– Что ты имеешь в виду? Я готова – вчера собралась.
– Мам, ты каждую ночь собираешься. А каждое утро они разбирают твои вещи.
– Зачем им это делать?
– Потому что теперь ты живешь здесь. Потому что это твой дом. Видишь? Посмотри на свои вещи. Вот твои фотографии! Вот, среди прочих, фото с выпускного Марка.
– Да, я скучаю по детям. Однажды они уехали.
– Мам, мы поступили в колледж.
– Гораздо веселее было, когда они были рядом. Я пыталась не обижаться, но не смогла.
– Тут полно людей, которые могут составить тебе компанию. Я видела, как они завтракали. Смеялись и болтали. Пора тебе переступить через себя. Съешь что-нибудь. Тебе полегчает.
– Да, но пора домой. Я позавтракаю там.
– Не совсем так. Ты же не хочешь обидеть хозяев?
– Какой невероятно нелепый вопрос. Хороши хозяева – держат гостей против их воли. Какой хозяин будет так себя вести? Пошли уже. Они поймут. Я потом напишу открытку с благодарностью. Иногда просто приходится рассыпаться в любезностях.
– Мам, мне жаль.
– Почему? Я готова.
– Мам, я не могу. Ты не можешь. Ты теперь здесь живешь.
– Нет.
– Мам, ты разбиваешь мне сердце.
– Я бросаю искать чемоданчик и направляюсь к двери.
– Если ты не возьмешь меня с собой, я поймаю такси.
– Мам, мне пора идти. А тебе придется остаться.
Она открыто плачет, идет к дверному проему, машет рукой, зовет женщину, ту, что проходила мимо раньше.
– Не могли бы вы мне помочь?
Вдруг в комнате появляются другие. Я никого из них не знаю. Незнакомые лица. Они тянут меня, мешая идти за Фионой, говорят вести себя тише. Почему я должна вести себя тише? Почему я должна есть эту таблетку? Я сжимаю губы. Борюсь, чтобы освободить руки. Одну держат за моей спиной, вторая вытянута вперед. Укол, жало у моего локтя.
Я сопротивляюсь, но чувствую, как силы покидают мое тело. Закрываю глаза. Комната вращается. Меня толкают на что-то устойчивое, теплое и мягкое.
– Какое-то время она будет в отключке.
– Отлично. Черт, а она сильная. Что случилось-то?
– Не знаю. Пришла ее дочь. Обычно это хорошо. Не то что с сыном.
– Почему мы ее тут держим?
– У нее высокопоставленные друзья. Она была важной шишкой в медицине.
Я пытаюсь прислушиваться, но слова ускользают. Болтовня существ не моего вида. Я поднимаю правую руку, позволяю ей упасть обратно. Делаю так снова и снова. Мне это нравится. Завораживает. Я делаю так, пока могу поднять руку. Но она уже слишком тяжелая. А потом наконец блаженный сон.
Я открываю глаза. Очень злой Джеймс. Как странно. Обычно он показывает свое недовольство, отказываясь от тех редких ужинов, что готовлю я, или опаздывая на вечеринки в честь дней рождения детей. Однажды он забросил пару моих любимых теннисных туфель далеко в сад – я их надевала во время самых долгих и сложных операций. Я нашла их позже, в грязи и с кучей уховерток.
– Что такое? Что случилось? – спрашиваю я. Он не обращает на меня внимания. Злится не на меня.
– Кто ее впустил? – Он обращается ко второй женщине в комнате, той, что в зеленой форме, с именем на груди. Анна.
– У нас нет возможности узнать.
– Я дал точные инструкции, что никто не может видеться с моей матерью, кроме людей из списка, который я дал Лауре.
– Лаура не проверяет всех, кто приходит.
– А кто?
– Никто. Тот, чья смена. Это очень безопасно. Им нужно расписаться. Показать документы. И они не могут уйти, пока мы их не выпустим. Это закрытая территория, вы же знаете.
– Чья смена была в тот день?
– Я не знаю. Вам нужно спросить Лауру.
– Я спрошу. Уж поверьте, спрошу.
– Мистер Макленнан? – Высокая седоволосая женщина входит в комнату. На ней темно-рыжий свитер, подходящий по цвету к ковру, и черная юбка по колено. Удобная обувь. Я носила такие же, когда была не на работе.
– Лаура, – обращается Джеймс.
– Я понимаю, вы расстроены тем, что кажется вам нарушением режима безопасности.
– Да. Я очень расстроен.
– Она была офицером полиции, ведущим расследование. Показала документы. Расписалась на входе и на выходе. Все было сделано, как положено.
– Она зачитала права моей матери?
– Мне жаль, но этого я вам сказать не могу.
Лицо моего мужа краснеет. Мы вот-вот увидим кое-что из ряда вон выходящее: Джеймс теряет терпение. Он почти всегда держит себя в руках. Даже в суде предпочитает говорить тихо. Так можно устроить отличное представление. Людям приходится склоняться, тянуться поближе, чтобы услышать все. Я никогда не видела, чтобы присяжные были так внимательны, как на заседаниях Джеймса, когда он нежно мурлычет все причины для оправдания его подопечного.
Но прежде чем взорваться, Джеймс замечает, что я проснулась.
– Мам. – Он наклоняется и как-то странно приобнимает меня. Он одет не как обычно. Не в свои привычные джинсы и футболку. И не деловой костюм. Светло-коричневые хлопковые брюки и белая рубашка. Черные кроссовки. Но он все такой же молодой, яркий и привлекательный, как и всегда.
– Почему ты меня так зовешь? Джеймс, это я. Дженнифер. Как я рада тебя видеть! – Его лицо смягчается. Он садится на краешек кровати, берет меня за руку.
– А как у тебя дела?
– Хорошо. Очень хорошо. Соскучилась по тебе. Ты выглядишь таким усталым. Ты слишком много работаешь. Как там Нью-Йорк?
– Нью-Йорк прекрасен. Я бродил в этом фантастическом свете. Выходил в город. Перекрасил машину в красный. – Он похлопывает меня по руке.
– Вот теперь ты меня оберегаешь. Знаешь, у меня тоже есть характер. Перестань говорить со мной как с дебилкой. Что случилось? Это было дело Льюиса, да? Внезапно перенесли? Что-то пошло не так?
– Прости, мам. Ты абсолютно права. Я тебя оберегал. Думаю, тебе тут этого и так хватает. – Он оглядывается на седоволосую женщину. – Я поговорю с вами позже.
В его голосе мрачные нотки. С его лицом тоже что-то не так. Какая-то игра света. Оно меркнет, а черты меняются, превращая его в не Джеймса.
– Джеймс, почему ты меня так зовешь?
– Мам, я знаю, что Фиона тебе врет, и я не против, но это, так скажем, не мой метод. Я – Марк. Ты – моя мать. Джеймс – мой отец. Джеймс мертв.
– Мистер Макленнан, – вмешивается седоволосая. Она все еще стоит у моей постели.
– Я сказал, что поговорю с вами позже. Когда здесь закончу.
– Джеймс! – говорю я. Мой гнев уходит. Превращаясь во что-то тревожно напоминающее страх.
– Если вы позволите мне дать вам совет, мистер Макленнан…
– Нет. Я сам справлюсь, спасибо.
– Джеймс!
– Тсс, мам, все хорошо.
– Что ж, – говорит женщина. Видно, что ей неприятно. – Если она перевозбудится, нажмите эту красную кнопку.
Дверь за ней закрывается.
– Джеймс, это еще что такое?
– Не Джеймс, мам. Марк. Твой сын.
– Марк – подросток. Он права только что получил. Без разрешения взял машину на прошлой неделе, и теперь он на месяц под домашним арестом.
– Да, так и было. Но много лет назад, – не Джеймс улыбается, – и это был не месяц. Папа смягчился, как обычно. Думаю, я просидел взаперти три дня. Ты была в бешенстве.
– Он всегда был способен очаровать всех на своем пути. Прямо как ты.
Не Джеймс кивает:
– Да, как я. Сын, как отец.
– Джеймс?
– Забудь. – Он тянется и берет меня за руку, прижимает ее к своей щеке. – Эти руки. Помнишь, папа все время говорил, что наши жизни в руках матери. Просил беречь их. Я не понимал, что он имел в виду. Я и сейчас не совсем понимаю. Но что-то о том, что ты нас объединяла. Ты была сердцевиной.
Он убирает руку со щеки, сжимает ее в своих ладонях.
– Знаешь, он очень тобой гордился. Что бы ни случалось. Когда я был маленьким, а ты должна была поздно вернуться из больницы, он брал меня в твой кабинет. Показывал все твои дипломы и награды. «Вот свидетельства настоящей женщины», – говорил он. Это меня до чертиков пугало. Неудивительно, что я так и не женился.
– Просто ты умница.
– Нет, я кто угодно, только не это.
Он быстро меркнет в тенях. Я больше не вижу его лица. Но его рука теплая и плотная. Я вцепляюсь в нее и не отпускаю.
– Окажи мне услугу, – говорит он.
– Какую?
– Поговори со мной. Расскажи, как ты живешь сейчас.
– Джеймс, что это за игра?
– Да, считай это игрой. Просто расскажи о своей жизни. День из жизни. Что ты делала вчера, сегодня, что будешь делать завтра. Даже всякую рутину.
– Глупая игра.
– Насмеши меня. Ты знаешь, как это сделать. Ты думаешь, что знаешь кого-то, ты принимаешь вещи как должное, ты теряешь связь. Так просто поговори со мной.
– Что тут говорить? Ты и так все это знаешь.
– Притворись, что нет. Притворись, что мы не знакомы. Давай начнем с простого. Сколько тебе лет?
– Сорок пять. Сорок шесть? В моем возрасте уже так скрупулезно не считают.
– Замужем, конечно же.
– За тобой.
– Точно. А как дети?
– Ну, я уже рассказала тебе о Марке.
– Об очаровательном, умном, приятном юноше. Да.
– Моя дочь – совсем другое дело. Она была общительным и отзывчивым ребенком. Но сейчас она закрылась в себе. С девочками такое бывает. А потом они вдруг снова становятся такими, как и прежде. Но прямо сейчас у нас самые тяжелые годы.
– Это что-то из отношений матери и дочери?
– Думаю, да.
– Обещаю, что это пройдет.
– Ты что, экстрасенс?
– Что-то вроде того.
– Ну хоть чего-то я буду ждать с нетерпением.
– Ты так мрачно это сказала. Ты живешь очень насыщенной, полной жизнью.
– После сорока у женщин самое сложное десятилетие. Я первая это признаю. Потеря волос, крепости костей, фертильности. Последний вдох умирающего существа. Я с нетерпением жду перехода на другую сторону. Перерождения.
– Так бы могла сказать Аманда.
– Да? Что ж, мы были близки. Ты правильно уловил.
– Вы были внушительной парой. Когда я был маленьким, я думал что все женщины похожи на вас с Амандой. Бог в помощь любому, кто посмел бы обращаться со мной не так, как вам хотелось бы. Ангелы мщения.