По тундре, по железной дороге,
Там, где мчится курьерский «Воркута – Ленинград»,
Мы бежали с тобою, опасаясь погони,
Опасаясь тревоги и криков солдат…
Надсаженный голос с трудом пробивался сквозь рев двигателей, дребезжание обшивки и гул воздушных завихрений за тонким дюралевым листом фюзеляжа.
– Теперь нас хрен достанут!
– Руки коротки!
– Ох и погуляем теперь!
Повышенная шумность не насторожила преступников и не испортила им настроения. Они просто не знали, что она означает. Как не знали и об устройстве самолетов транспортной авиации. Эти машины не предназначены для перевозки людей, поэтому герметичной в них является только кабина пилотов. В грузовом отсеке давление и температура равны давлению и температуре за бортом.
– Кайф! Еще бы водки!
– Потерпи, Груша, скоро нажремся от души!
Дело было весною, зеленеющим маем,
Когда тундра проснулась, развернулась ковром…
– Эй, Расписной, чего такой смурной?
– Устал. Спать хочу.
Прикрыв глаза, Вольф напряженно размышлял.
Рабочий потолок «Ан-24» – восемь тысяч метров. Значит, минус пятьдесят по Цельсию и почти полное отсутствие кислорода. Верная смерть. Причем недостаток воздуха ощущается уже на трех тысячах, значит, на этом рубеже и надо прыгать. Скорость набора высоты – сто пятьдесят метров в минуту. Через двадцать минут, не позже… За это время самолет пролетит около двухсот километров. Вполне достаточно, чтобы выйти из круга усиленных поисков. Итак, задача…
Наметив план действий, Вольф незаметно взял себя за запястье и принялся считать пульс. Обычно у него стабильно восемьдесят ударов в минуту. С учетом перенесенных нагрузок и волнения можно ожидать повышения до девяносто-ста. Пусть будет сто, для ровного счета. Двадцать минут – это две тысячи ударов. Значит, через две тысячи ударов надо начинать действовать.
Несколько раз он сбивался, но определил время правильно, потому что почти сразу ощутил первые признаки нехватки кислорода. К тому же стало заметно холодней. Не торопясь, Вольф поднялся, прошелся взад-вперед, будто разминая ноги. Зубач и Груша дремали, Челюсть тоже находился в полузабытьи. Катала бодрствовал, хотя отчаянно зевал: организм пытался компенсировать недостаток кислорода.
– Пойду отолью, – сказал Вольф, протискиваясь между грузом и холодной стенкой фюзеляжа. Когда он сунул руку под железную лавку, сердце учащенно колотилось. Пилоты могли забрать парашюты в кабину, а может, в парашютных сумках лежит какое-то барахло: запасные комбинезоны, инструменты или сухие пайки… Пальцы нащупали брезентовую ткань, через секунду он убедился, что все в порядке: это настоящие парашюты.
Когда Вольф расправлял лямки подвесной системы, какое-то движение за спиной заставило обернуться. Зубач целился ему в голову и понимающе улыбался.
– Я всегда знал, что ты мусор! – перекрывая шум, прокричал Зубач. Он хотел сказать что-то еще, но не успел: двумя руками Вольф мощно швырнул парашют ему в лицо. Пятнадцатикилограммовый мешок опрокинул уголовника на спину, Волк прыгнул следом и нанес удар, которым боец специальной разведки нейтрализует вражеского часового. Удар получился: Зубач не успел ни вскрикнуть, ни выстрелить. Пистолет выпал из мертвой руки, и Вольф сунул его в карман. Потом быстро надел парашют, расконтрил и распахнул люк. Плотный поток холодного воздуха с воем ворвался внутрь. Наклонившись, Вольф подцепил тело Зубача под мышки и рывком выбросил за борт. Потом прыгнул следом.
После нечеловеческой тесноты камер автозака, звериной скученности столыпинских вагонов, дикой перенаселенности «хат» раскинувшееся кругом бескрайнее голубое пространство пьянило, как бесценное шампанское. Раскинув руки и ноги, он несся к разбитой на ровные квадраты полей земле, и чистые холодные струи смывали с души и тела тюремную грязь и вонь. Он парил, как птица, и наслаждался полетом, а завсегдатаи зарешеченного пространства, чувствующие себя в пропитанном миазмами и страхом парашном мирке, как рыбы в воде, не умели летать, поэтому чуть ниже беспомощно кувыркалась тряпичная фигура Зубача, а трое других преступников обречены на скорую и неминуемую смерть от удушья.
Вольф вытянул кольцо, купол наполнился и остановил падение, тряпичная фигура стремительно унеслась к земле. Он поискал глазами «Ан-24». Самолет продолжал набирать высоту, неожиданно от него отделилась черная точка. Парашютист? Нет, какой-то мешок камнем прочертил светлую синеву неба и врезался в землю. Вольфу было все равно, где садиться, и он натянул стропы, сокращая дистанцию. Через несколько минут напружиненные ноги коснулись пашни, сгруппировавшись, он упал на бок и сноровисто погасил купол. Потом, по щиколотку увязая в мягком черноземе, направился к мешку. Загадка разрешилась через сто метров: в неестественной позе распростерся на пахоте Катала. Он неправильно надел парашют и разбился в лепешку.
Вольф сплюнул. Это тебе не карты передергивать! И не спасших тебя людей убивать!
Вдали тарахтел трактор. Когда Вольф подошел, тракторист вытаращил глаза:
– Шпион, что ли?
Вольф оторопел. Что, у него статья на лбу написана?
– Почему вдруг?
– А кто еще? С неба или шпионы, или космонавты спускаются. Только космонавтов тут отродясь не бывало.
– Где ближайший телефон?
Тракторист расплылся в улыбке.
– Значит, ты наш шпион, а не ихний! Вон там деревня, из правления позвонишь… Слышь, а то кто попадали?
Вольф вздохнул:
– То – ихние.
В деревне Вольф переполошил всех собак. Грязный, небритый, в мятой зэковской робе, он устало брел по пустынной улице вдоль неровного ряда черных покосившихся домишек, напоминающих зубы в челюсти колхозника-пенсионера. За ним клубилась пыль и катился многоголосый остервенелый лай беспородных шавок разных мастей и размеров. Не будет ничего удивительного, если из-за какой-то занавески жахнет дуплетом старенькая двустволка, заряженная вместо дроби порубленными гвоздями. В этих краях издавна за голову беглеца давали чай, сахар, сигареты и немного денег…
Но когда он подошел к правлению и увидел сторожа, опасения развеялись. У того был еще более запущенный вид, и встретил он незнакомца вполне радушно.
– Здравствуй, мил-человек. Закурить не дашь?
– Откуда? Неделю в лесу блукал, еле выбрался. Телефон срочно нужен!
Сторож задумался:
– Телефон? Надо у начальства спросить… Только ни председателя, ни бухгалтера, ни агронома – никого нету.
Вольф взглянул на тонкую шею мужика, легкомысленно заброшенную за спину берданку и тяжело вздохнул.
– Вот что, товарищ, речь идет о деле государственной важности. Тут бюрократию разводить ни к чему. Твой председатель в курсе дела. Открывай, быстро!
То ли казенные обороты сделали свое дело, то ли сыграл роль грозный вид Вольфа, но сторож зазвенел ключами, отпер амбарный замок и пропустил незваного гостя в неказистую комнатенку с древней обшарпанной мебелью.
– Как называется деревня?
– Дворы, – шмыгнул носом сторож. – Обыкновенно называется. Дворы.
– Постой на улице!
Допотопный черный телефон тихо гудел надтреснутым зуммером. Раздолбанный диск крутился со звуком трещотки, впервые в своей долгой жизни набирая номер не сельхозуправления, не агрохимии и даже не райисполкома, а Оперативного управления КГБ СССР.
– Дежурный слушает, – четко доложила трубка.
У Вольфа перехватило горло. Он не знал, где находится, не знал, какое сегодня число, не знал даже, который сейчас час. Затерянный в неизвестности и безвременье, лишенный легендой собственной личности, размазанный по шконкам, автозакам, этапам и пересылкам, он вдруг почувствовал, что обретает привычную форму.
– Дежурный слушает! – трубка стала строже.
– Это Вольф. Передайте Петрунову, я нахожусь в двухстах километрах от Синеозерска. Деревня Дворы. Правление колхоза.
Сдавленный голос колебал мембрану, преобразуясь в электрические сигналы, которые со скоростью света пробежали тысячи километров по проводам и телефонным кабелям, искря и теряя миллиамперы на контактах сотен реле коммуникационных узлов, ворвались в оптико-волоконную систему правительственной сети, прошли через усилители, вновь превратились в звуковые волны, влетели в волосатое ухо и легли на слуховую перепонку майора в мундире с васильковыми петлицами.
– Что?! Вольф?!
– Деревня Дворы. Правление. Информация для Петрунова, – как заведенный повторил беглец.
– Ждите у телефона! Никуда не отходите, вас все ищут! Ждите у телефона! – Майор наклонился к пульту и принялся нажимать кнопки и щелкать рычажками.
Вольф положил трубку и несколько минут неподвижно сидел, облокотившись на покрытый чернильными пятнами стол. Сейчас он верил в чудо и ждал, что Александр Иванович Петрунов внезапно материализуется прямо из воздуха. Но потом чувство реальности возобладало. Вряд ли кто-нибудь быстро доберется до этих богом забытых мест…
Внезапно прорвалось ощущение дикого голода. Картошка, сало, стакан самогона… Где же сторож? Он, похоже, добрый малый…
– Эй, друг!
Вольф вышел на крыльцо и замер: сторож целился из своей берданки прямо ему в живот. За ним стояли несколько мужиков с топорами и вилами.
– Подними руки! – скомандовал кто-то справа. Это оказался милиционер в потертой лейтенантской форме. Прижимаясь к стене, он наводил на беглеца пистолет.
– Теперь спускайся с крыльца и лягай на землю! – приказал лейтенант.
– Брось, командир, сейчас тебе позвонят и все объяснят, – попробовал отговориться Вольф, хотя и понимал, насколько это малореально.
– Наземь, убью!
Пришлось выполнить команду. Ему связали руки и ноги. Веревка была толстой и теоретически для таких дел не подходила, но мужики компенсировали это старанием – Вольф не мог даже шевельнуться.
– Вот так-то лучше, – сказал лейтенант. – Объяснит он мне, клоун! Там два трупа в поле и парашюты! Что ты объяснишь? Давай, Митрич, запрягай – в район повезем…