Абстрактное мышление испокон веков основывалось на достижениях эмпирического и наоборот. Пришла пора связать в единую концепцию нации достижения и открытия современных наук. Или попытаться сделать это. Три основополагающие аксиомы интересуют нас в данный момент. Они, на первый взгляд, никак не связаны между собой. Но только, на первый взгляд.
Аксиома первая. Государство является управленческой машиной, обладающей характерными и непременными для него признаками. Упрощённо говоря, это всегда суверенная власть, организующая жизнь населения на определённой подконтрольной ему территории. Как уже было отмечено, власть может быть самодостаточной только в условиях так называемого азиатского способа производства. В этих условиях правящий класс бюрократии является следствием возникновения государства на низком уровне научно-технического развития в крайне неблагоприятных ресурсно-экологических условиях. Во всех остальных формациях, напротив, власть и государство выражают интересы ведущих социальных слоёв (сделаем сразу оговорку: не только социальных!). Это всё широко известные уже в прошлом веке истины, обоснованные множеством теоретиков права и государства, среди которых Маркс и Энгельс наиболее убедительные. Современная теория управления подтверждает вывод об инструментальной природе государства. Из этого и будем исходить.
Аксиома вторая. В рамках современной цивилизации языковые и культурные границы народов, с одной стороны, крайне часто не совпадают с расовыми, а с другой стороны – с этногенетическими границами. Хотя изначально именно кровь и язык составляют этническую основу любой национальности, но по мере исторического развития кровные и языковые границы часто расходятся. Так, этносы европеоидной расы говорят на языках несколько языковых семей: индоевропейской, андо-цезской, вайнахской, иберо-кавказской, алтайско-уральской, семитской и пр.
При более подробном рассмотрении мы обнаруживаем нестыковки между культурными и антропологическими границами в рамках отдельных языковых семей. Взять хотя бы индоевропейскую семью европеоидных народов. Внутри неё, например, выделяют ветви германцев, славян, а также греков. Но ведь, скажем, немцы-германцы и русские-славяне относятся к одной антропологической расе – центрально-восточноевропейской, тогда как славяне черногорцы вместе с неславянами греками относятся к другой – балкано-кавказской. При этом в языковом и культурном отношении русским ближе черногорцы, а в биологическом – немцы. Известно также, что часть северных французов и итальянцев – романцев, антропологически ближе большинству германцев, нежели их соотечественникам из южных областей Италии и Франции. Мы знаем также азербайджанский народ – народ, говорящий на тюркском языке, антропологически резко выделяется из числа всех прочих тюркских народов и сближается с народами индоевропейскими.
Современная наука нашла обоснование этого парадокса: тюркский язык азербайджанцев является результатом их колонизации и культурной ассимиляции пришлыми тюркскими племенами. Примеров можно приводить много и мы ещё будем делать это в данной статье, но важно понять однозначную несостоятельность романтических концепций, настаивающих на тождественности границ между «кровью» и «языком».
Аксиома третья. Она предоставлена нам достижениями современной лингвистики, опровергнувшей теорию «гибридных языков». Сегодня мы знаем, что «теория языкознания давно отвергла как ошибочное учение, согласно которому при скрещивании двух языков образуется новый третий, то есть “гибридный” язык. При скрещивании двух языков побеждает один из них, а отдельные элементы словарного фонда побеждённого языка входят в язык-победитель, обогащая его».
Итак, какая же картина вырисовывается перед нами после того, как достижения современной лингвистики и антропологии опровергли «миф крови» – концепцию «один язык – один народ – одна раса»? По первому ощущению, хаос, который рисует в своей статье Ортега, упорядочивается «безымянным началом» государства и неведомыми законами общественного развития, произвольно создающими из разнородных этнических субстратов новые нации.
Иван Ильин писал по поводу отношения германцев к своим славянским соседям: «Тактика завоевателей была такова: после военной победы в стан германцев вызывался ведущий слой побеждённого народа; эта аристократия вырезалась на месте, затем обезглавленный народ подвергался принудительному крещению в католицизм, несогласные убивались тысячами; оставшиеся принудительно и бесповоротно германизировались». В данном случае мы имеем два исходно разных между собой этнических сообщества, население которых позже образовало одну нацию. Является ли это нациообразование результатом политики совместного государственного строительства? Безусловно, нет. Присутствует ли в данном случае момент национально-государственного строительства? Безусловно, да. Парадокс? Отнюдь. В этой ситуации произошло следующее: древнегерманский этнос , осваивая новые пространства на Востоке, используя свою государственную машину, принудительно ассимилировал многочисленные славянские племена, проживавшие на покорённых им территориях. Несмотря на то, что германизируемые славяне могли привнести в германский язык небольшое количество славянских слов (мы, впрочем, знаем, как жёстко охраняли свою этническую самобытность древние германцы) и, безусловно, изрядную порцию славянской крови, в результате появился этнически монолитный и гомогенный германский немецкий народ. Конечно же, этой монолитности помимо принудительной и тотальной ассимиляции способствовал и фактор расовой родственности германцев и славян: радикальная германизация уже через несколько поколений стёрла языковые различия между новыми немцами, а антропологические различия имели незначительный характер и вскоре исчезли.
Если в случае с германизацией славян речь идёт о тотальной и принудительной ассимиляции, то несколько иначе происходил этот процесс на северо-востоке Европы. И снова мы можем судить об этом на основании данных точных наук. Антропологический анализ черепов древнеславянского и современного великорусского населения показал, что в своей массе древние средневековые славяне отличались от великороссов более плоским носом и лицом – современные великороссы более узколицы и широкоголовы, чем древние славяне.
Открытие в областях, прилегающих к Великому Новгороду, землям бывшей Новгородской республики множества могильников эпохи средневековья, их изучение, доказали автохтонность финского населения этих земель. Значительные пространства Севера современной Великороссии до широкомасштабной славянской колонизации, имевшей место в средневековье, были населены финскими племенами. И почти весь этот автохтонный пласт был смыт волной пришлого – численно, культурно и политически преобладающего – славянского населения. Что при этом сталось с финнами? Их не стало. Однако в славянском русском языке, особенно в его местных простонародных диалектах, появилось значительное множество элементов финского языка, а в северной великорусской культуре – множество черт обрядовой и бытовой культуры финских племён. При этом весьма интересно и то, что «средневековые финны отличались от славян более широким, низким и плоским лицом, более плоским носом, то есть так же, как современные русские в свою очередь отличаются от славян».
Антрополог профессор В.П.Алексеев сделал из этого следующий вывод: «Построим их в один ряд по ширине и высоте лица – минимум высоты лица и максимум его ширины падает на средневековых финнов, максимум высоты и минимум ширины падает на современных русских, посередине находятся средневековые славяне. Они находятся посередине оба раза…», следовательно, речь идёт уже о промежуточном антропологическом типе, новом по отношению как древним славянам, так и древним финнам. Но всё же речь идёт о народе славянской культуры, говорящем на славянском языке и обладающим именно русским, то есть по истоку своему славянским, этническим самосознанием. Следовательно, имела место ненасильственная ассимиляция, а значит, определённое количество этнокультурных черт ассимилируемого населения вошло составной частью в состав культуры ассимилирующего этноса.
Здесь находят применение все три приведённые выше аксиомы. Тождественности между славянской и финской кровью, примерно в равной пропорции определившей генотип современных великороссов, нет. При этом современные великороссы говорят на языке с ярко выраженной славянской основой и считают себя одним из звеньев в цепи, связывающей их в единую культурно-историческую общность с древнеславянским русьским этносом эпохи Киевской Руси.
Почему же произошёл такой «славянский крен» в русском этногенезе? Потому, что славяне были этническим ядром в процессе русского этногенеза, ядром, которое, опираясь на силу своей общественной организации (государственности, протогосударственности или квазигосударственности), власть которой славянские племена распространили на новоосваиваемые земли, обеспечило приоритет именно своего, славянского языка и славянской культуры, обогащая его комплиментарными элементами языка и культуры автохтоннов. Никакого «приглашения» или равноправия здесь не было. Колонизация исключает и то, и другое. Имели место отношения между ведущим и ведомым, «этническим ядром», его государственностью и «этническим фрагментом».
Мы уже писали об антропологической несхожести восточных славян с южными. Объяснить это одной лишь финской примесью великороссов нельзя. Современные украинцы-малороссы антропологически практически ничем не отличаются от средневековых славян, в их жилах не течёт финской крови, да и в народной их культуре не наблюдается северных влияний, но они внешне отличаются от сербов, хорватов, македонцев, словенов, черногорцев или болгар, как и великороссы. Коренное население Балканского полуострова: как славяне, так и неславянские народы, составляют единый антропологический тип – балканский. И это при том, что югославы, греки и албанцы культурно и лингвистически – совершенно разные этнические типы.