Под лопатой Олега опять что-то звякнуло.
— Андрей Леонидович! Посмотрите, какой наконечник копья! И до чего же тонко сделан…
Олег на раскопках впервые. Обычно я приезжал с двумя-тремя студентами-археологами, а работали у нас местные школьники. Олег — тоже студент, но к нам попал случайно. Он приехал в Переславль, чтобы посмотреть старину, отправился бродить вокруг озера и наткнулся на нашу экспедицию. Раскопки его заинтересовали. Сначала он только смотрел, потом попросил разрешения поработать да так и остался с нами. Но с лопатой на первых порах ему приходилось трудновато. Если бы просто землю кидать! А вот так, осторожно и медленно, снимая по сантиметру, чтобы вовремя остановиться перед находкой, — на это нужна привычка…
— Олег, там в стенке не остался еще черепок?
Вот еще бы один — и получится полный бок горшка! Ничего, что горшок разбит. По одной стенке можно восстановить его форму, узор, которым он был украшен в древности. А форма и орнамент сосуда — это, так сказать, «визитная карточка», по которой археолог может установить и время, и культуру.
«Археологическая культура» служит для археолога условной меркой, с помощью которой он может систематизировать свои находки и сравнивать различные стоянки и поселения друг с другом. Понятие это охватывает комплекс признаков, куда входят орудия труда, оружие, украшения, посуда, устройство жилищ, одежда, способ погребения, хозяйство и технологические рецепты, — короче говоря, все то, чем отличалось когда-то одно племя от другого. И самым лучшим указателем здесь служит керамика, потому что узор, украшающий сосуд, и формы сосудов, вместе с определенным составом керамического «теста», у разных племен были разные.
— Вот этот черепок подойдет? — спрашивает Олег.
— Посмотрим… Да, как раз часть донца, видите?
— Перерыв! — объявляет Таня, посмотрев на часы.
Ребята с гиканьем выскакивают из раскопа. Перерыв, чтобы отдохнуть, но они все равно будут бегать и возиться. Тело просит движений. Только Олег так увлечен, что продолжает чистить квадрат.
— Олег, отдыхайте! Успеете еще…
— Я сейчас. Вот только дочищу…
Под его лопатой опять появляется черепок.
— Глядите, какой черепок интересный! Словно на нем отпечаталась сетка…
Действительно, на внутренней поверхности черепка хорошо виден отпечаток мелкой рыболовной сетки, так четко, что можно различить даже волокна и узелки. Это редкая находка. Уже давно предполагают, что такие толстые и крупные сосуды делали на специальных болванках из мха и травы, обтянутых сетью или шкурой. Когда глина подсыхала, набивку вытряхивали, а сам сосуд изнутри заглаживали, но отпечатки сетей иногда оставались.
Толя, самый старший из наших рабочих — он пошел уже в десятый класс — и самый серьезный на раскопках, повертев черепок, хмыкнул:
— Рыбнадзора у них не было! А то с такой ячеей враз бы порезали…
Ребята смеются. Все знают, что этой весной Толя с отцом ставил в озере сетки и попался рыбнадзору. А в Плещеевом озере разрешено ловить рыбу только удочкой.
— Чего смеетесь? Уклея здесь даже не пройдет, не только плотва! Ячея — сантиметр, не больше! — обижается Толя.
— Андрей Леонидович, а эти сети для рыбы, да? И крючки у них были? А из чего они крючки делали?
И сетками ловили, и заколы на реках устраивали, загородки. Ставили в ручьях и заводях верши, «морды». А крючки вырезали из кости. Еще били рыбу острогами, как и сейчас это делают браконьеры. На огромных щук, налимов и сомов охотились с гарпуном, били рыбу из луков. Так до сих пор охотятся на рыбу обитатели тихоокеанских островов и индейцы Южной Америки…
Перерыв почти всегда затягивается — ребята хотят всё знать о неолите.
Я рассказываю им, как изменился мир после отступления ледника. Как вместо тундры и редколесья, где бродили стада северных оленей и мамонтов, поднялись густые леса с озерами и реками. Почему исчезли мамонты? Об этом до сих пор спорят ученые. Одни полагают, что мамонты вымерли сами, не смогли приспособиться к новым природным условиям, к теплу. Другие считают, что последние мамонты стали добычей последних палеолитических охотников: их просто всех перебили. Ведь такая же судьба совсем недавно постигла североамериканских бизонов.
Если спросить археолога, что определяет неолит, он не задумываясь ответит: три вещи — лук со стрелами, обожженная глиняная посуда и каменный топор, как самый необходимый в лесу инструмент. И уже потом добавит, что именно в неолите таким важным промыслом стало рыболовство, человек приручил почти всех известных сейчас домашних животных, научился возделывать почву, сажать растения и собирать урожай, прясть, обрабатывать дерево, резать, шлифовать, сверлить камень.
Но, может быть, самое главное — человек стал более оседлым, стал селиться на озерах и реках маленькими поселками, остатки которых мы раскапываем.
Плохо только, что в песке сохраняется лишь камень да черепки. Все остальное — дерево, кость, кожа, пряжа, — все бесследно исчезло. В лучшем случае можно встретить отпечаток ткани или сетки на черепке, вроде того, что нашел Олег.
Правда, выпадают еще на долю археолога такие фантастические удачи, как свайные и болотные поселения. Торф и вода сохраняют все. Они даже надежнее, чем абсолютная сухость. Только очень высокая влажность почвы сохранила для археологов древний деревянный Новгород. Торфяные болота сейчас расположены на месте бывших озер. На мелководье, на островках, а то и прямо на торфе селились древние рыболовы, если сухой берег был слишком далеко от воды. Иногда так селились для безопасности — на воде легче заметить приближение врага. Свайные и болотные поселения были открыты на озерах в Швейцарии, на болотах Дании и Англии, в Эстонии и на Урале. Но, как правило, такие стоянки находят не археологи.
На Урале, в Шигирском и Горбуновском торфяниках свайные поселения нашли золотоискатели. Под слоем торфа лежали золотоносные пески, и, когда торф стали убирать, рабочие наткнулись на сваи и жилые настилы. В Историческом музее в Москве хранятся остатки лодок, деревянные лыжи, лук, стрелы, деревянные идолы, кусочки ткани, различные фигурки из дерева, весла, чашки, ложки, берестяные сосуды — все это сберег от разрушения торф.
— А у нас на Талицком болоте лося нашли, — говорит кто-то из ребят. — Рога — во! В болото провалился, одни кости остались…
— Кости! Вон Морковников топор каменный нашел на Купанском, в музей сдал… А черепков-то там нет!
Нет черепков, верно. Каждый год я расспрашивал рабочих торфопредприятия, обходил торфяные поля, но, кроме кремневого топора, о котором вспомнили ребята, невесть как попавшего в торф, ничего не находилось. А ведь должны здесь быть болотные поселения!
Я не подозревал, что эта мечта исполнится так скоро и просто.
Под вечер, уже перед концом работы, на велосипеде приехал Сережа Добровольский — научный сотрудник местного музея. Сергея здесь знали все: он водил экскурсии и читал лекции. Маленький, чернявый, живой, с чуть припухшими умными глазами, он умел к каждому человеку найти особый подход, заинтересовать зевающих экскурсантов забавным случаем из прошлого и под этот случай «подвести» всю историю края. Знакомы мы были давно и собирались как-нибудь вместе отправиться путешествовать по Переславщине. Но все это откладывалось «на потом»: то у меня раскопки, то у него уже кончился отпуск.
— Ну, как дела, как неолит? — говорил он, здороваясь. — Что, не выкопали еще для нашего музея мертвеца? А то у нас и витрина готова!..
Ребята при виде Сергея радостно загалдели. Он любил с ними возиться, обращался с ними как с равными, и поэтому школьники всегда просили, чтобы по музею их водил Сергей Иванович.
Мы отошли под сосны. Сергей положил в заросли папоротника велосипед и вытер платком взмокший лоб.
— Жарко! Осень уже на носу, а лето не уходит… Я по делу к тебе. Скоро думаешь закончить этот раскоп?
— Что, поехать куда-нибудь? Дня через два закончим. А у тебя ведь отпуск вроде уже был?
Сергей лукаво посмотрел на меня.
— Плясать будешь?
— А может, нам лучше Таня спляшет?
— Ладно, не добьешься от тебя! Держи!
Он сунул руку в карман и вытащил небольшой сверточек из грязной, потершейся на сгибах газеты. Сверточек был легким и тощим.
Я развернул его… и, наверное, в эту минуту у меня был очень смешной вид, потому что Сергей расхохотался и с размаху хлопнул меня по плечу:
— Бывает, старина! Не ты только копать умеешь…
На газете лежало пять наконечников неолитических стрел. Не кремневых, а костяных! Они были похожи друг на друга — и они были разными. Одни тонкие и длинные, как иглы, только с черешком для насада. Другие толстые, «биконические», с утолщением в середине, по которому проходила узкая бороздка нарезки. Третьи — просто четырехгранные брусочки, короткие, с плоским черешком и приостренным жалом. И все же все они были одинаковые, потому что от времени кость стала равномерно черной, плотной и крепкой. Перекатываясь в руке, наконечники даже позванивали, ударяясь друг о друга. Так сохраниться кость может только в торфе!
Подошедшая Таня поняла это тоже с первого взгляда.
Ребята толпились вокруг, побросав лопаты и заглядывая через плечи.
— Но откуда это, Сережа? Кто их нашел? Где? — Я с трудом подбирал слова от волнения.
Все произошло до обидного просто. Накануне, в обычный будний день, когда в музее мало посетителей, Сергей сидел в научном отделе и проверял инвентарные книги. Уже перед закрытием музея одна из смотрительниц привела к Сергею парнишку лет тринадцати, который давно торчал у витрин археологического отдела, что-то записывал, а потом попросил отвести его к «самому главному археологу». Археологов не было в музее вообще, а из двух научных сотрудников — только Добровольский.
Мальчик назвал себя Шуриком Коняевым. Он жил на втором участке Берендеевского торфопредприятия, на Волчьей горе, в двадцати пяти километрах от Переславля. Берендеевское болото считалось одним из самых крупных торфяников этого района.