Не менее страшным оказывалось положение славян и под властью азиатских кочевников. Вот как франкский автор VII в. описывает порабощение аварами (которых он называет гуннами) центрально-европейских славян (винидов): «Виниды уже издавна были «бефульками» гуннов, ибо, когда гунны шли в поход против какого-либо народа, гунны, собрав свое войско, стоя ли перед лагерем, виниды же сражались. Если они оказывались в состоянии победить, тогда гунны подходили, чтобы захватить добычу. Если же винидов одолевали, то, поддержанные гуннами, они вновь обретали силы. «Бефульками» потому называли их гунны, что они шли впереди гуннов, образуя в сражении двойную боевую линию. Гунны каждый год приходили зимовать к славянам, брали жен славян и дочерей их к себе на ложе; сверх других притеснений славяне платили гуннам дань» [2]. Под власть авар, которых Нестор называет обрами, попало восточнославянское племя дулебов. Вплоть до ХII в. в народной памяти хранилось воспоминание о том, как авары мучили дулебов: когда обрину надо было куда-то ехать, он не позволял запрячь в телегу коня или вола, но приказывал впрячь в нее трех-пять жен дулебских и везти его.
Как видим, все враги, которые с древнейших времен и вплоть до наших дней вторгались в Восточную Европу, неизменно стремились истребить славян либо превратить их в безропотных рабов, низведенных до скотского уровня.
Чтобы выдержать ужасающее давление с Запада и Востока и отстоять свое главное право – право свободно жить на родной земле – славяне Восточной Европы были вынуждены достаточно быстро сплотиться и создать могучее государство. Сама жизнь подсказала славянам самый эффективный и правильный способ сохранения себя как свободного и самобытного народа – вести войны со всеми пытающимися поработить их иноземцами вплоть до поголовного истребления последних. Готам в этом отношении сильно повезло: в IV в. они были разбиты в причерноморских степях гуннами и, спасаясь от азиатских орд, бежали в Западную Европу. Аварам повезло меньше – они были полностью истреблены совместными усилиями славян и франками Карла Великого. Память об этом славном деянии была так ярка, что спустя целых пятьсот лет Нестор отмечал бытовавшую на Руси поговорку «Погибли как обры», поясняя, что от ненавистных угнетателей не осталось потомства.
Основополагающий принцип войны на уничтожение со своими врагами со временем превратился у славян в устойчивую традицию. Арабский ученый Ибн Руст, чье сочинение датируется 903–923 гг., формулирует его следующим образом: «Русы мужественны и храбры. Когда они нападают на другой народ, то не отстают, пока не уничтожат его всего. Женщинами побежденных пользуются сами, а мужчин обращают в рабство. Ростом они высоки, красивы собою и смелы в нападениях. Но смелости этой на коне не обнаруживают…» [3]. Пешее русское войско было страшно для врагов своим напором и основательной мощью.
Тотальное истребление вражеских народов, чтобы никого не оставалось «на семена» и род противников пресекся, было правилом славян: после военного поражения зло, олицетворяемое иноземными врагами, не должно было никогда больше возродиться на земле.
Следует отметить, что Ибн Руст абсолютно точно описал способ уничтожения русами своих врагов. Как свидетельствуют наряду с иными источниками былины, этот способ навечно запечатлелся в народной памяти. Перед завоеванием «Индейского царства» (вероятнее всего – Турции), правитель которого хотел покорить Киев, князь Волх Всеславич отдает своим воинам такой приказ [4]:
«Гой оси вы, дружина хоробрая!
Ходите по царству Индейскому,
Рубите старого, малого,
Не оставьте в царстве на семена;
Оставьте только вы по выбору,
Ни много ни мало – семь тысячей
Душечки красим девицы».
А и ходит его дружина по царству Индейскому
А ж рубит старого, малого,
А ж только оставляет по выбору
Душечки красим девицы.
Как мы видим, совпадение былины с текстом Ибн Руста почти дословное.
Византийский историк Прокопий Кесарийский так описывает одно из вторжений славян в VI в. на территорию империи: «До пятнадцати тысяч мужчин они тотчас же убили и ценности разграбили, детей же и женщин обратили в рабство. Вначале они не щадили ни возраста, ни пола; оба эти отряда с того самого момента, как ворвались в область римлян, убивали всех, не разбирая лет, так что вся земля Иллирии и Фракии была покрыта непогребенными трупами… Так сначала славяне уничтожали всех встречающихся им жителей. Теперь же они и варвары из другого отряда, как бы упившись морем крови, стали некоторых из попадавшихся им брать в плен, и поэтому все уходили домой, уводя с собой бесчисленные десятки тысяч пленных» [5].
Патриарх Фотий рисует следующую картину нашествия Руси на Константинополь в 860 году: народ русов «истребил живущих на этой земле, как полевой зверь траву или тростник… не щадя ни человека, ни скота, не снисходя к немощи женщин, не жалея нежности детей, не уважая седины старцев… Все было наполнено мертвыми телами, в реках вода превращалась в кровь; источники и водоемы, одни нельзя было распознать от того, что вместилища их были завалены мертвыми телами, от других оставались со временем неясные следы прежнего вида, потому что брошенное в них наполняло остальные их части; мертвые тела загноили нивы, стеснили дороги; рощи одичали и сделались непроходимыми более от этих [трупов], нежели от погостов и запустения; пещеры наполнились ими; горы и холмы, лощины и овраги нисколько не отличались от городских кладбищ» [6].
Даже если сделать скидку на неизбежное преувеличение, все равно становится очевидно, что Византия понесла тяжелую кару за свою антиславянскую политику.
На востоке символом зла был иудаизированный Хазарский каганат. Надо думать, что хазарское иго мало чем отличалось от аварского, а по данным летописи мы знаем, что принявшим иудаизм кочевникам удалось поработить и обложить дань четыре восточнославянских племени, граничащих со степью. Кроме того, только за одни раз в результате коварства кагана было истреблено около 30 тысяч русов, возвращавшихся через его земли после похода на Каспий в 912–913 гг. Освобождение славянских племен из-под ненавистного ига начал Вещий Олег, а закончил Святослав, полностью разгромивший Хазарский каганат.
Вот как описывает результаты волжского похода Святослава арабский историк Ибн-Хаукаль: «В настоящее же время не осталось и следа ни из Булгара ни из Буртаса, ни из Хазар ибо Русы истребили их всех, отняли у них асе эти области и присвоили их себе. Те же, которые спаслись от их рук, рассеяны по ближайшим местам, на желания остаться вблизи своих стран, и надеясь заключить с ними мир и подчиниться им» [7].
Вскоре после этой великой победы Руси хазары, эти недавние угнетатели славян, полностью и окончательно исчезают с лица земли как народ. С еще большей отчетливостью идея уничтожения своих заклятых врагов вплоть до последнего человека проявляется в русских былинах, бережно передававшихся из уст в уста вплоть до XIX в. Былины, равно как и другие виды героического эпоса, – весьма своеобразный исторический источник. От них не следует ждать абсолютно точного описания произошедших событий. Народная память может легко совмещать события различных эпох, гиперболизировать их, приурочивать к определенному персонажу или месту. Однако былины всегда честно и непредвзято формулируют народную оценку исторических событий, лучше всего выражают национальный дух и заветные чаяния и устремления русского народа. И в этом былины безукоризненно точны. Одним из центральных мотивов нашего эпоса является описание отражения татарского нашествия от Киева, выступающего в былинах как неизменная столица Руси.
Вот как это делает Василий Игнатьевич в посвященном ему произведении [8]:
А разгорелось у Василья ретиво сердце, А и размахнулась у Василья ручка правая, А и приезжает-то Василий ко Батыге на лицо, И это начал он по силушке поезживати, И это начал ведь он силушку порубливати, А он прибил, прирубил до единой головы.
Во многих былинах постоянно подчеркивается, что истребление татар происходит в наибольшей из всех возможных степеней – так, что никого в Орде не остается «на семена». Именно так расправляется с кочевниками Добрыня Никитич [9]:
Поехал он назад в стольный Киев-град
По той по силе по великоей:
Во праву руку махнет – лежит улицей,
Во леву повернет – переулками.
Он увидел своих русских богатырей —
Секут они рать-силу великую:
Секли они трое суточки,
Не пиваючи, не едаючи,
Своим добрым коням отдоху не даваючи.
Они вырубили рать-силу великую,
Не оставили живой души на семена.
Эта идея в народной памяти достигает кульминации при описании Мамаева побоища. Перед битвой Илья Муромец так наставляет русских богатырей [10]:
И затрублю я во турий рог,
И во середку в силу не ездите,
А рубите силу со края на край,
И не оставляйте силы ни старого, ни малого,
И никого не оставляйте Мамаю на семя.
Герои в точности выполняют наказ своего предводителя [11]:
Те же сильные могучие богатыри,
И начали силу рубить со края на край.
Не оставляли они ни старого, ни малого,
И рубили они силу сутки пятеро,
И не оставили они ни единого на семена,
И протекла тут кровь горясая,
И пар шел от трупья по облака.
Итак, мы видим не просто разгром ненавистных врагов, страшное иго которых превосходило аварское и по масштабу, и по продолжительности, а поголовное истребление, делающее невозможным продолжение проклятого вражьего рода.
Вот как гениальный автор «Слова о погибели Русской земли» описывает положению Руси в период, когда принципа поголовного истребления врага устрашал врагов русского народа: «Отсюда до угров и до ляхов, до чехов, от чехов до ятвагов. от ятвагов до литовцев, до немцев, от немцев до карелов, от карелов до Устюга, где обитают поганые тоймичи, и за Дышащее море; от моря до болгар, от болгар до буртасов, от буртасов до черемисов, от черемисов до мордвы – то все с помощью божьею покорено было христианскому народу, поганые эти страны повиновались великому князю Всеволоду, отцу его Юрию, князю киевскому, деду его Владимиру Мономаху, которым половцы своих малых детей пугали. А литовцы из болот своих на свет не показывались, а угры укрепляли каменные стены своих городов железными воротами, чтобы их великий Владимир не покорил, а немцы радовались, что они далеко – за Синим морем. Буртасы, черемисы, вяда и мордва бортничали на великого князя Владимира. А император царьградский Мануил от страха великие дары посылал к нему, чтобы великий князь Владимир Царьград у него не взял» [12].