Так и так, сказал я, супердоминант во мне выходит из-под контроля. Я приложил много сил, добиваясь, чтобы недочеловеки перестали испытывать ко мне отвращение — и, оказывается, зря. Программу гуманного геноцида не дураки создавали: наши суперактивные самцы вызывают инстинктивное влечение у чужих самок — а потом случается всякая дрянь. Если кто считает, что один кэлнорец не оставит много потомков — ошибается: следуя программе, эти самые потомки размножаются в геометрической прогрессии.
Самое поганое, что дело не ограничивается женщинами. Я рассказал, как наблюдал за Ангелом с Лави, которого местные девицы любят больше прочих — и вдруг поймал себя на мысли, что парализующего дротика хватило бы лавийцу за глаза и за уши. А если Ангел будет походя хватать меня за шею и ржать, что я краснею, как его подружки — то и дротика не понадобится: я решу набить ему морду, а кончится перестройкой его генома. Запросто: я уже намного сильнее, чем лавиец.
— Что же мне делать? — спросил я под конец. — Я не хочу делать это с недочеловеками, это подло, я знаю — но сегодня я почувствовал, что любая глупая игра может снести мне крышу.
— А может, тебе стоит завести подружку? — предложил Эрзинг. — Одну, постоянную? Вероятно, если с кем-то спать, то сперма перестанет давить на мозг…
— У меня есть постоянная подружка, — сказал я. — Это Дотти. А с потенциальными контейнерами для генов я дружить не умею. И спать рядом с ними не умею: этот акт — штука одноразовая. Ничего хорошего не выйдет.
— А может, я могу?.. — заикнулась Дотти, но я тут же ее оборвал:
— Нет! Ты не можешь! Запомни: меня трогать нельзя, целовать нельзя, прижиматься нельзя! И постель мою не трогай. Я — отрава, все! И имей в виду: если я тебя случайно убью — застрелюсь. Точка.
— Я не предлагаю, — ухмыльнулся Эрзинг.
— Вот спасибо, — буркнул я. — И тебе, и Жуку — за доброту и душевную щедрость.
Эрзинг ухмыльнулся еще гаже:
— Что, надо было предложить?
— Мать! — взмолился я. — Пожалуйста, объясни этому калькулятору на палочках, что я в последнее время не помогаю ему одеваться, потому что моя поганая супердоминантность воспринимает как контейнер и его тощую тушку! Ну что мне делать, а?! Обратиться к медикам? Пусть оттяпают под корень всё, что сумеют, или радиацией выжгут — больше ничем они мне не могут помочь, я узнавал. Мне страшно, знаешь, но я не могу всю жизнь жить с бомбой внутри. Я хочу, как Эрзинг и Дотти: спокойно заниматься работой, не просыпаться от диких кошмаров и обнимать брата и сестру, не думая, что могу их случайно убить или покалечить. Я устал.
— И все же не торопись, Ли-Рэй, — сказала Мать ласково, но и она до меня не дотрагивалась, мучить не хотела. Мой несчастный организм воспринимал как провокацию любое прикосновение, даже её. Кэлнор внутри меня знал, что моя Мать — недочеловек; уже за одно это я себя тихо ненавидел. — Не стоит в таком взвинченном состоянии принимать решения, о которых потом пожалеешь. Надо хорошенько подумать.
Я мог только кивнуть в ответ. Подозреваю, выглядел я, как затравленная зверюга.
— Да, ты слишком горячо взялся, — сказал Эрзинг. — А Госпожа Кулак в твоем случае — совсем не выход?
— Я с ней незнаком, — сказал я мрачно. — Я не умею возбуждаться сам с собой. Нет перспективы зачатия — нет ничего… Да о чем я говорю! Вы, недочеловеки, можете в это играть, развлекаться так, баловаться — а я устроен, чтобы так завоевывать или убивать, без вариантов! Не-хо-чу! Гадко.
— Я слышал, секс — не такая плохая вещь, — заметил Эрзинг.
Я только вздохнул.
— Для недочеловеков — возможно. Неплохая, если не чувствуешь себя придатком к драгоценному члену, главной части кэлнорского тела, — сказал я мрачно. — Всё это закончится тем, что либо я его себе отпилю тупым ножом, чтобы освободиться и от мании, и от страха — либо после какого-нибудь жуткого моего поступка это сделают наши орлы. А потом пристрелят меня из жалости.
Дотти шмыгнула носом.
— Зачем — тупым? — вдруг спросил Жук. Я думал, он не слушает.
— Ну да, — сказал я сердито. — Острым выйдет быстрее.
— Я не об этом, — сказал Жук. — Я о раэтянах. Биохимия меняет организм. Изменяет его целиком — метаморфоз. Изменяет его принципиальные свойства. Наши биологи изучили это идеально.
— Всё это круто, — сказал я. — Только я не бабочка.
— Тебе и не надо изменяться целиком, — сказал Жук. — Только биохимия. Только гормоны. Только секреция. Это просто. Для букашек это просто.
— Откуда ты знаешь, Крошка? — спросила Мать.
— Читал, — сообщил Жук.
Ясно и понятно. Так мы и решили, что со мной делать.
Мы с Жуком и Эрзингом шли в центр биологических исследований, принадлежащий букашкам — но нас тормознул Шед, а с ним была его свита. Помнится, Хэтти, Ангел и Якорь — все вооружённые до зубов.
И Шед сказал:
— Говорят, Ли-Рэй, в тебе кэлнорец просыпается. Вырос — и началось?
— Что началось-то? — сказал я. — Ты пока при своём геноме, Шед, значит, ещё ничего не началось. Отстаньте от меня срочно, я иду по делу.
А Ангел сказал:
— Ну ничего себе! Далеко это зашло, если ты заговорил про геном Бухгалтера!
— Могу про твой, — сказал я. — Если хочешь, чтобы стало безопасно, пропусти ты меня, во имя рода и крови!
А Эрзинг выдал ледяным голосом:
— Эвия уже настучала. Ничего себе делишки: сперва деваха клеит кэлнорца, а потом обещает всем кранты и громы небесные! Знаешь, Бухгалтер, я бы, на вашем общем месте, присматривал за этой дамочкой. Мало ли что у неё на уме, если она собиралась сама себе геном взломать.
— Чего это — сама?! — тут же возмутился Хэтти. — Это кэлнорец. Я как чувствовал ещё тогда. Пока они маленькие — ничего, а как вырастают — так и кранты котятам…
Я не выдержал.
— Хэтти, — сказал, — легче на поворотах. Если бы это был я, она бы была беременна и помалкивала. Ты что, думаешь, кэлнорцы за потенциальными контейнерами для генов долго бродят с печальными глазами, дарят плюшевые игрушки и серенады им поют? Ничего подобного. Минутное дело, знаешь ли.
Хэтти посмотрел на меня, как на кэлнорца:
— Ну и тип же ты, Ли-Рэй. Змею на груди пригрели.
И тут Эрзинг сказал:
— Ладно, поболтали — и хватит. Мы идём к букашкам, если уж люди не могут помочь брату по разуму справиться с этой фигнёй.
И Жук щёлкнул своими жвалами прямо у Шеда под носом — тот даже отпрянул.
И Ангел сказал:
— Ну-ну. Букашкам, по крайней мере, это ничем не угрожает.
И мы пошли, удивляясь по дороге, как Эвия вздумала сводить счёты. Я сам всё время размышлял, пристрелили бы меня, если бы не наши успехи в космических операциях, или нет.
Думаю, всё-таки тяжело пристрелить того, кто тебе спину в бою прикрывал.
В общем, Проныра, я туда очень бодро шёл, до тех самых пор, пока мы не добрались до того самого здания, похожего на домик, вылепленный ребёнком из тёмно-красного песка. А когда мы добрались, мне вдруг стало очень страшно.
До меня внезапно дошло, что Жук — один такой. Все остальные — совершенно чужие мне инсектоиды, опасный генетический мусор. Что мне придётся иметь дело с целым поселением букашек, а ещё жутче — придётся позволить им что-то делать с моим телом. Ну да, с кэлнорским портовым погрузчиком на сервомоторах, в который встроена биологическая бомба. Ну да, боюсь я собственной туши в последнее время. Но позволить делать с ней что-то посторонним разумным жукам, которые вообще непостижимы для гуманоидов…
— Жучара, — сказал я, — ты, я надеюсь, со мной останешься, не уйдёшь?
Он меня усом тронул за лицо — его проявление дружеской симпатии, я уже привык.
— Лучшая биостанция в нашем секторе, — сказал он. — Букашки с Раэти. Наши союзники с Фья-Скоу. Самые серьёзные специалисты в биологии и биохимии. Гуманоидам далеко.
А я кивнул и подумал, что каждый жук хвалит свой термитник — или как это назвать? — из букашечьей солидарности. И посмотрел на Эрзинга.
— Если пустят, — сказал Эрзинг. — И вообще, надо было раньше этим заняться. А я — дурак.
— Почему? — удивился я.
— Потому, что уже пару месяцев, минимум, чувствую, как ты напрягаешься, — сказал он неожиданно серьёзно. — А вместо того, чтобы придумать, как тебе помочь, придумываю хохмочки. Люди паршиво устроены, братан: их так смешит всё, что связано с сексом, что сосредоточиться тяжело.
— Хорошее оружие Кэлнор придумал? — спросил я грустно.
— Офигительное, — кивнул Эрзинг. — Зашибись. На все сто. Ладно, Ли-Рэй, валимся в букашкину контору. Попробуем решить хотя бы сейчас.
Мы и повалились.
Ты когда-нибудь бывал внутри строений, сделанных букашками, Проныра? Вот именно: гуманоид не может там уютно себя чувствовать. Хотя бы потому, что их технологии от наших технологий отличаются, как живой кальмар от кузнечного пресса — и внешне, и по существу.
Пока наш Жук объяснялся с местными, я их отлично рассмотрел. Похожих на Жука среди здешних не было вообще: Жук ведь произошёл из неспециализированного яйца, в букашечьей табели о рангах — где-то на нижних ступенях, обычный работяга или наёмник. А здесь работали профессионалы, специализированные с рождения. Специализированные, я бы сказал, всем телом. Даже вахтёр, охранявший вход, был специализированным бойцом: его верхние лапы преобразовались в острые клешни, а громадные челюсти выглядели, как орудие убийства. Я впервые подумал, что у Жука симпатичный маленький рот — и очень порадовался, что один из нас может очень легко найти с букашками общий язык.
Потому что после коротких переговоров с Жуком — а может, это была какая-то другая передача информации, более непосредственная, потому что они общались прикосновениями усов — нас с Эрзингом пропустили в коридор, с моей точки зрения, необыкновенно похожий на чей-то слабо освещённый кишечник.
Нас сопровождало небольшое и очень странное существо. Инсектоид, но, как я сразу подумал, родом не с Раэти — слишком заметно отличался от расы Жука: у раэтян по восемь конечностей, а у этого создания — только шесть, причём верхние, по-моему, недоразвитые. Кроме того, у создания имелись большие фасеточные глаза, а рот, можно сказать, почти отсутствовал — его заменял тонкий, скрученный спиралькой хобо