Ходьба – единственное, что помогает. То, что здесь называется прогулкой. Тут даже маршруты проложены. Лабиринт для умственно неполноценных.
В любой час два-три человека куда-то идут. Если же кто-то пытается идти не так, как положено, его останавливают и грубо возвращают на дорожку.
Я вспоминаю лабиринт в соборе Шартра, детей просто зачаровывают его линии, затейливыми путями ведущие к центру. Через него паломники надеялись стать ближе к Богу. Кающиеся грешники, прошедшие на коленях весь этот путь по камням, уставшие и окровавленные, но исполненные покаяния.
Как бы снова я хотела ощутить то чувство свободы, за которым следует наказание, как у детей, которые только что сознались и заплатили за свои мелкие проступки. Но я – я обречена продолжать прогулку.
– Джен, у нас гости. Ты рада, что мы помылись? Посмотри, как чудно выглядят твои волосы!
Я видела это лицо раньше. Вот до чего я дошла. Имен больше нет. Только характеристики, если есть что-то особенное и понимание того, знакомо мне лицо или нет.
Да и это не абсолютные категории. Бывает так, что я решаю, что это незнакомый мне человек, а потом его черты приобретают образ не только знакомый, но и любимый.
Этим утром я не узнала собственную мать с первого раза. Но потом она показала, кто она такая. Она плакала, держа мою руку. Я успокаивала ее, как могла. Говорила, что да, это были тяжелые роды, но я скоро буду дома, с ребенком все в порядке. «Но где Джеймс?» – спрашивала она.
– Мам, папа сейчас не может быть рядом. Почему ты зовешь меня мамой, а его – папой? – И снова слезы.
А потом мама исчезла.
А теперь эта. Тут что-то другое.
– Я – детектив Лутон. Мы беседовали несколько раз.
– Кто делал вам тиреоидэктомию? Доктор Грегори?
– Делал что? Ах, это. – Ее рука тянется к шраму на шее. – Если честно, я не помню его имени. Почему вы так решили?
– Он всегда отлично управлялся с иглой. Ваш шов отлично зажил.
– Мне говорили об этом.
– Вам верно рассчитали дозировку?
– Мадам?
– Как давно вы в последний раз проверяли уровень тироксина и трийодтиронина?
– Может, с год назад. Но я здесь не из-за этого.
– Я знаю, что это не моя специализация. Но я бы спросила об этом вашего эндокринолога. Я выяснила, что восемьдесят процентов людей с нарушениями функций щитовидной железы не следили за уровнем гормонов.
– Спасибо, я ценю это. Но я здесь все же по другому вопросу. Я знаю, что вы не помните, но я немного вам помогу. Я из полиции. Я расследую смерть Аманды О’Тул.
Она замолкает, будто ждет чего-то.
– Это имя вам знакомо?
– На моей улице живет кто-то с таким именем. Но я с ней близко не знакома. Мы только переехали в тот район, у меня недавно родился ребенок и обширная врачебная практика. Мне очень жаль это слышать. Но мы были просто знакомыми.
– Я рада. Потому что это очень расстроило ее друзей и родных. Не только внезапная смерть, но и то, что сделали с телом после нее.
– Продолжайте.
– Мы считаем, что это был не несчастный случай – с такой злобой ее ударили головой об стол. А потом, через какое-то время после смерти, ей отрезали пальцы на правой руке. Нет. Не отрезали. Отделили хирургическим путем.
– Необычный модус операнди. А зачем вы мне это рассказываете?
– Потому что я хочу вашу голову. Она нужна мне.
– Я не совсем понимаю.
– Мы думаем, что вы что-то об этом знаете. Но вы и сами не знаете что.
– Как вы это поняли?
– Чутье. Я частенько полагаюсь на него в работе.
– Да. Я переживала. За свою память. Она не такая, как всегда. Вот только этим утром я говорила Джеймсу – моему мужу, – что нам нужно есть больше рыбы. Ну, вы знаете, из-за жирных кислот омега-3. Его это не обрадовало. Не так легко найти свежую рыбу в Чикаго.
– Именно. Вы понимаете, о чем я. Потому мне интересно, не пойдете ли вы мне навстречу. Поговорите о вашей работе, о том, что вы помните об Аманде О’Тул. Поиграем в какие-нибудь игры со словами. Я хочу попробовать вызвать реакцию в вашем мозге.
– Я отменю все встречи, назначенные на это утро.
– Женщина сосредоточенно кивает. Я ценю это.
– Она вытаскивает телефон. Вы не возражаете, если я это запишу? У меня у самой небольшие проблемы с памятью. Итак, сделайте вот что: подумайте об Аманде. Вот ее фото, если это поможет вашей памяти размяться. Нет? Что ж, тогда не думайте о том, как она выглядела. Что приходит вам на ум, когда я произношу имя Аманда?
– Я думаю о ком-то высоком, прямом и неуступчивом. Ком-то с чувством собственного достоинства.
– Как бы такой человек мог умереть?
– Странный вопрос. Единственная хорошая смерть – это легкая смерть. И это не имеет ничего общего с чувством собственного достоинства. Умрешь ли ты от сердечного приступа или ударившись головой – это не важно. Если ты не страдаешь или страдаешь совсем недолго – это хорошая смерть.
– Но вы же слышали о людях, которые умирали с честью. Я говорю не о солдатах. Вы понимаете, что я хочу сказать.
– Это все лекарства. Лекарства помогают людям. Без них наши близкие не стали бы дожидаться естественного конца. Они нужны им так же, как и нам.
– Вы же врач, вы к смерти ближе, чем другие. Но вы нечасто сталкивались с такими ситуациями, так ведь?
– Я видела не так много смертей от травмы головы. – Позволяю себе улыбку.
– А ампутаций?
– Вот их я видела изрядное количество.
– А что может быть причиной ампутации, скажем, пальца?
– Инфекция, гангрена, обморожение, нарушение функции сосудов, костная инфекция. Рак.
– Есть ли какая-нибудь причина, по которой вы бы ампутировали все пальцы, кроме большого?
– Да. В случае сильного обморожения или менингококкемии, при которых есть вероятность развития гангрены, тогда может возникнуть такая необходимость.
– А что именно называется гангреной?
– Осложнение некроза, или клеточной смерти. Когда часть тела умирает и начинает гнить. Обычно в таких случаях нужна ампутация.
– Вы когда-нибудь проводили ампутацию из-за гангрены?
– Да, конечно же. В нашем климате случаются обморожения. Не всегда доходит до ампутации, обычно она, к сожалению, нужна беднякам и бездомным.
– Но вы же нечасто видите бездомных, так ведь? Это не ваш контингент.
– Я еще и волонтер общественного центра здоровья, что на Чикаго-авеню. Большая часть работы такого рода – там. И чаще я сталкиваюсь с так называемой мокрой гангреной, она вызывается инфекцией. И она более тяжелая. Если не ампутировать в таких случаях, гангрена может распространиться и даже убить пациента.
– Другими словами, вы отрезаете части тела, чтобы остановить распространение гниения?
– Да, это один из способов. Для тяжелых случаев гангрены.
– Но нет никакого смысла в ампутации после смерти?
– Нет, конечно же, нет.
– Ни малейшего?
– Никакого.
– Тогда почему кто-то мог такое сделать? Как по-вашему?
– Я не психиатр. И не могу говорить о больном или преступном разуме.
– Да, я понимаю.
– Но мне кажется, что мог быть какой-то символический смысл.
– И какой же?
– Если ампутация – это способ прекратить гниение, ее можно использовать как послание человеку, делающему что-то неподобающее, нечистому на руку. Иисус сказал на Тайной вечере: опустивший со Мною руку в блюдо, этот предаст Меня.
– Но почему же тогда отрезали пальцы, а не кисти?
– Это тоже может быть символично. Рука без пальцев не может ничего схватить, удержать. Может, это послание для стяжателя или наемника. Или кого-то, кого сложно простить. Кроме прочего, без пальцев рука – всего лишь лопасть из кости, покрытая слабой плотью. Мало для чего пригодная.
Женщина кивает. Она потягивается, встает и начинает ходить по комнате.
– Я заметила тут несколько религиозных вещиц. И вы цитируете Библию по памяти. Вы на самом деле верующая?
– Качаю головой. Меня растили в католических традициях, но сейчас мне просто по душе символика. Сложно избежать определенного количества знаний, если твоя специальность – история Средневековья.
Женщина останавливается у моей статуи.
– Я заметила, что вы привезли ее из дома. Кто это? Богоматерь?
– О нет, это святая Рита Кашийская. Видите рану у нее на лбу? И розу в руках?
– Кто она?
– Покровительница невероятных случаев.
– Я думала, что это апостол Фаддей.
– Да, у них много общего. Но Рита больше импонирует мне, как феминистке. Она была не пассивным сосудом, как другие девы-мученицы. Она действовала.
– Теперь я понимаю, почему она вам так приглянулась. Это она на медальоне?
– На этом? Нет. Это святой Христофор.
– Почему вы его носите?
– Шутки ради. Это придумка Аманды.
– Что за шутка?
– Святой Христофор вовсе не святой.
– Нет?
– Плут. Нет, не так. Неправдоподобная и бездоказательная легенда. Фантазия фанатика. Какое-то время назад его исключили из списка святых. Но я любила его, когда была маленькой. Он был покровителем многих вещей. Одной из них была внезапная жуткая смерть. А еще он покровитель путешественников. Вы наверняка еще найдете людей с его статуэткой на приборной панели.
– Еще больше символики.
– Да.
– А что у него общего с Амандой?
– Она подарила мне этот медальон. На пятидесятилетие. Когда только-только закончилось тяжелое для меня десятилетие. Много потерь. Своих, личных, в каком-то роде нарциссических причин. Потеря привлекательности. Потеря сексуального аппетита. Потеря амбиций.
– А вот последнее меня удивило. Вы были на вершине успеха, перед тем как ушли.
– Да. Но амбиции и успех не одно и то же. Это нечто иное. Это погоня, а не добыча. К пятидесяти я добилась всего, чего хотела. Я не знала, чем еще заняться. На самом деле мне ничего больше и не хотелось. Я не хотела руководить и ходить на собрания. У меня не было амбиций такого рода. Мне не хотелось писать учебники или давать советы. Мне не хотелось, да и не нужно было зарабатывать больше.