— Рад, что вы не сердитесь.
— Сердиться? С чего бы? Я ведь с вами говорить хотела, и когда тут увидела, сразу и подошла.
— Говорить? О чём?
Щёки Карин зарделись, возвращая бледному лицу прежние краски:
— Я сказать хотела, что... Вы уж не брезгуйте только, хорошо? Знаю, что грешно вам такую службу предлагать, но если надумаете... Я пока на место Харти никого брать не буду. Людей подходящих поблизости нет, да и... Боюсь я теперь кого-то к себе приближать. Был вроде безобидный человечек, а на поверку каким оказался? Страшнее демона в сотню раз! Я так думаю, что он бы меня со свету сжил, а всё моё хозяйство под себя подобрал. И ведь замечала, что жадный, а даже помыслить не могла, на что способен. А вот вы... Вас бы я с радостью до хозяйства допустила. Вы человек честный.
Куда уж честнее! Неужели она не поняла?
— Любезная dyesi, мне лестно слышать от вас такие слова, но они не про меня. Я мало чем отличаюсь от Харти, и, признаться, желал бы добиться того же, что и он.
— Но ведь не добивались?
Просто не успел. Будь у меня побольше времени и поспокойнее жизнь, обязательно попробовал бы поймать купчиху в сети любви. Хотя бы ради развлечения.
— Я не сделал этого только потому, что...
— Потому что не хотели смеяться над бедной женщиной. Я ведь тогда, пока этот наглец с вашей сумкой орудовал, всё ждала, что вы меня охмурять начнёте. Ой, как ждала! И если бы слово ласковое хоть одно услышала, не было бы ничего этого. Совсем ничего. А вы спокойно так разговаривали, мол, даже если что и было между нами, то закончилось, не начавшись. Я ведь и поэтому ещё разозлилась. Целую ночь в подушку плакала, всё думала, почему с другими можете миловаться, а со мной никак? А потом поняла.
Интересно, что она могла понять? Я свои поступки вообще не разбирал по косточкам, а Карин над ними, оказывается, упорно размышляла. Наверняка, навоображала такого...
— Не обманщик вы. И никогда им не будете. Если с какой женщиной дружбу-любовь водите, то на других не заглядываетесь. Потому что не хотите, чтобы и ей, и другим больно было. Ох, и почему мне в юности такой мужчина не встретился? Уж я бы за него руками и ногами держалась!
— Может быть, ещё встретится. Откуда вам знать?
— Может, и встретится, — согласилась Карин, вздыхая. — Да только теперь, хочу, не хочу, каждого по вам мерить буду.
— Не нужно! — Я успокаивающе поцеловал кончики дрожащих от волнения пальцев. — Все люди разные. И у каждого должна быть своя мерка. Я ведь тоже не во многом хорош.
— А и пусть! Только в том, что мне видно, лучше и быть не нужно!
Вот как? А ведь мне впору гордиться услышанным. Но почему-то радость уступила своё законное место горьковатому сожалению. Не от того человека я хотел бы получить похвалу, не от того... Но быть неблагодарным не собираюсь.
— Вы очень добрая женщина, dyesi. И очень щедрая.
Она помолчала, потом с лёгкой обидой заглянула мне в глаза:
— Но вы всё равно не придёте?
— Почему же, приду. Между нами и так есть договорённость, я не собираюсь её разрывать. А если смогу помочь ещё чем, только скажите. Но согласиться на ваше предложение... Не могу. Сейчас не могу. Простите.
— Если сейчас не говорите «да», то и потом не скажете, — сделала верный вывод купчиха. — А и ладно. Только теперь душенька моя стала спокойна. К тому же... «Нет» вы тоже пока не сказали!
Она вдруг лукаво подмигнула мне, становясь похожей на шаловливую девчонку, с заметной неохотой высвободила свои пальчики из моих и отправилась к служке требовать отрез то ли синего шёлка, то ли зелёного, я уже не прислушивался. Я стоял, разглядывая свою ладонь и почему-то думал о ней, как об осиротевшей.
Конечно, предложение Карин не для меня. Помогать в лавке? Довольно постыдное занятие для мага. Но объяснять это женщине не буду. Никогда. Потому что она не поймёт.
Чтобы выжить, можно пойти на любые сделки с совестью и гордостью, это верно. Но мне мало выжить. Я хочу ЖИТЬ. И жить именно так, как мне видится правильным. Продолжить свой род, к примеру. И сделать так, чтобы имя Нивьери произносили с уважением, а не презрительно сплёвывая.
Проклятие, пальцы пахнут всё тем же, хотя оттирал их с утра в мыльном растворе со всей возможной старательностью! Странный запах. Словно я вчера покойничка щупал. Долго и настойчиво.
— Ты никогда не опаздываешь?
К сожалению. И на встречу с собственной смертью наверняка явлюсь заранее. Чтобы не заставлять достойную dyesi ждать.
— Я пришёл в назначенное время. Это предосудительно?
Последний из рода Амиели, тяжеловесный седовласый Райт, будущий супруг моей бывшей возлюбленной и просто не слишком приятный в обхождении человек, на мгновение остановил взгляд на моём лице, от чего мне стало весьма неуютно. Поэтически говоря, сырость, витавшая вокруг, нашла лазейку к моим внутренностям, а чувствовать себя заиндевевшим камнем... Не то ощущение, к которому я стремлюсь. Совсем не то.
— Предосудительно? Пожалуй, нет. Всего лишь, немного странно.
— Я всегда соблюдаю условия договорённостей.
— Похвально. Но говоря о странности, я имел в виду как раз твоё согласие.
— Согласие на что?
— На столь поздний час.
Да, поздний вечер — не самое удобное и безопасное время для прогулок по городу. И хотя по Верхним кварталам стражники ходят охотнее и чаще, чем по Нижним, да и смотрят за порядком усерднее, и тут, и там есть возможность нарваться на любителя чужих кошельков и чужих душ. Потому что, несмотря на все строгости законов, отчаянные люди находятся везде. Вот как те двое в квартале Медных голов. Убивать меня, конечно, не собирались, но покалечили бы изрядно.
— Право выбора принадлежало вам, а не мне.
— Но ты мог возразить.
Чего он пытается добиться этим разговором? Просто коротает время? Так пусть позволит мне уйти, а сам позовёт Келли, с которой можно заняться чем-то куда более приятным, нежели...
— Зачем? Если вы назначили именно такой час, значит, вам это важно. И другой стороне остаётся только принять поставленные условия.
— Тут ты прав. Мне — важно. Кому-то ещё, вполне возможно, наплевать... А из тебя вышел бы хороший слуга. Послушный.
В последнем слове послышалось нечто, похожее на злорадство. Или на удовлетворение. Но мне не захотелось углубляться в тщательный разбор впечатлений:
— Вы пригласили меня для беседы?
— Разумеется, нет. Делай своё дело.
Он и в этот раз не соизволил принимать меня лёжа, чтобы хоть немного облегчить доступ к больным ногам. Пришлось снова опускаться на колени, подкладывая под задницу собственные пятки — сиденье не особенно удобное, но единственное из доступных.
Сегодня вены выпирали поменьше, и мне вовсе не мерещилось в рассеянном свете свечных огоньков: пальцы сообщали со всей уверенностью, что моё вмешательство принесло плоды. Пока ещё небольшие, совершенно незрелые, хрупкие, но тем не менее, обнадёживающие. Ноги я старику поправлю, сомнений нет. А вот что делать с просьбой Келли?
— У тебя хорошие руки.
— М-м-м?
Поднимаю голову и встречаю внимательный, почти изучающий взгляд.
— Любопытно, а всё прочее как? Настолько же отменно работает или наоборот?
— Я не совсем понимаю...
Райт положил затылок на подушку подголовника:
— Мудрецы учат, что плоть не может быть хороша равномерно, и что если в каком-то своём месте она обладает удивительными качествами, это значит, что существует уголок, обделённый малейшими достоинствами.
— Мудрецам виднее.
Стараюсь не смотреть ни на что, кроме опухших голеней под своими ладонями.
— Они тоже так утверждают, — насмешливо заметил хозяин Виноградного дома. — И кое в чём я с ними вполне согласен. Я давно уже живу на свете, и много раз встречал людей, с виду и красивых, и здоровых, вот только внутри у каждого из них непременно скрывалась гнильца...
— Очень интересно.
— Можешь не поддакивать, не нужно. Я знаю, что ты меня слушаешь. Зачем? Вот это вопрос. Из почтения к моим сединам? Тогда довольно лишь делать вид. А ты всё слышишь, каждое слово. Хотя при этом с удовольствием заткнул бы мне глотку... Что, угадал?
Продолжаю поглаживания после небольшой, но заметной запинки. Да, заткнуть хочется. И я даже мог бы это сделать, но... Не дозволено. Сегодня у меня есть важное поручение, от которого будет зависеть очень многое.
— Вам нужен мой ответ?
Райт довольно похохатывает:
— Я его знаю и без подсказок! А вот почему ты поступаешь так, а не иначе, всё равно не признаешься честно, поэтому... Мне интересно совсем другое. Где прячется твоя гнильца?
Молчу. Хочет поиграть в загадки? На здоровье. Только пусть развлекается самостоятельно.
— И нечего строить из себя оскорблённую невинность! Скажешь, безгрешен? Нет. Не сможешь. Да и кто из нас чист перед людьми и небесами? Думаю, во всём свете не найдётся ни одного живого существа. Даже младенец, и тот виноват тем, что раздирает чрево матери, стремясь выйти наружу... Но в самый красивый сосуд с давних времён и до наших дней наливают самое дрянное вино.
Непонятный разговор. Унизить меня больше, чем в прошлый раз, уже нельзя, так зачем ведутся эти глубокомысленные размышления вслух? Он что-то хочет выудить у меня? Или напротив, что-то мне доказать или объяснить? Есть ещё возможность, что хозяин Виноградного дома попросту кичится своим непревзойдённым умом и, за неимением других слушателей, мучает философскими беседами меня. Какой вариант верный? Не могу понять. Но то, что у разговора есть цель, чувствую очень ясно. Яснее, чем горящие соломинки под пальцами.
— Да и зачем далеко ходить? Вот взять мою будущую жену. Красива ведь, негодяйка? Красива. Но внутри черна, как головешка.
Черна ли? Я могу понять стремление Келли добиться лучшей жизни. И сам бы так поступал, если бы... Если бы родился женщиной? Наверное. Или если бы другого пути не осталось. Что же предосудительного нашёл Райт в поступках своей будущей супруги?