Высота лабиринтов над уровнем моря указывала время, после которого здесь уже не было моря и раньше которого лабиринт не мог быть создан.
К сожалению, метод этот не давал гарантии, что лабиринт на данном месте был построен одно или два тысячелетия спустя. Но с таким неудобством приходилось мириться.
За исключением даты, гипотезы о назначении лабиринтов были диаметрально противоположны. И хотя Н. Н. Турина высказала свое предположение о происхождении каменных лабиринтов много позже, чем Н. Н. Виноградов и А. Я. Брюсов, в своем рассказе я нарушу хронологическую последовательность.
Свою гипотезу Н. Н. Турина обосновала расположением лабиринтов на берегу моря, а для Кольского полуострова еще и рядом с современными тоневыми участками. В нескольких случаях на Мурманском берегу ей удалось найти поблизости и стоянки древних рыболовов. Цепь логических построений — лабиринты, берег, море, рыбаки — приводила к мысли, что лабиринты — модели древних рыболовных ловушек, располагавшихся в этих местах при отливе. Модели должны были напоминать о конструкции и ориентировке настоящих ловушек. Собственно Турина только использовала гипотезу карельского археолога И. М. Мулло, допускавшего даже, что некоторые лабиринты могут представлять собой даже не модели, а остатки самих рыболовных ловушек: во время прилива рыба заплывала в спирали лабиринта и уже не могла найти оттуда выход.
Предположение Гуриной, однако, не могло объяснить, почему в некоторых случаях, как на Соловецких островах, в одном месте расположено сразу несколько, до десятка, одинаковых гигантских моделей? К тому же забытыми оказывались все остальные каменные сооружения, столь обильно представленные не только на Соловецких островах, где находился, как можно думать, главный центр «лабиринтной культуры», но и в некоторых других местах. А без объяснения всего комплекса задача не могла считаться решенной.
Первые, наиболее серьезные исследователи соловецких лабиринтов — Н. Н. Виноградов, проживший несколько лет на Соловецких островах и оставивший детальное описание их памятников, и Я. А. Брюсов, во многом использовавший работу Виноградова, — одинаково пришли к мысли, что лабиринты являются культовыми памятниками древних беломорцев. После неудачных попыток проникнуть под лабиринты оба археолога обратились к окружающим каменным кучам. Уже остатки разрушенных в древности дольменов могли их убедить, что если не сами лабиринты, то расположенные рядом насыпи из камней должны быть погребальными сооружениями.
Впечатление это еще усиливалось расположением лабиринтов.
На Большом Заяцком острове огромные спирали лабиринтов как бы опоясывали по берегу невысокий вытянутый холм, сплошь покрытый каменными кучами, дольменами и прочими сооружениями. Входы в эти лабиринты были сложены и ориентированы так, что вошедший оказывался смотрящим на каменные курганы и дольмены. Последние же, как верили оба исследователя, несмотря на неудачу раскопок, представляли погребальные сооружения, а в целом грандиозное кладбище первобытности. Это впечатление позволило Н. Н. Виноградову прямо утверждать, что лабиринты связаны с культом мертвых и являются не чем иным, как входами в «царство мертвых», которое они окружают. Вход в лабиринт предназначался здесь не столько для живых, сколько для души усопшего, которая через лабиринт попадала «на тот свет». Поэтому и повороты в лабиринтах, по мнению археолога, нужны были лишь для того, чтобы дух, раз пройдя по такому извилистому пути, уже не в силах был найти дорогу назад, к живым.
Для окончательного доказательства гипотезы недоставало только самих погребений или их остатков. Несколько каменных куч, разобранных исследователями, не принесли обнадеживающих результатов. По-видимому, остатки кремации в них были слишком незаметны. И только теперь раскопки А. А. Куратова позволили сделать решающий шаг.
Я был рад удаче своего приятеля, понимая, что произошла она лишь благодаря его настойчивости и внимательности. Теперь можно было утверждать, что на Соловецких островах — в первую очередь на Большом Заяцком острове и на острове Анзер — находились кладбище и грандиозное святилище первобытности. О том, что гигантские каменные спирали, столь долго занимавшие воображение археологов, оказались входами в «царство мертвых», можно было бы догадаться и раньше, вспомнив названия, которые они сохранили с исторической древности: пляски фей, дворцы двергов… Ведь маленькие народцы, насильно обращенные христианством в обитателей «преисподней», то есть того же «царства мертвых», «нижнего мира», своими «обиталищами» невольно выдавали входы в древний «потусторонний мир».
«Вход» в этом смысле был отнюдь не гиперболой, хотя на самом деле каменные лабиринты служили гигантскими алтарями, на чьих спиралях жрецы древности приносили какие-то жертвы подземным богам и совершали магические обряды. Однако было бы неверно только этим ограничить значение находок Куратова.
На мой взгляд, одной из главных заслуг Куратова была не столько находка древнего погребения под каменной кучей, сколько долгая и кропотливая работа по составлению планов лабиринтов и их окружения, по картографированию результатов, по созданию первой классификации каменных лабиринтов и выделению определенных типов.
Наука бессильна без порядка и без системы. Как в игре, в ней следует заранее определить условия и те названия фигур, которыми оперирует исследователь. В данном случае потребовалась долгая работа, чтобы, используя старые материалы, случайные известия, сохранившиеся в записках путешественников, фотографии и — даже! — открытки, составить первую схему распространения и нахождения лабиринтов в северных странах. А когда все это было сделано, выяснилась любопытная картина.
Лабиринты известны на огромном пространстве, но в самом Белом море они есть далеко не на всех берегах. Они сохранились кое-где на Карельском побережье, в Кандалакшском заливе, на Терском берегу, в горле Белого моря у Поноя, на Мурманском берегу. Оттуда их цепочка уходит на запад, в Норвегию. Все остальные берега Белого моря — Онежский, Летний и Зимний — лабиринтов и подобных им сооружений не знают, хотя Соловецкие острова лежат в виду Онежского полуострова, а от Терского берега отделены сотнями километров.
Как теперь выясняется, ничего удивительного в этом не было. Распространение лабиринтов в Белом море точнейшим образом отмечало границу между двумя человеческими общностями, отличавшимися друг от друга и формами своих вещей, и материалом, из которого они изготовляли свои орудия. Население восточного и южного побережья Белого моря, где никогда не существовало ничего похожего ни на лабиринты, ни на какие-либо иные каменные постройки, изготовляло свои орудия из розового и беловатого кремня месторождений Северной Двины; обитатели Карелии и Кольского полуострова, кроме кремня, причем иного, чем двинский, использовали еще и кварц, который Куратов нашел в погребении на Большом Заяцком острове. Значит, не случайно археологи не могли обнаружить на островах Соловецкого архипелага ни одной стоянки с кремневыми орудиями!..
Да, Соловецкие острова были «островом мертвых» и святилищем людей, изготовлявших орудия из кварца. Здесь лабиринты были неразрывно связаны с заупокойным культом — культом мертвых. «Но как быть с другими лабиринтами? — думал я. — Как объяснить их? Ведь комплексы, подобные найденному на Большом Заяцком острове и на острове Анзер, почти не повторяются! Несколько лабиринтов были описаны на реке Поной, причем далеко от моря. Но были ли вместе с ними и каменные кучи? Неизвестно. На такие невзрачные детали почти никто не обращал внимания. Единственным достоверным описанием лабиринтов с каменными кучами в Финляндии археологи обязаны Л. Пяккенену, который нашел их в устье реки Торнео. А остальные? Ведь отдельных лабиринтов, находящихся на берегу моря, на островах, при устьях рек и даже далеко от моря, но на берегу реки, — их около сотни! Наконец, тот лабиринт, который я видел на Терском берегу возле Умбы, — там не было никаких следов погребальных памятников!..»
И вот здесь невольно приходилось возвращаться к той закономерности в расположении одиночных лабиринтов, на которой строила свои домыслы Н. Н. Турина. Как правило, вблизи одиночных лабиринтов, рядом с ними, находились современные рыбацкие тони. Больше того: современные рыбаки знали, что самые удобные, самые добычливые для ловли рыбы участки находятся перед лабиринтами. На Мурманском берегу в таких местах Турина обнаружила и стоянки с кварцевыми орудиями. Это означало, что древние рыболовы, у которых не было современных капроновых сетей, пенопластовых поплавков-кибасов, железных якорей, вынуждены были для гарантии успеха выбирать лучшие из лучших мест — и для поселений, и для промысла. Они могли ловить рыбу только на ровном, осушавшемся во время отлива дне, используя ловушки, действовавшие во время прилива и опорожнявшиеся при отливе.
Каменные спирали на берегу не были «моделями». Это были алтари, на которых первобытные рыболовы приносили жертвы Хозяину Воды, чтобы он загонял свою рыбу в поставленные ловушки; Солнцу, которое, не спускаясь за горизонт или спускаясь на краткое время, совершало такие же круги по небосводу, как жрец-заклинатель в петлях лабиринта. Может быть, в танце воспроизводилось движение той семги, Большой Рыбы, возвращающейся в родные реки с моря и являвшейся настоящей «рыбой жизни» для древних обитателей Севера, которая, по уверениям моих друзей-поморов, «чует» воду родной реки «правой ноздрей». Здесь я уже вступаю в область догадок, но обширность материала, собранного этнографами у северных народов, позволяет делать весьма широкие допущения.
…Через несколько лет я смог снова подняться на скалу с одинокой сосной, увидеть белую полосу песка, могучие сосны над лукоморьем и медленно зарастающие спирали лабиринта. Совсем иначе смотрел я теперь на этот жертвенник самых древних поморов, сожалея, что пришел с пустыми руками и не знаю, какую жертву привыкли получать их боги на этом алтаре. Возможно, они укладывали в центре головы съеденных рыб, веря, что «душа» каждой рыбы так же бессмертна, как и их собственная, и, если не съесть голову и хвост, а опустить их в море или реку, рыба