аясь руками в колени.
Места вдоль стен были заняты — там на самодельных стапелях развесили пехотную броню. Над каждым костюмом висел крупно напечатанный номер, чуть ниже шла приписка — имя владельца. Посреди комнаты стоял складной стол, заваленный всякой всячиной. Между столом и стапелями на стульях со спинками и без разместились все прибывшие экипажи. Гедимин нашёл взглядом Хейза — пилота было легко узнать по гладкому подбородку без следов щетины, остальные, не считая немногочисленных самок, были более мохнатыми. «Где-то я его видел,» — мелькнуло в голове, но сармат тут же одёрнул себя, напомнив, что все «макаки» на одно лицо.
— Как ты в кольце, так «прикройте», а как на базе, так он «слизь»? — Хейз сердито смотрел на покрасневшую самку. — Пока он в отряде, будет тут сидеть, сколько ему захочется.
Дот передёрнула плечами.
— Да, защищай их, Валь, — скривился один из бойцов; ещё трое поддержали его кивками и согласным гулом. — Тески — предатели, кровавые ублюдки. Дождёшься, что он свернёт тебе шею!
— Хватит! — Люк, нахмурившись, ударил по столу подвернувшейся лапой гима, и горка вещей подпрыгнула вместе с неустойчивой конструкцией. — Кончайте это. Дурацкий спор. Так что о гимах говорят учёные биологи?
«Наконец дошло до дела,» — Гедимин, уже собиравшийся выйти, перевёл взгляд на самку по имени Дот. Она, сердито фыркнув, отобрала у командира трофей и показала собравшимся.
— Видели? Это — оружие. Им рубят. Себе подобных или врагов, неважно. У фуражиров — крюки для захвата. А у разведчиков лапы гладкие и тонкие. Это специализация, понятно? Это социальные специализированные твари. Муравьи, а не саранча.
Бойцы озадаченно захмыкали. Гедимин задумчиво сощурился. «И в шахтах у них муравейник… И, возможно, кто-то, кто откладывает яйца. Десятки тысяч яиц.» Он вспомнил размеры встреченных стай (а это явно были небольшие отряды, высланные на разведку) и поёжился.
— Органику они едят, — услышал он сердитый голос Дот. — Ор-га-ни-ку, понятно? Дерево — сойдёт. Железо — нет. Нет, ну где они его брать могли, пока в города не полезли⁈ Посреди леса оно валяется? А? Скажи, раз такой умный!
Люк, подобрав со стола гаечный ключ, ударил им по столешнице, унимая поднявшийся шум.
— Кому нечего делать — бегом за кофе! Шестой час, а в глотке сухо. А ты, Дот, скажи, на кой чёрт им тогда корабли и шахтные машины. Тащат ведь всё, остаётся голая пустошь…
— Для гнезда, — повернулась к нему самка. — У них гнездо в шахтах. И они его достраивают и укрепляют. Силы у них достаточно — строят из наших обломков. Но едят они — органику. Когда выжрут весь лес — улетят или сдохнут.
По комнате прокатилась приглушённая ругань. Многих передёрнуло.
— Почему зимой не дохнут? — спросил кто-то из бойцов. — Холодно же. Спят?
— Да чёрт их знает, — отозвалась самка-биолог. — Кто к ним зимой полезет⁈ Спят — это вряд ли. У них там… долго объяснять, — в общем, заснув, они сдохнут. Неделя — и всё. Может, вымирают. Оставляют яйца. Весной вылупляется молодь — и всё по новой.
«Для этого нужно, чтобы гнездо не вымерзало. Даже в минус пятьдесят,» — Гедимин вспомнил резкое похолодание, накрывшее когда-то Ураниум. «Если собрать достаточно урана… Hasu! Это же насекомые, а не сарматы…»
— Ну вот так, — пожала плечами самка на какой-то вопрос, прослушанный Гедимином. — Федералам тоже не сдалось лезть в шахты. Их там половину сожрут, хоть в каких экзоскелетах. Может, разбомбят когда-нибудь с орбиты. Наше дело — гонять их от города. Вон, в новостях вчера о нас писали…
Бойцы зафыркали, кто-то коротко хохотнул.
— Почётная служба, верно? — Люк, широко ухмыльнувшись, поднялся из-за стола. — Ну что, кто за кофе?
Гедимин молча сидел у стены, прикрыв глаза и восстанавливая в памяти карту шахт. В голову лезли сольвентные скважины, — пустоты, образованные выщелачиванием, нельзя было упускать из виду, но сармат подозревал, что полутораметровым насекомым нужно большое гнездо, — и это не размытая полость, это одна из старых шахт. «Или не старых,» — мысленно поправил себя он. «Потайные клонарии, например. Там сухо. Это очень важно — у гимов нет насосов…»
— Бумага есть? — спросил он у ближайшего ополченца. Тот, машинально хлопнув себя по карманам, повернулся к столу.
— Эй, листа не найдётся?
— И карандаша, — добавил сармат, глядя на горку вещей, полезных и не очень. Среди всего прочего там лежала хитиновая челюсть — обломок размером с человечий кулак. «Надо начертить карту. Может, так быстрее вспомнится. С механизмами обычно помогало.»
…Дождь притих, но тучи висели низко. До заката, насколько помнил Гедимин, оставалось ещё полчаса, но на окраине космодрома уже стемнело. Входы в терминалы были ярко освещены, выходы в город — тоже, на всё остальное фонарей не хватило. Корабли повстанцев были подсвечены светодиодной разметкой; единственную лампу, приделанную над входом в штаб, погасил, уходя, кто-то из ополченцев. Они разбредались, негромко переговариваясь, и сармат ещё долго слышал их смех и довольные возгласы.
На корабле было тихо. Заряда аккумулятора хватало на яркое внутреннее освещение, но Гедимин погасил почти всё. На картах сосредоточиться ему не удалось — память, повреждённая сканерами, пытками и нейротоксином, отчаянно сбоила. Исчиркав пол-листа, сармат махнул рукой и, спрятав бумаги, обвёл внутренности корабля задумчивым взглядом. «Вот сейчас и посмотрим, что там Хейз сделал с мотором…»
11 сентября 19 года. Земля, Северный Атлантис, Ураниум-Сити
«Тут, прежде чем работать, надо инструменты перебрать и половину выбросить,» — думал Гедимин, досадливо щурясь. «У меня есть свои, но Хейз мог бы и подумать. Вроде не дурак же…»
Он аккуратно закрыл за собой хлипкую дверь штаба — ополченцы, вернувшиеся со своим ключом, не должны были заметить, что замок кто-то ломал. Инструменты Гедимина не интересовали, он ходил за смазкой и мелкими запчастями. Их пропажу могли заметить, но сармат не собирался скрываться — на себя он не потратил ни единой гайки, всё ушло на корабль. «Ги Лалиберте» всё ещё был летающей горой металлолома, но теперь он, по крайней мере, не дребезжал и не раскачивался при каждом движении. «А мотор ничего,» — одобрительно хмыкнул сармат. «И аккумуляторы, и вспомогательные движки. Есть что подправить, но Хейз, в целом, не дурак. Видел я ремонтников гораздо хуже…»
Что-то вспыхнуло в небе, разделив чёрное пространство ярким зелёным лучом. Его цвет был до того знакомым, что Гедимин замер на месте, перестав дышать. «Омикрон-поток,» — щёлкало в мозгу; дозиметр на оцепеневшей руке включился сам, развернув «щупы». Луч бил с запада и уходил чуть более тонким концом в высокий веретёнообразный шпиль над терминалами космопорта.
Когда сармат вспомнил, что должен дышать, он уже стоял на крыше одной из пристроек, ступенями поднимающихся по стене здания, — не на штабе ополченцев, тот не выдержал бы его веса, но прочная опора всё же нашлась, пусть и десятью метрами выше. Посылающую мачту он не видел — её заслонял дом, но принимающая просматривалась отлично — терминалы ураниумского космопорта были растянуты в ширину и прижаты к земле, и вышка поднималась над ними. Луч принимала её верхняя часть — округлое утолщение с ветвящимися отростками во все стороны, больше похожими на что-то живое, чем на привычные сармату механизмы; отростки горели ровной зеленью, как и утолщение, но каждую секунду вспыхивала сама башня — всё «веретено», поднимающееся над крышей, как будто луч стекал по нему, распространяясь по всем сегментам.
«Сканер!» — спохватился Гедимин, сжимая пальцы в кулак. Щупы выстрелили и развернулись, расправив все «волоски». «В этой штуке накопитель. Тот, о котором пишут в сети,» — сармат с нетерпением смотрел на экран. «Даже если низ заэкранирован, верх сейчас открыт, и я увижу…»
Выпавшая на монитор формула заняла его весь и частично уползла за край. Это было что-то из разряда кремнийорганики, — все атомы Гедимин знал, но на молекулу смотрел с недоумением. Он щёлкнул пальцем по прибору, запрашивая пространственную развёртку, и увидел сложную структуру — множество закрученных спиралью волокон и удлинённые пустоты между ними, выстланные металлизированными нитями. Нити, как и волокна, входили в состав гигантской молекулы — на каждую из них приходилось по семь-восемь внутренних капсул, и они были плотно сцеплены с соседними. Несколько секунд Гедимин смотрел на экран, потом со вздохом выключил его. «Сложное вещество. Жаль, Хольгер не дожил…»
Он вспомнил, как когда-то они с Хольгером синтезировали сивертсенит — тоже не самую простую субстанцию. «Он бы и это попробовал сделать,» — мелькнуло в мозгу, и Гедимин сердито смигнул и перевёл взгляд на луч, рассекающий беззвёздное небо. «А я не возьмусь. Без технологии — не выйдет.»
Он сохранил отсканированную формулу — так, на всякий случай — и запрятал подальше вместе со снимком вышки в сигма-лучах. Передача уже закончилась, омикрон-пучок погас, и верхняя часть принимающей мачты быстро сворачивалась и закрывалась конусовидным экраном. Он, к удивлению Гедимина, был сделан не из ипрона, а из флии, и постоянно «фонил», излучая сигма-кванты — как и вся мачта, кроме её нижней части. «Потоки расходятся над головами „макак“,» — прикинул высоту сармат, спускаясь с «наблюдательного поста». «Видимо, считают, что это безопасно. Раз уж поставили приёмник посреди космопорта…»
На часах было пять минут первого — видимо, передача началась ровно в полночь. «Посмотрим, будет ли завтра,» — думал сармат, возвращаясь на борт «Ги Лалиберте». «Красивое зрелище. Надо поискать, откуда видны энергостанции. Расходящиеся пучки должны быть ещё красивее.»
…Первые ополченцы появились у штаба в начале седьмого, едва небо начало светлеть. За ночь дождь притих, но к утру, едва потянуло холодом и влагой с озера, сверху снова закапало. Гедимин прошёл вдоль кораблей, устанавливая защитные купола — его самого дождь не пугал, но глайдеры ополчения, как выяснилось за ночь, не были надёжно изолированы.