ссмотрения.
Сущность возможной и наблюдаемой ныне «смычки» культурных миров различной архетипической природы состоит в формировании своеобразного «эсперанто», неспособного отвечать духовным запросам носителей разных расовых архетипов, однако удовлетворяющего поверхностную тягу к развлечениям. Культура, не соответствующая наследственной психологической «оптике» восприятия и осмысления мира, лишь создает одномерную его имитацию. Этим, кстати, можно отчасти объяснить многочисленные сетования на обилие «крови» и т. п. в произведениях массовой культуры. Ведь любой традиционный эпос по обилию «сцен насилия» не уступит голливудским подделкам, но в архетипически цельном, «своем» искусстве оно является оправданным в рамках «своей» унаследованной системы ценностей, а в «чужом» – насилие оценивается как немотивированное.
Что же происходит в том случае, когда в одной особи соединяются части, принадлежащие к разным психическим мирам? Ведь один из основных постулатов генетики говорит о дискретности наследуемых признаков, то есть о том, что они передаются «целиком», и «сплава» между признаками разных предков не возникает, возможны лишь их сочетания.
Учитывая уже рассматривавшийся вопрос о единстве биологической и психологической природы человека, обратимся в поисках параллелей к работе иммунной системы человека, благо она изучена лучше, чем вопросы психической наследственности.
Лимфоциты, циркулирующие в крови носители иммунологической памяти, обнаруживают «враждебные» клетки, а лейкоциты в процессе фагоцитоза захватывают и пожирают чужеродный белок. Принцип проверки на «вредность» при этом чрезвычайно npocт: носитель всякого генотипа, отличного от генотипа организма, подвергается уничтожению. Именно благодаря этому человек остается живым и здоровым. Правда, здесь же лежит причина oтторжения чужеродных тканей при трансплантации и аллергических реакции. Соответственно, можно не без оснований предположить, что соединение частей наследственного психического материала, принадлежащего к различным типам, ведет к достаточно серьезным внутренним конфликтам, – тем более, что природный смысл наследственных межрасовых различий в том и состоит, чтобы вызывав взаимное неприятие, тем самым препятствуя скрещиванию. Итак, в том случае, если оно все же происходит, это неприятие из сферы отношений между расами и популяциями перемещается в границы индивидуального внутреннего мира, что отнюдь не способствует его гармонизации.
Напряжение, вызванное неустранимым противоречием между элементами архетипического фундамента не может не оказывать влияния на видение носителем такого противоречия мира и самого себя. Особенно масштабными оказываются результаты в то случае, когда смешение наблюдается на уровне популяции, а не индивида. Не здесь ли кроется причина постоянной нестабильности и хаоса в Латинской Америке, где произошло массовое смешение европейских завоевателей-средиземноморцев, местных индейцев и завезенных из Африки негров-рабов? В то время как страны с однородным в расовом отношении населением отличаются (с поправкой на внешние влияния и т. п.) завидной лабильностью.
Учет вышерассмотренных факторов психологии коллективного бессознательного может помочь в объяснении многих загадочных явлений мировой истории культур. Так, понимание естественных причин враждебности, возникающей между разнородными составляющими бессознательного, проливает свет на истоки представлений о «греховности», «богооставленности» «падшего» мира и человека в авраамических религиях. Интересно, что с десакрализацией природы связывают и развитие технократической цивилизации (17), а распространение расового смешения, стоявшего у истоков этой десакрализации, и поныне следует рука об руку с самоубийственным технократическим насилием над природой. Собственно, в этой внутренней войне «психологических иммунитетов, в которой невозможны ни победа (уничтожение/ассимиляция одной группы архетипических составляющих), ни примирение (формирование гармоничного целого), обнаруживаются причины взгляда на «этот» мир как на царство дьявола, – месть попранных законов природы, которые напоминают о себе чувством враждебности окружающего природного мира, ощущением его «чуждости», ведет к утверждению о ценности иной, «неземной», «внеприродной» жизни. Неизбежное подсознательное неприятие собственной телесной природы проистекающее из неоднородности составляющих «души» и «тела», вызывает к жизни как догматы о греховности плоти, необходимости ее умерщвления, так и табу, запрещающее это тело изображать. Стоит ли удивляться противопоставлению «души» и «тела», если они несут в себе заметно различающиеся, несовместимые и конкурирующие генотипы?
В натурах чувствительных борьба между разнородными психологическими образами «естественного», генетически близкого, человеческого облика ведет к потере представления о «своем», и далее – к эмоциональному отторжению собственного тела, к радикальному стремлению к «чужому» – стремлению, идущему вразрез с закономерностями, царящими в живой природе. Ярким литературным выражением подобной атрофии инстинкта, подсознательной «аллергической реакции» на собственное естество, лишенное здоровой цельности, будут следующие откровения Марины Цветаевой («Мой Пушкин»): «От памятника Пушкина (sic!) у меня и моя безумная любовь к черным, пронесенная через всю жизнь, по сей день польщенность всего существа, когда случайно, в вагоне трамвая или ином, окажусь с черным – рядом Мое белое убожество бок о бок с черным божеством. Чудная мысль – гиганта поставить среди детей. Черного гиганта – среди белых детей. Чудная мысль белых детей на черное родство – обречь. Под памятником Пушкина росшие не будут предпочитать белой расы, а я – так явно предпочитаю – черную» (18).
Отметим, что в данном случае нарушение гармонии подсознательного «эталона» человека касается не только расовых различительных признаков – искажению подверглись, например, и представления о естественной соразмерности (ср. гигант / дети). В русле описываемых психологических явлений находится и наблюдаемое в приведенном отрывке стирание границы между живым и неживым в отношении скульптурных изображений (в данном случае памятника) с отданием предпочтения последнему, с признанием его превосходства. Это вызвано «недостаточностью», «ущербностью» лишенного внутренней гармонии живого человеческого тела в сравнении с «цельным» чугуном или глиной – вспомним легенду о Големе или библейское сотворение человека из глины, где «прах» первичен по отношению к «плоти», и «плоть» приравнивается к «праху»! А ведь в ведийской традиции, как и в русской «Голубиной книге», мир создается из тела первочеловека, и гармония космоса проистекает из гармонии человеческого естества.
Нельзя обойти вниманием вопрос о географической локализации очагов возникновения тех учений, для которых характерны перечисленные черты. В некоторой степени следы подобных психологических явлений несет в себе буддизм и другие системы, получившие распространение в Индии после начала смешения завоевателей-ариев с автохтонами-дравидами. Особое же внимание заслуженно привлекает ближневосточный регион.
Вот что пишет известный ученый-генетик о его обитателях древнейшего (в масштабах человеческой истории) этапа. «Неандертальцы жили часть времени с людьми современного типа. Совместные находки неандертальцев и людей современного типа известны, например, в Палестине. Произошло ли уничтожение неандертальцев современными людьми или они смешались и современные люди утеряли в большинстве своем неандерталоидные черты – вопрос дискуссионный» (19).
В более позднее, уже историческое время, население этих мест также неоднократно вовлекалось в процессы массового межрасового смешения, подробно рассмотренные, например, Ойгеном Фишером еще в начале двадцатого века. Его статья 1938 года «Происхождение рас и ранняя расовая история евреев» завершается следующим выводом: «Еврейская этническая группа на всем протяжении своей долгой предыстории и истории подвергалась смешению и вызванный этим мощный селективный процесс необратимо сформировал особые свойства еврейского интеллекта, еврейской психики и физического строения.» (20).
Изучение расовых психологических различий, составляющих основу различий культурных, требует применения как методологии гуманитарных наук при анализе материала, так и учета естественнонаучных (биологических медицинских и т. д.) знаний в делe интерпретации полученных результатов и поиска существующих закономерностей.
Надо сказать, что необходимость синтеза различных дисциплин в изучении человека признавалась уже не раз, и в этой области накоплен определенный опыт (21). Трудность состоит в том, что над наукой о человеке довлеют идеологические штампы и политические догмы, мешающие вовлечению в исследовательскую работу материала, относящегося к целому ряду сфер антропологии в самом широком смысле этого слова, особенно в части взаимосвязи психологического и биологического.
В условиях современной информационной прозрачности мира, развития средств сообщения и процессов глобализации, особенно возрастает значение внутренних психологических факторов, устанавливающих границы «своею» и «чужого». Учитывая, что современный уклад жизни в целом способствует ухудшению наследственных характеристик последующих поколении (22), вопросы психогигиены как в отношении выбора брачных партеров, так и при формировании среды воспитания детей приобретают исключительную важность. В особенности это касается белых народов, снизивших за последнее время показатели рождаемости и испытывающих все возрастающее демографическое давление со стороны «южных» и «восточных» рас.
Исследования в сфере, которая может пока быть условно обозначена как «антропологическая поэтика», не только проливают свет на причинно-следственные связи явлений в истории народов и рас, но должны найти и практическое применение, скажем, в области оптимализации образовательных и развивающих программ для детей и подрост ков. Научная работа в этом направлении и распространение соответствующих знаний должны предотвратить продолжение вивисекторского эксперимента, обреченного на неудачу уже в силу заложенной в инстинктах межгрупповой борьбы за существование, и не допустить, чтобы целые поколения в жизни расы были потеряны для развития свойственных ей качеств.