знаменитый Ив Кусто частично раскопал большой грузовой корабль, шедший из Италии. А все началось вот с таких же амфор, которые увидели рыбаки на дне моря…
— Ну как? — немного ревниво спросил меня Петерс, когда время истекло и нам пришлось подняться на поверхность. — Ожидал более внушительного зрелища?
Я пожал плечами. Конечно, ожидал! Но ведь все начинается с малого: сегодня черепок, завтра амфора, а там и до самого корабля недалеко…
На виллу к Щеглову мы вернулись к вечеру. И по лицам «змеенышей» сразу поняли, что без нас что-то произошло. Щеглов сиял.
— Проморгали, проплавали, лодыри! А без вас тут находки у нас пошли, да какие!
— Скифа нашел? — догадался Шилик. — Или сатарха своего…
— Не угадал! Вот, посмотри…
На листе бумаги, уже вымытые, лежали странные черепки. На первый взгляд они казались обломками краснолаковой посуды, но, приглядевшись, повертев в руках, я понял, что ошибся. По черепкам обычно можно представить форму и размеры сосуда, который был разбит. Краснолаковые черепки эллинистического и римского времени остались от тончайших чашечек, кубков, мисочек, не уступавших по изяществу и тонкости стенок современному фарфору. Черепки, лежавшие передо мной, были довольно толстыми, хорошо заглаженными с внешней стороны, но грубые и шершавые с внутренней. Кроме того, они были какими-то неровными — с неожиданными выступами, пупырышками, отдаленно напоминающими шишковатый древесный ствол, покрытый чуть глянцевой пленкой красного лака.
— Нет, не понимаю! — с сожалением вернул я черепки Щеглову. — Может быть, осколки какой-то терракотовой статуи?
— Почти угадал. Это разбитая палица Геракла!..
Геракл был патроном херсонеситов, они чтили его наравне с богами. И Гераклея, из которой вышли первые поселенцы, тоже названа в честь Геракла — самого популярного героя древности. Изображение Геракла херсонеситы чеканили на своих монетах, оттискивали на глиняных светильниках, ставили его статуи. Больше всего встречается рельефов с отдыхающим Гераклом. На Тарханкуте подобный рельеф не так давно нашли возле поселка Межводный, где Коробов когда-то работал агрономом. А незадолго до нашего возвращения к Щеглову приезжали из карасевской экспедиции: там тоже нашли Геракла. И не просто рельеф — раскрашенный!..
Уезжая с Тарханкута, я побывал у Карасева под Евпаторией и видел эту замечательную находку. Красный, обнаженный Геракл лежал на желтой львиной шкуре, отдыхая после очередного подвига, которыми была заполнена его нелегкая и безрадостная жизнь. В руке Геракл держал канфар с вином, перед ним лежала его знаменитая палица. Такими рельефами греки обычно украшали стены общественных зданий.
Здесь же, на вилле, Щеглов нашел не самого Геракла, а его палицу. Эту тяжелую суковатую дубину герой вырубил из ясеня, росшего, по преданию, в Немейской роще; с нею он совершал свои подвиги и не расставался ни на минуту — даже во время отдыха или пира. В этом Геракл походил на нашего былинного Илью Муромца с его дубовой палицей богатырскою. Херсонеситы в своих домах, на улицах и на городских площадях ставили жертвенники Гераклу в виде таких же вот палиц. Слегка суживающиеся кверху, усеянные сучками, эти палицы могли быть бронзовыми, мраморными, высеченными из известняка и даже керамическими. Именно такую, терракотовую, палицу поставил в своем загородном доме владелец виллы. Скифы разбили ее, но Щеглов уверял, что все куски можно склеить.
— Но это еще что! — сказал Щеглов, закончив объяснения. — Главное, мы знаем теперь имя хозяина! Правда, приходится выбирать из трех имен, но одно из них безусловно верное…
Он осторожно развернул пакет, в котором лежали черепки от чернолакового рыбного блюда. Кое-где на них видны были царапины, но когда Щеглов сложил их вместе, на широком ободе явственно проступила монограмма «П» с косой чертой в верхнем правом углу.
— «Пар», — прочитал Щеглов. — Если бы такой черепок нашли в Херсонесе, возле храма, эта монограмма — а греки вообще любили зашифровывать имена монограммами! — могла читаться как «Партенон», то есть «посвященный Деве», главной богине Херсонеса. Но здесь, конечно, монограмма содержит имя хозяина. Выбирать приходится из нескольких имен — Парфений, Парфеноклес, Пармий… Так что, пока вы ездили, на вилле и хозяева объявились!
Щеглов радовался находкам, как мальчишка. За то время, что я провел в его экспедиции, я смог увидеть за его обычной серьезностью и романтику, и тот юношеский азарт, с которым он принимался обсуждать только что возникшую идею. Стороннему наблюдателю могло показаться, что, кроме археологии, для Щеглова ничего не существует. Это было не так. Сама работа — будничная работа археолога — медлительное и скрупулезное исследование, требующее терпения и усидчивости, было проникнуто для него такой же романтикой, как для других — охота, горнолыжный спорт или спуск в холодную темноту пещер. Раскапывая виллу, Щеглов успевал проводить со «змеенышами» занятия, писать научные статьи и даже прочесть несколько лекций для постоянных и временных жителей Черноморска. И за все это он принимался одинаково горячо и основательно.
…Мое пребывание на Тарханкуте затянулось дольше, чем я рассчитывал. Надо было уезжать. Собирался уезжать и Шилик. Он кончил электроразведку, и теперь план виллы был готов. За раскопанными кладовыми, ванной комнатой и маленькой винодельней, где стояла плита для пресса, начинался небольшой дворик. Судя по плану, его окружала крытая галерея, куда выходили другие комнаты — такие же кладовые, помещения для рабов и для скота. Все это Щеглову еще предстояло раскопать.
Я уже говорил, что с самого начала Щеглов поразил меня своей скрупулезностью и наблюдательностью. Казалось, у него был особенный нюх на мельчайшие детали. Другой мог пройти мимо них, не заметив, но именно они потом оказывались решающими для подтверждения той или иной гипотезы. Так, однажды Щеглова заинтересовало, насколько правы географы, считающие, что в первых веках до нашей эры климат в Причерноморье стал холоднее. Пыльцевой метод для этого не годился. В ряде случаев среднегодовые температуры водоемов можно узнать по анализам слоев извести раковин. Но Щеглов решил использовать для этого чешую рыб.
Греки занимались не только земледелием и виноградарством, но и рыболовством. Подобно моим знакомым рыбакам из Оленевки, они ловили кефаль, калканов и осетров. При раскопках археологи часто находили множество чешуи — и в рыбозасолочных цистернах, и просто в кучах. Собрав и изучив рыбную чешую из разных поселений, Щеглов вместе с одним из севастопольских ихтиологов подсчитал скорость роста древней кефали, определил средние размеры рыб и сравнил полученные цифры с обмерами современной кефали. Оказалось, что и величина, и скорость роста у древних рыб были много больше, чем у современных. Это означало, что похолодание действительно произошло, а до того климат Причерноморья был значительно теплее, чем сейчас.
Подобный случай произошел накануне нашего отъезда.
Все возможное время Щеглов проводил на вилле. Он зарисовывал отдельные части строения, подбирал черепицу и черепки друг к другу, обмеривал стены, присматривался к камням, обмазке, пытался выяснить, какие на вилле были починки. Наверное, сидя в палатке, он мог с закрытыми глазами описать каждый камень этих древних стен. Мы с Шиликом посмеивались, говоря, что Щеглов хочет найти клад, закопанный здесь хозяином перед набегом скифов. Клад не появлялся, но в стене Щеглов нашел «заклад» — довольно большую плиту, которая, как выяснилось впоследствии, закрывала прежний дверной проем.
И вот, в сотый или тысячный раз обходя раскопанные комнаты виллы, Щеглов обнаружил монету.
— А я что-то нашел! — торжествующе объявил он.
По правде сказать, мы с Шиликом не обратили внимания на этот возглас, обсуждая сложность предстоящего отъезда ввиду многочисленной аппаратуры Шилика.
— Эй вы, заговорщики! Я клад нашел! — крикнул нам громче Щеглов.
— А нашел, так неси сюда: делить будем! — отозвался Шилик.
Оба мы приняли это за очередной розыгрыш.
— А он не вынимается! — также шутливо ответил Щеглов.
В стене виллы, почти на уровне фундамента, в штукатурке виднелся край медной монеты, засунутой между камней. Только Щеглов мог заметить такой маленький кусочек зелени! И ребята, раскапывавшие эту комнату, и я, чистивший эту стенку ножом, монету проглядели.
Монета оказалась не только совершенно целой, но идеально сохранившейся: не потерта, не сломана. Если бы не темный слой окислов на ее поверхности, можно было подумать, что она только что вышла из-под чекана. И что самое удивительное, монета была не херсонесской!
На ее лицевой стороне было вычеканено курносое мужское лицо с бородой и чуть заметными рожками — голова сатира. На обратной стороне — изогнутый скифский лук, стрела и надпись «ПАНТИ». Такие монеты чеканили в Пантикапее, столице Боспорского царства, находившегося на месте современной Керчи.
— Как же она попала сюда? — недоумевал Шилик.
— А это строительная жертва, чтобы дом лучше стоял! — отозвался Щеглов. — Ее вложили сюда при постройке. Теперь мы совершенно точно можем определить, когда построена вилла. Такие монеты чеканились в Пантикапее между 330 и 315 годами до нашей эры. Монета совершенно новая, она почти не была в обращении. Значит, прошло совсем немного времени между ее чеканкой и строительством виллы. Клейма астинома Омфалика, как вы теперь знаете, дают примерно ту же дату — между 320 и 270 годами до нашей эры. Отсюда вывод может быть только один: наша вилла, или «вилла Парфения», как теперь ее можно называть, была выстроена в самом конце четвертого века!
— А во-вторых?
— И во-вторых, и в-третьих, и в-четвертых… Эх, если бы теперь начать копать саму Прекрасную Гавань! Когда точно возник этот город? Когда началось межевание? Теперь можно смело утверждать, что к концу четвертого века все клеры здесь уже существовали. Ведь не построил же этот Парфений виллу раньше, чем получил надел?! Интересно и другое: ведь монета-то не херсонесская! Как она попала к Парфению? Сам он привез ее из Пантикапея или получил в уплату от какого-то пантикапейского торговца? Но если верить «Присяге», никто из граждан Херсонеса не имел права продавать «хлеб с равнины», кроме как в сам Херсонес!..