяйстве хватало на целый день.
Покой обитателей округи последние недели нередко нарушался: то замечали страшных огромных стрекоз со всадниками, кружащих над лесом – к хуторам они пока, слава богам, не спускались, – то пролетали над озером боевые листолеты, то выходили к домам партизаны с просьбой помыться или переждать сильные морозы. Анежка на всякий случай каждый день топила баню и пекла хлеб, то же самое делала и соседка напротив. Неделю назад от старшей Дробжек ушел молодой виталист: парня принесли обмороженным, попросили выходить, и она хлопотала над ним, стонущим от боли, мазала барсучьим жиром и своей настойкой, поила наваристым бульоном с травами и перцем, что и мертвого оживит. И думала о том, что война все ближе и сколько таких парней и девчонок гибнут в лесах Севера – и их не могут даже сжечь, чтобы не поднялись нежитью.
К ним нежить не забредала – кладбище было далеко, – но Анежка Витановна слышала, что на некоторые хутора уже нападают стаями. И запаслась посеребренными пулями (всю жизнь пули для охоты лили сами), и на всякий случай попросила соседа-умельца посеребрить кончики вил. Навозу все равно, а нежить издохнет.
Дробжек-старшая благословляла Стрелковского, в которого Люджинка ухитрилась влюбиться так, что поехала за ним в столицу. Полковник, конечно, успел девку обидеть, но мужики – они такие, дубовые, а этот вроде исправился, повинился. Любил бы еще… да сердцу не прикажешь. Нет в нем трепета, нет. Вон сосед, Томаш, свою Усьену с юности обожает, все к ней льнет, как собираются соседи на праздник какой – он ее взглядом ищет, и тепло в том взгляде, и умиротворение. А Иваныч… Что ж, Люджинка выбрала, и это ее дело. Он хоть не оставил свою женщину с ребенком одну. Да и правильный этот полковник. Анежка Витановна гнилых всегда чуяла, а этот надорванный и глаза почти неживые – но правильный. А то кто знает, лежала бы дочь сейчас мертвой и заледеневшей в лесах, по которым медленно, но верно наступали враги.
Игорь Иванович звал тещу к себе, но у Анежки Витановны здесь были коровы и куры, хозяйство, да и уедь она – кто бы выхаживал Мишека-виталиста, кто бы кормил голодных партизан, ухитряющихся давать бой врагам, превосходящих числом в сотни раз?
Яркое солнце стояло над лесом, рассыпая искры по белоснежным сугробам. Погруженная в свои мысли, Дробжек-старшая не сразу услыхала приглушенный звонок телефона из дома. Аккуратно поставила лопату у входа, смела веником снег с валенок и пошла внутрь.
Звонила соседка, Усьена.
– Анежка, бежать надо, – задыхаясь, сказала она. – К нам сейчас племяш Томаша вышел, говорит, иномиряне близко, накрыли партизан наших, идут на Еловник. Основные части по дороге, а отдельные отряды лес прочесывают. Томаш тарантайку заправляет, места всем хватит, бросай все, вставай на лыжи, иди к нам. Если мимо пройдут – вернемся.