У нее настолько темные карие глаза, что зрачок и радужка практически сливаются. Она на грани срыва, но говорит спокойно.
– В чем дело?
– Много в чем. Самое неожиданное – это то, что вы занимаетесь медициной, не имея лицензии, ваша последняя закончилась. Ну и кое-что еще нетривиальное.
– Например? – Ты облокачиваешься на стол для обследований, скрещиваешь руки и лодыжки. Эта поза всегда неуловимо пугала твоих посетителей. Но женщина не выказывает ни малейшего неудобства.
– Еще то, что вы самовольно ушли из дома вчера днем. Ваши дети сходили с ума. Полиция разыскивала вас больше тридцати часов. Забавно, но нам не пришло в голову искать вас здесь.
– Почему полиция? Я взрослая женщина. Куда я иду и чем занимаюсь – мое личное дело.
– Боюсь, что нет.
– Это нелепица. Я только утром виделась с Амандой. Мы вместе завтракали. У Энн Сатер, на Бельмонт-стрит. Как и каждую пятницу, это наша традиция.
– Аманда О’Тул уже больше семи месяцев мертва, доктор Уайт.
– Невозможно. Этим утром она сидела напротив меня и ела шведские блинчики. Она пожаловалась официантке на плохой кофе, как всегда. А потом оставила слишком щедрые чаевые. Самая обычная еда в самый обычный день в конце самой обычной недели.
– Вам нужно пойти со мной, доктор Уайт.
Люди толпятся за женщиной, заглядывают из коридора. Любопытные и не особо дружелюбные. Ты расправляешь руки, встаешь, выпрямляешься. Ладно. Но ты мешаешь какой-то важной работе. Множество людей, что ты видела в холле, пришли сегодня не из-за тебя.
Женщина на это ничего не говорит, но указывает на дверь. Ты сомневаешься, прежде чем выйти перед ней. Чувствуешь, как тебе на плечо ложится рука, направляя тебя. Люди расходятся с твоего пути, пока ты молча выходишь из больницы.
Ты на переднем пассажирском сиденье небольшой коричневой машины с потертыми сиденьями, обитыми клетчатой зелено-кремовой тканью. Ремень безопасности заклинило, поэтому ты просто держишь его на коленях. Женщина смотрит на это и улыбается.
– Надеюсь, нас не остановят. А то это будет что-то. – Она переключает на задний ход, трогается, чуть задевает машину, стоявшую за ней, переключает на первую передачу и съезжает с бордюра.
– Твоя дочь волновалась за тебя, – говорит она, включаясь в дорожное движение. Сейчас уже вечер, начался час пик, Чикаго-авеню стоит в обе стороны.
– Фиона? Почему? Она знает, где меня искать. Я тут каждую неделю.
– И все же. – Она барабанит по рулю. Едет в правой полосе за красным мини-веном «Хонда», включает поворотник и резко сворачивает в левую полосу. Ей сигналят.
– Мы едем в больницу? Меня по пейджеру вызывают?
Женщина качает головой.
– Нет. – Она берет маленький телефон, лежащий рядом с коробкой передач. Нажимает кнопку и подносит его к уху, ждет, а потом громко говорит: – Алло? Фиона? Это детектив Лутон. Я нашла вашу мать. Она лечила пациентов в клинике «Новой Надежды». Мне нужно, чтобы вы приехали в участок. Перезвоните, когда получите это сообщение.
Вешает трубку.
– Фиона в Калифорнии.
– Уже нет. Теперь всего лишь в Гайд-парке.
– Это не дорога домой.
Женщина кивает:
– Мы туда и не едем. Только в участок. Вы там уже бывали раньше.
Слова не имеют ни малейшего смысла. Она – твоя сестра, твоя давно потерянная сестра. Или твоя мать. Оборотень. Все возможно.
Женщина продолжает говорить:
– В прошлое учреждение не получится вернуться. – Она мельком смотрит по сторонам. – Ваше состояние немного ухудшилось с момента нашей последней встречи.
В ее голосе столько жалости, что ты снова проваливаешься в более реальный мир. Оглядываешься. Теперь ты едешь по Кеннеди-стрит на юг. Эта женщина едет слишком быстро, но уверенно, предпринимая затяжной объезд влево, и тормозит, прежде чем проехать вдоль длинного каменного здания, чтобы выехать на магистраль. Налево, затем направо, перед резким поворотом направо мелькнуло озеро, затем вниз в подземную парковку и на парковочное место со скрежетом. Внезапная и полная тишина. Запах сырости.
Какое-то время вы обе сидите в тусклом свете, не говоря ни слова. Тебе тут нравится. Здесь безопасно, как тебе кажется. Тебе нравится эта женщина. Кого она тебе напоминает? Кого-то, на кого можно положиться. Наконец она говорит:
– Это в высшей степени неправильно. Но я никогда не была одной из тех, кто всегда следует правилам. Как и ты, судя по всему.
Она идет к лифту, нажимает на кнопку.
– Что-то было не так с самого начала. Ничего не складывалось.
Когда приезжает лифт, она направляет тебя внутрь и нажимает кнопку с цифрой «два». Двери все во вмятинах и щербинах, внутри пахнет застарелым сигаретным дымом. Кабинка трясется и шатается, а потом медленно начинает двигаться вверх.
Когда она открывается, ты моргаешь от неожиданно яркого света. Ты в длинном коридоре кремового цвета, в котором кипит жизнь. Трубы тянутся по потолку и уходят под пол. Плакаты и объявления пришпилены к стенам, на них не обращают внимания люди, идущие в обе стороны по коридору. Женщина, с которой ты приехала, идет, позвякивая ключами, какое-то время ты идешь за ней, наталкиваясь на мужчин и женщин, кто-то из них в униформе, кто-то – в офис-ной одежде, многие одеты небрежно, даже неряшливо. Интересно, как ты смотришься в халате врача, но никто на тебя даже не смотрит. Женщина наконец останавливается у двери с цифрой 218, вставляет ключ в скважину, открывает дверь и приглашает тебя внутрь.
Мрачные серые стены. Окон нет. Серый стальной стол, на нем ничего нет, кроме цилиндра с заточенными карандашами и нескольких фотографий. На них разные изображения, от поблекших черно-белых дагеротипов суровых мужчин и женщин, одетых по моде вековой давности, до современных мужчин и женщин, многие из которых с детьми, многие – в униформе. И лишь одна фотография самой женщины, в самом центре коллекции, на ней она стоит рядом с другой женщиной, худой, пепельной блондинкой, они соприкасаются плечами.
– Садитесь. – Она выдвигает крепкий деревянный стул. Затем открывает угловой шкаф и вытаскивает две бутылки воды. Одну отдает тебе: – Вот, попейте.
Ты жадно глотаешь. Ты и не знала, что так хочешь пить. Женщина замечает, что бутылка уже пуста, забирает ее у тебя из рук и предлагает вторую. Ты ей благодарна. Ноги и стопы болят, так что ты сбрасываешь обувь, шевелишь пальцами. Это был долгий день операций, собранности, день, когда нельзя позволять вниманию рассеяться.
Женщина усаживается у другой стороны стола.
– Вы помните что произошло в последние тридцать шесть часов?
– Я была на работе. Сначала на операции, потом на вызовах. Насыщенная неделя. Я проводила по четырнадцать часов в день на ногах.
Ты разгибаешь колени и вытягиваешь ноги вперед, будто бы в доказательство своих слов. Она на них не смотрит. Она сосредоточена на том, что ей нужно сказать.
– Думаю, что вы с утра были в клинике «Новой Надежды». Но перед этим у вас было небольшое приключение.
– Я не очень понимаю, что к чему, – говоришь ты. А потом осознаешь, что почти ничего не имеет смысла. Почему ты сидишь здесь с незнакомкой, в чужой одежде?
Ты смотришь на ноги и понимаешь, что и обувь не твоя: она слишком широкая и не того цвета – красная. Ты всегда носила только кеды и простые черные лодочки. Тем не менее ты натягиваешь их, пытаешься встать, бороться с той удобной, жесткой деревянной поддержкой, что была у твоих бедер и ягодиц.
Пора идти. Снова домой, опять домой, ура-ура. Перед тобой всплывает картинка: поезд, проезжающий по иссушенной земле, бельевая веревка, натянутая меж двух деревянных столбов, с нее свисают мужские брюки, женское домашнее платье и несколько цветастых платьев для девочки.
Высокий темный мужчина с приятным грустным лицом присаживается на колени рядом с тобой, пока ты копаешь яму в земле. Он запускает руку в карман, вытаскивает полную горсть монет, открывает ладонь и роняет их в ямку. Потом он помогает тебе их засыпать и утрамбовать землю, чтобы не было заметно.
– Закопанное сокровище! – говорит он, и у его глаз появляются морщинки. – Но знаешь, что тебе нужно? Карта. Чтобы ты смогла вспомнить и выкопать его, когда оно тебе понадобится.
– Я не забуду, я никогда ничего не забываю. – На этот раз он смеется в голос. Через год вернемся и посмотрим. Но этого никогда не случилось.
– Пора, – говоришь ты и привстаешь.
Женщина перегибается к тебе, кладет тебе ладонь на руку и осторожно, но настойчиво возвращает тебя в сидячее положение.
– Ты уже куда-то уходила на минуту только что.
– Я вспоминала отца.
– Приятные воспоминания?
– Всегда приятные.
– За это стоит быть благодарной. Какое-то время она сидит недвижно, потом трясет головой.
– Около вашего старого дома вчера было неспокойно. Сосед сообщил, что была попытка взлома. Это были вы?
Ты поднимаешь руки, пожимаешь плечами.
– Если это и были вы, вы были не одни; сосед видел двоих и, возможно, еще больше людей у вашего бывшего дома. Пока мы туда доехали, все уже разбежались.
Резко заиграла музыка. Что-то вроде ча-ча-ча. Женщина встает и берет со стола маленькую металлическую штуковину, подносит ее к уху, слушает, произносит несколько слов. Смотрит на тебя и говорит еще что-то. Потом кладет устройство.
– Это была Фиона. Она уже едет.
Кто такая Фиона? Видения приходят и уходят. Ты бы предпочла, если бы они приходили и оставались, задерживались. Тебе нравятся эти визиты. Без них мир был бы гораздо более мрачным местом. Но женщина не слушает. Вдруг она подается вперед. Она рассматривает каждую черточку в тебе. Она прогоняет взглядом последнее, что осталось от твоего видения.
– Наступило время для правды. Почему вы сделали это?
– Почему я сделала что?
– Отрезала ей пальцы. Если я пойму это, все остальное сложится воедино. Если вы убили Аманду, я верю, что у вас были на это причины. Но я не верю, что вы могли хладнокровно убить и искалечить.