Гулящих девиц не приводят домой. Таково непреложное правило, исполняемое всеми без исключения, от бедняков до богачей. Не знаю, откуда оно взялось, но спорить с ним не собирался. Даже не думал, что можно поспорить. Зря? Наверное. Если бы набрался смелости, не потерял бы Келли. Постарался бы не потерять. Ну что с меня взять? Трус, он трус и есть.
А ведь мне хотелось бы всё вернуть обратно. Очень хотелось бы. Пока любимое лицо было далеко, отделённое от меня расстоянием и лесом неотложных дел, казалось, удаётся начать забывать. Но сейчас, всего в нескольких шагах...
Плавные линии черт настолько выверены, словно над красотой женщины работала не только природа, а ещё и резец скульптора. Гладкая кожа, под которой на виске тревожно бьётся нежно-голубая жилка. Еле заметно вздрагивающие пушистые ресницы. Приоткрытые губы, лишь немного отличающиеся по тону от начинающих розоветь щёк... Эй! А причём здесь румянец? Благородной даме краснеть не положено. Вроде бы.
— Прости.
— За что?
— Я должен был показать тебе, где живу. Тогда бы... — Как я, наверное, смешон в эти минуты. Просто обхохочешься. Пока не поздно, нужно перевести серьёзный разговор в шутку, иначе... Я снова начну себя презирать. — Тогда бы сбежала от меня ещё раньше!
Она улыбнулась, сделав вид, что оценила мои старания казаться безразличным. Но глаза к улыбке не присоединились, оставляя во взгляде задумчивость и отрешённость.
— Чем обязан визиту? Честно говоря, Келли, я не ожидал увидеть тебя.
— Я тоже не собиралась приходить.
Ну хоть в этом она не врёт. Спасибо. Правда, спасибо. Вот если бы сказала, что желала встречи, к примеру, чтобы распрощаться окончательно и высказать все накопленные упрёки, я бы не поверил. А так — верю.
— Значит, появилась причина?
— Да.
— Веская?
— И даже очень. Вдвое тяжелее тебя.
Я решил было посмеяться, но вовремя сообразил, что слова Келли не были шуткой. Напротив, она произнесла короткую фразу с такой поразительной серьёзностью, что следовало удивиться.
— Прости, я не совсем понимаю...
— Мой супруг. Будущий супруг.
А вот слово «будущий» прозвучало как-то неуверенно. Не всё так просто и легко удаётся красавице? Что ж, бывает. Но я-то зачем понадобился?
— А что с ним?
— Пока ничего.
О, сколько чувств оказались вложенными в небрежное «ничего»! Я и не думал, что несколькими звуками можно передать сразу оскорблённое негодование, детскую обиду и холодную ярость.
— Э-э-э-э... Я слушаю.
— И что именно хочешь услышать?! — Келли почти сорвалась на крик, но быстро взяла себя в руки, видимо, опасаясь близкого присутствия чужих любопытных ушей. — Что я собираюсь пойти под венец со старой развалиной, которая и на ногах еле стоит, а уж в постели и вовсе...
— В постели обычно полагается лежать, разве нет?
— Ой, как полагается! Да только не всему и не всегда лежать нужно!
Хм. Дурак. И как сразу не догадался? Тогда можно было бы избежать злобной вспышки. Но с чего мне было предполагать...
— Сочувствую.
Ноздри тонкого носа бешено раздулись.
— И это всё, что ты можешь сказать?
— Прости, но какое отношение я...
Она шагнула вперёд, почти прижалась ко мне и быстро зашептала:
— Ты можешь, ты это можешь, я знаю... Просто сделай для него то же, что делал для меня? Это же вовсе не трудно, и не нужно никаких зелий и чар... У тебя получится... У тебя должно получиться!
— Келли...
В уголках умоляющих глаз застыли прозрачные бусины слезинок.
— Я хочу от него ребёнка, мне нужен этот ребёнок, понимаешь? Мне никогда ничего не было нужно так сильно! Я не прошу тебя о многом, но ради того, что было, ради всех прошлых дней, когда мы... когда нам было хорошо... ради меня... ты сделаешь меня самой счастливой женщиной на свете!
— Но как я могу...
— Твои руки, только твои руки! Я знаю, он не подпустит к себе ни обычных лекарей, ни магов, он сам так сказал, но ведь ты ни то, ни другое... Помнишь, как у меня болела спина? Лучший лекарь, какого только могла найти хозяйка, ничем не помог, оставил только притирания, от которых толку не было, одна вонь... А ты, помнишь? Ты тогда просто погладил, и боль ушла!
Ну, не просто «погладил», конечно, и не за один раз удалось вправить обратно выбившиеся из пучков плоти невидимые, но полыхающие ощутимым огнём соломинки, но в целом всё верно. Правда, у Келли были всего лишь растянуты мышцы или что-то подобное, а то, о чём она просит сейчас...
— Я могу и не...
— Ты сможешь! Я верю, что сможешь!
Наверное, так должны смотреть солдатские жёны на своих мужей, уходящих биться с врагом. Сколько неистовой силы, сколько уверенности, сколько страсти... Устоять просто невозможно. И в конце концов, я хочу, чтобы она была счастлива. На самом деле. Пусть без меня, но если счастье для любимой женщины будет создано моими руками, значит, и я тоже... Перестану хотя бы сожалеть.
— Я попробую, Келли.
Она отстранилась, поправила складки платья, одёрнула рукава и воткнула клюв сложенных пальцев в мою ладонь:
— Отдашь это стражнику у входа, и тебя пропустят. Сегодня вечером.
Согретый чужой плотью металл. Потом посмотрю, что это, а сейчас сжимаю в руке, словно надеюсь подольше сохранить тепло прикосновения.
— Виноградный дом на Второй галерее. Найдёшь?
Верхние кварталы? Я там никогда и не бывал. Придётся поспрашивать.
— Найду.
— И вот ещё что...
Хрусткий шёлк прошелестел по обшарпанному паркету.
— Не называй меня так больше.
— Как?
— Я теперь dyesi Каелен. И для тебя тоже.
Ей не надо было этого говорить. Не надо было всё портить. Но раз уж сказала...
— Как прикажете, госпожа.
Когда скрип ступенек затих, Тай снова робко заглянула в дверь.
— А кто она? Такая красивая и, верно, очень богатая... Откуда она тебя знает?
— Было дело.
Ответ неопределённый, но сказать точнее и не получится.
— А уж свита-то у неё, как у королевы!
Восторг, смешанный в голосе кузины с почтительным страхом, удивил меня и заставил спросить:
— Ты о чём?
— А ты не видел?!
Довольная тем, что стала обладательницей недоступных другим сокровищ, Тайана притворила дверь и, помогая себе беспорядочными жестами, начала рассказывать:
— Все такие высокие, здоровенные, как на подбор! А на груди у каждого панцирь, так в него смотреться можно, как в зеркало, до того вышлифован! Я даже погладить попросила...
— И позволили?
Девушка обиженно фыркнула:
— Не, кто ж позволит оружие или доспехи трогать? Они ж наверняка зачарованные сверху донизу, а мне папа говорил, что если чары наложены, то их всегда сбить можно, потому лишний раз никого чужого солдат к себе не допустит.
— Так это были солдаты?
— Ну, похожи, только не городские... Грознее в сто раз, а то и больше!
В сто раз грознее наших стражников? У восторга глаза велики. Правда, если вспомнить отдельных доблестных «воинов», можно легко представить грозность и в тысячу раз большую.
— И много их было?
— Да с дюжину.
Ничего себе, свита... Келли чего-то опасается? Так почему же на чердак поднялась одна, без сопровождения? Доверяет мне или... Уверена в моей безобидности? Да какая разница?! Ясно одно: ей нужно было оставить в тайне суть нашей договорённости, и цель достигнута. К тому же, я согласился, и отступать поздно.
Смущает лишь одно. Или мне только показалось? Когда нежные губы страстно шептали о мечтах и надеждах, отрывистое дыхание, долетающее до моего лица, вызывало желание отвернуться. Или хотя бы зажать нос, только бы не вдыхать воздух, приправленный сладковатым ароматом гниения.
Найти новое обиталище старой знакомой оказалось совсем нетрудно, и увидев воочию причину, по которой дом получил своё название, я восхищённо присвистнул, потому что не представлял себе даже в страшных снах такого зелёного буйства.
Лоза оплетала все стены сверху донизу, полностью скрывая под своими резными листьями, из чего сложены охранительные сооружения. Собственно, единственным проходом, очищенным от дикого винограда, оказались ворота, и вот они честно признавались: местный владетель заботится о своей безопасности. Массивные, собранные из кованых пластин, проклёпанные и тщательно смазанные маслом, дабы предотвратить появление ржавчины. Такие махины вообще не должны были двигаться, но тем не менее, без единого скрипа повернулись на петлях, открываясь передо мной. А я ведь даже не постучал... Кто-то наблюдал за улицей? Похоже. И вот так происходит с каждым встречным? Сомневаюсь. Впрочем, Келли могла предупредить слуг обо мне.
Появившийся в узком проходе приоткрытых створок человек явил собой исчерпывающий ответ на вопрос, чем же была так поражена Тайана. Действительно, высокий, но не чрезмерно, он казался внушительнее из-за плотного телосложения и тщательно подогнанных по фигуре лёгких доспехов, слепящих глаза солнечными бликами. Немолодой, как раз в том возрасте, когда опыт уже пришёл, а резвость и не думала ещё отправляться на покой. Бесстрастный, обманчиво расслабленный, только немигающий взгляд выдаёт напряжённое внимание. Дорогой наёмник, сразу видно.
Не говоря ни слова, он протянул мне руку, раскрытой ладонью вверх. Это означает, что я должен... Ну да, конечно! Та бляха, которую оставила Келли.
Отдаю серебряную кругляшку. Стражник совсем не всматривается в отчеканенный на бляхе узор, скорее, прислушивается к ощущениям, словно важнее не вид, а вес опознавательного знака. Потом отступает в сторону, освобождая проход. Приглашения войти не следует, но и так понятно: раз уж я здесь, другой дороги не будет. Хотя, ещё можно отступить, сказать, мол, извините, хозяева, но мне ваш заказ не по плечу, откланяться...
Нет, не уйду просто так. Сначала посмотрю, что за жизнь выбрала для себя Келли, не продешевила ли. Потому и жду, пока страж закроет ворота и направится впереди меня по тенистой аллее к дому, так же надёжно спрятанному в объятьях виноградных лоз.