<19>41 года на ст<анции> Мга с некоторыми ленинградскими писателями. Спросила: — «Вы куда?» — они машут рукой на Восток. — «А вы куда?» — «Я в Ленинград». Инбер вела себя в Ленинграде превосходно. Она вступила в эти годы в партию. Почему же ее книга, признанная дважды редколлегией «Знамени» вполне пригодной к печати, встречает такое противодействие со стороны Поликарпова? Почему Инбер буквально зарубили на редсовете издательства «Советский писатель»? А Панова? Это чистый, молодой талант. Мы обрадовались, когда она принесла к нам свою рукопись. Тов. Поликарпов и здесь ставит палки в колеса. Почему у нас в ССП так? Почему писателей никто после войны не встретил, не поговорил, не спросил, — что у вас на душе, на сердце? В этом духе Вишневский строит всю речь. Он обращается к Поспелову: — «Я правдист, но я захотел выступить против повести Леонова, напечатанной в "Правде". -Разве это не право литератора?» Вишневский отстаивает право на спор, на дискуссию по литературным вопросам.
Твардовский очень робеет, говорит мало, несвязно. Во всяком случае, подтверждает недопустимость грубейшего поведения Поликарпова на президиуме. Говорит о большом таланте Пановой. Говорит о том, что всяческое развитие инициативы журнально-издательского дела только принесет пользу литературе. Иовчук говорит:
— Тов. Поликарпов протестовал против печатания вещи Пановой. Между тем, это произведение, в котором прекрасно показаны героические будни санитарного поезда, дан образ прекрасного большевика комиссара Данилова, замечательного представителя старой интеллигенции доктора Белова, комсомолки Лены Огородниковой. Прекрасная вещь написана чистым хорошим языком. Очень сильно показана в ней работа хирурга, показано, как собственными силами персонал поезда восстанавливает свой разбомбленный состав. Показана перековка людей в процессе войны. Даны различные типы больных, раненых. Все это психологически правдиво, реалистично. Действовать окриком, как Поликарпов — это значит не пускать в литературу новых талантливых людей. Положительную оценку дает Иовчук (вслед за Александровым) и дневникам В. Инбер.
Слово берет Тихонов. Он говорит, что первейшее качество в литературе — страстность. Мы на редколлегии «Знамени» все читаем всё, вплоть до мелкой рецензии, спорим, обсуждаем. В этот спор включился и Поликарпов, и это его право. Сначала я был против дневников Инбер. Там были — вещи, оскорбительные для Ленинградцев. Мы ей советовали ряд кусков выкинуть. Она это еде-дала. После этого у нее не было ничего против печатанья вещи. Правда, в Ленинграде ею не довольны.
(Маленков с места:
— Товарищ Тихонов, трудно так вот просто выразить мнение всего Ленинграда…)
Тихонов, запнувшись, продолжает:
— У меня нет препятствий против печатания дневника Инбер отдельной книгой. Панова очень хороший автор. Она поработала над рукописью, и ее надо было, конечно, печатать. Мы ее напечатали. Ну тут Поликарпов действительно страшно обрушился…Но вспомним Щедрина. Когда ему не нравилась рукопись, он швырял ее автору и кричал: «Вон из редакции». (Смех.) Вот какие были редактора. Правда, ныне время другое. Поликарпов грубоват, резок, я ему это говорил. Леонов выпал из дискуссии потому, что у него не было образа офицера в повести… Бек же был выдвинут, но не прошел на комитете, он не кончил свою талантливую повесть. Он поссорился с героем, с Мамашулы, тот очень своеволен… Поликарпов грубоват, но честный человек… В ССП трудно работать. Столько республик. Все делегаты едут, у всех свои дела, просьбы…
Слово берет Маленков. Все настораживаются… Поликарпов, с черными губами, шепчет мне: «Зачем вы употребили клевету?..» — «Какую клевету?» — «Я не был против печатанья статьи о Г. Николаевой в «Лит<ературной> газете». Я недоуменно пожимаю плечами:
— «Такую информацию мне дали товарищи из «Лит<ературной> газеты».
Маленков говорит:
— По-моему, правда на стороне товарищей из «Знамени». Мы их поддержим. Преступник Поликарпов или не преступник? Вот что важно, — в результате его ошибочных действий мы могли бы потерять хорошего писателя Панову. А мы узнали ее через журнал «Знамя». Грубая ошибка Поликарпова. Сейчас все признают, что и Инбер, и Панова написали талантливые, хорошие книги. Но мало того, что т. Поликарпов ошибается, он свою неправильную по существу точку зрения отстаивает неправильными методами. Вы товарищ Поликарпов не выражали мнения Центрального комитета партии. Зачем использовать свой авторитет и запрещать издавать Инбер отдельной книгой? — Ошиблись вы и с Пановой.
(Поликарпов с места, чуть слышно:
— Это моя личная ошибка…) Маленков:
— А нам от этого не легче. Из-за этой вашей ошибки мы могли потерять хорошего писателя. Вы говорите, что у вас не было конфликтов с другими журналами. А может быть, не было потому, что они не подавали своего голоса. Товарищи из «Знамени» смело вскрыли недостатки в работе Союза писателей, и мы встаем на их поддержку. Неправильный у вас подход к делу, тов. Поликарпов. Тов. Поликарпов неправ по существу. Сомневаюсь, чтобы он мог дальше осуществлять руководящую роль в Союзе Писателей. Вряд ли его правильно там оставлять. В Союзе Писателей должны быть работники другого рода.
К вам, тов. Тихонов. Надо из этого дела извлечь уроки. Мало соблаговолить разрешить печатать книгу, надо вытаскивать новые силы. Критика тов. Поликарпова это критика положения дел в Союзе писателей. Надо внести, тов. Тихонов, улучшения в работу. Надо поддерживать новые силы. В литературе могут быть различные точки зрения на произведения. Поэт может менее любовно относиться к достижениям прозы, а прозаик к поэзии. Истина выясняется в споре, правда всегда торжествует. Тихонов способный, чуткий человек. Его снимать мы не будем. Но надо внести улучшения в работу. Вы вовремя не сумели поправить тов. Поликарпова. Он должен был не запрещать, а сказать, что думает. Его можно было бы поправить. Но если опубликовать в печати два ваших письма, тов. Поликарпов, и объяснить, в чем дело, то вы, как литературный критик, пропали. Могло ли правление Союза Писателей вовремя заметить ошибки тов. Поликарпова, вовремя их поправить? Могло, и должно было. Разве не доходит до правления, что т. Поликарпов действует непривычными методами? Я высказываюсь за то, чтобы освободить его от работы в Союзе Писателей. И учесть это Союзу Писателей в его дальнейшей деятельности, линию журнала «Знамя» надо одобрить и сказать, произведения Инбер и Пановой — хорошие вещи… (Кто-то с места:
— А не будет это оценкой этих вещей со сторон ЦК? Желательно ли это?)
Маленков:
— А что ж этого бояться? Других предложений нет? (Общий ропот одобрения.) Решение принимаем, значит. Потом подыщем формулировку.
Вишневский, Тихонов, я встаем, жмем руку тов. Maленкову. Я спрашиваю тов. Маленкова:
— Можно ли обо всем происшедшем рассказать на партсобрании в Союзе Писателей?
Маленков отвечает:
— Будут даны дополнительные указания. Выходим в приемную. Я устал от нервного напряжения, как после тяжкой физической работы. Поликарпов быстро уходит один. Мы все, не сговариваясь, пережидаем его уход еще несколько минут. Тихонов растерян. Он говорит:
— Как же все это вышло? Мне жаль Поликарпова. Он был честный человек, хороший…
Твардовский отвечает:
— По-человечески жаль, а для литературы нет. Надо любить литературу, а у него этого не было. Конечно, он был влюблен в наш блистательный XIX век, но советскую литературу он не любил.
Мы расходимся.
Вс. Вишневский мне: — Ну, пес, запомним бой на Старой площади.
На следующие дни новости распространяются довольно быстро по Москве…
5 апреля мне звонит домой Иовчук:
— Товарищ Тарасенков. Я должен вас информировать о решении ЦК. Отменяется теперь контроль ЦК над версткой. Можете ее не посылать больше. Решайте сами. Наши редколлегии теперь политически окрепли. Конечно, это не значит, что снимается партийное руководство литературой. Будем хвалить вас, если напечатаете хорошие вещи, будем ругать за плохие, давать критику в печать… Но формы партийного контроля теперь будут иные… Это дает вам большую свободу, но и налагает гораздо большую ответственность. Вы сделали большое партийное дело, — помогли убрать негодное руководство. Но имейте в виду, вокруг вас могут пытаться группироваться люди, которые вообще против партийного руководства литературой. Не идите на поводу у таких людей. Ставлю вас также в известность, что я дал указание издательству «Сов<етский> Писатель» издать книги Инбер и Пановой.
Через три минуты звонок от Ярцева — просьба быть отв<етственным> редактором книги Инбер.
В воскресенье 7 апр<еля> подвал о Пановой в «Правде».
Фадеев звонит Инбер и по секрету сообщает ей, что ему рекомендовали из ЦК провести Сталинскую премию Инбер за «Пулковский меридиан» и дневники.
Москва литературная полна слухов о происшедшем.
Масса поздравлений, звонков, одобрений, рукопожатий.
Ан. Тарасенков 7.IV.46.
ПРИМЕЧАНИЯ В. ПАНОВОЙ К ЗАПИСИАн. ТАРАСЕНКОВАО БОРЬБЕ С ПОЛИКАРПОВЫМ
Дорогой Марии Иосифовне на добрую память.
Для меня не было секретом, что Д.А. Поликарпов активно противодействует напечатанию «Спутников» в «Знамени». Зимой 1945–1946 года «Знамя» вызвало меня в Москву. Мне сказали, что нужно кое-что исправить в рукописи, чтобы она могла быть напечатана. Мы сели с Тусей Разумовской на ее диван и, хотя рукопись была уже принята редколлегией и отредактирована, стали опять что-то вычеркивать и переделывать. Вспоминаю, что переделки эти принципиально нисколько не изменяли смысла и тона повести, касались они главным образом отношения Данилова к его жене и, может быть, именно в силу своей ничтожности и необоснованности очень меня нервировали.
Едва мы с Разумовской кончили эту весьма противную работу, как меня вызвали в Союз писателей к Поликарпову. Жила я у дяди Ильи в Борисоглебском переулке, из Союза туда позвонили по телефону. Поликарпов встретил меня очень начальственно, восседая за столом в кабинете Тихонова. Заговорил не грубо, без хамства, убеждал меня, что советские люди не такие, как в моей повести, советские мужья не бросают своих жен и не и