Билл представил, и брови у него поползли вверх, а губы задрожали в тщетном усилии сдержать улыбку.
— Бухила? И тоже в рабочее время? — Он кивком показал на дверь, за которой скрылась посетительница. — Это как раз в ее вкусе, представляю себе!
Бургос вскинул голову и фыркнул.
— Сначала Ахмед был против, он не желал, чтобы Бухила приходил сюда. Но потом, не знаю почему, он как будто сдался. Этот человек словно околдовал его. Вы знаете, его глаза наводят страх… как…
— Я видел его на похоронах, — кивнул Билл. — Глаза — его сильнейшее оружие.
— Мне показалось, что он похож на уголовника, — презрительно фыркнул Бургос. — Как бы то ни было, это стоило нам по крайней мере одного прекрасного покупателя, а может быть, и больше. Вот что я вам скажу.
— Мммм. Чем еще занимался здесь Бухила, кроме того, что разгонял ваших клиентов?
— Я бы сам хотел это знать, — закатил глаза Бургос. — Возможно, обращал в свою веру? Ахмед ведь был выдающейся знаменитостью. — Он помолчал. — Если Бухила искал кого-то на роль формального вождя, рекламы, что ли, своего смехотворного движения, Ахмед был бы для него выгодным приобретением. Его ведь везде принимали. Скажу вам откровенно, во Франции не так уж много арабов могут этим похвастаться, — прибавил он со злостью.
— И коренных французов тоже, — чуть слышно пробормотал Билл.
— Прошу прощения? — Бургос наклонил голову, пытаясь расслышать его слова.
— Не имеет значения, — громко ответил Билл. — Вы сказали, что он вел себя «странно». Настолько ли странно, чтобы вы заподозрили его в намерении выброситься из окна?
От этих слов Бургоса бросило в дрожь.
— Ну, мне кажется, вы недалеки от истины. — Он побледнел, вынул из кармана накрахмаленный носовой платок и приложил его к губам. — Почти всю последнюю неделю он был такой странный, будто под страшным принуждением. И несколько раз упоминал ваше имя.
— Что он говорил? — сумрачно спросил Билл.
— Только то, что пытался связаться с вами, — покачал головой Бургос. — Ему, вероятно, нужно было посоветоваться с вами. Вы же знаете, господин Дюваль, он очень ценил ваше мнение.
— А о чем, вы не знаете? — спросил Билл. — О делах? У вас были затруднения?
— Видит Бог, нет, — энергично замотал головой Бургос. — Наши дела — дела Ахмеда — идут, или, лучше сказать, шли отлично. Мы едва справлялись с заказами. Нет, нет. За свои дела он мог не беспокоиться.
От Билла не укрылось ударение, которое сделал Бургос на слове «дела». Он выжидающе посмотрел на него, но Бургос отвернулся, резко взмахнул рукой и вдруг как-то неестественно рассмеялся.
— Мне кажется, все дело в его сестрице. Дражайшей Кельтум.
— И мне так кажется. Кто знает, возможно, она заходила сюда, чтобы прийти в себя. — Билл помолчал. — Господин Бургос, а что еще могло быть? Кроме дел? Что-то в личной жизни Ахмеда? Вам ничего не известно?
Стоя спиной к Биллу, Бургос покачал головой.
— Не что-то, — прошептал он так тихо, что Билл подошел поближе.
— Тогда кто-то? — тихо спросил он. — Кто это был, господин Бургос?
— Не знаю. — Бургос втянул голову в плечи. — Я умолял его рассказать мне все, но он не захотел. — Он посмотрел Биллу прямо в лицо, глаза его сверкнули. — Бедный малыш, за последние дней десять он совершенно измучился, был страшно подавлен. Из-за ничтожного пустяка ударялся в слезы. Не знаю, кто это был, но он доконал Ахмеда.
— Послушайте, — Билл дотронулся до рукава собеседника. — Я понимаю, вам тяжело будет ответить на мой вопрос, но скажите, господин Бургос, когда именно вы потеряли Ахмеда?
— Но вы же отлично знаете, когда он выбросился из того окна! — Бургос изумленно уставился на Билла. — Он…
— Нет, — покачал головой Билл. — Когда вы потеряли его, вы, а не остальное человечество? Когда вы впервые поняли это?
Еще какое-то мгновение Бургос изумленно смотрел на него, а потом опустился на размотанные рулоны тканей, из-под которых почти совсем не было видно крытого кремовой кожей дивана. Слезы катились по его гладким щекам. Билл прошел мимо него, тихо прикрыл дверь, вернулся и не отрываясь смотрел на плачущего мужчину.
— Месяц назад, хотя отношения начали портиться за неделю до этого. Разговаривали мы только о делах. Он буквально вычеркнул меня из своей жизни. Это было невыносимо, и я потребовал у него объяснений. Здесь, в этой комнате. — Еще один взрыв рыданий. — Была ужасная сцена. Ужасная. — Рыдания оборвались. Бургос надавил кончиками пальцев на глаза, и к нему сразу же вернулось самообладание.
— И он так вам и не сказал, кто занял ваше место? — мягко спросил Билл.
Бургос сидел, уставившись в пол, голова его склонилась, руки висели плетьми.
— Нет, — прошептал он. — Я спрашивал его — снова и снова. Мне было очень важно знать это, — прибавил он, умоляюще взглянув на Билла. — Но он отмалчивался. Нет, он не грубил мне, просто стал очень скрытным. Сказал, что просто не может рассказать мне, вот и все. — Он уронил голову на руки и тихо заплакал.
Билл несколько мгновений постоял не шевелясь, потом опустился на корточки и приблизил лицо к лицу Бургоса.
— Простите меня, господин Бургос, — шепотом проговорил он. — Я в самом деле прошу у вас прощения. Мне ведь известно, что́ он значил для вас, и я все понимаю. У Ахмеда были слабости, но мы оба в долгу перед ним, черт возьми. Я знаю, вам тяжело говорить об этом, но мне нужно задать вам еще несколько вопросов. Хотели бы вы, чтобы их постигло возмездие? Тех, кто погубил Ахмеда? Хотели бы вы помочь Сиди Бею спокойно умереть?
Бургос еще ниже опустил голову и что-то невнятно пробормотал. Потом, глубоко вздохнув, отвел руки от лица и полными слез глазами посмотрел на Билла.
— Пожалуйста, постарайтесь помочь мне. — Билл поднялся. — Вы сказали, что Ахмед заходил сюда в день самоубийства. Видел ли его кто-нибудь из служащих?
— Нет. Это точно. Дельфина ушла обедать. Она обычно обедает с половины первого до двух.
— Vive la France![5] — улыбнулся Билл. — Вы заперли салон?
— Демонстрационный зал? — машинально поправил Бургос. — Нет. Была еще одна девушка, Флоранс. Но она фактически все время, пока обедала Дельфина, была в кладовой и слышала, как он вошел.
— А раньше бывало, чтобы он появлялся в обеденное время?
— Очень часто. Вы же знаете, он обычно приходил после полудня и работал до двух-трех часов ночи. Он всегда говорил, что по утрам ничего не получается.
— Точно. Я забыл, что у него был особый распорядок дня. Вы сказали, девушка слышала, как он пришел. А видела ли она его?
— Очевидно, нет. Она услышала звонок, выглянула, никого не увидела, но решила, что пришел именно он — это было к тому же обычное его время.
— Дверь кабинета была открыта или закрыта?
Бургос задумался.
— Закрыта, точно закрыта. И это показалось нам немного странным, потому что, когда он работал, дверь почти всегда была нараспашку. Ему нравилось общаться с персоналом и клиентами.
Билл нахмурился.
— А если бы сюда вошел еще кто-нибудь, девушка услышала бы?
— Ну да, естественно! — Бургос сделал неловкое движение.
— Естественно?
— Вы наступаете на контактную площадку, и срабатывает зуммер. — Бургос выговаривал эти слова с таким выражением лица, словно чувствовал от них во рту горечь. — Этого можно избежать, но нужно знать, где она находится, и постараться не наступить на нее. Я пробовал. После того как Ахмед… ушел, — прибавил он, отвечая на вопрошающий взгляд Билла. — У нас здесь нечего красть. И мы всегда сопротивлялись этой мании собственной безопасности, которая, кажется, почти всем нынче изрядно портит жизнь.
— Приятно, что еще остались неодураченные! Итак, некто мог проникнуть сюда, и, когда Ахмед приехал, его уже ждали в кабинете.
— Да, по-моему, это вполне вероятно. Вы имеете в виду… вы думаете, что сюда могли войти какие-то люди и они что-то искали, когда он пришел? — Он как-то нервно и быстро оглядел комнату, словно хотел убедиться, что незваных гостей здесь нет.
— Не знаю, но такая возможность не исключена. А вы знаете, что он был вооружен, когда ворвался в кабинет Вадона? И угрожал ему оружием?
При упоминании об оружии Бургос буквально затрясся от ужаса.
— Да. Я видел это ружье. Вошел к нему, а он отпиливает ствол слесарной ножовкой! Я чуть не умер, увидев такую картину.
— А не спросили, зачем это ему понадобилось?
— Конечно, спросил! — Глаза Бургоса затуманились. — Он ответил, что это не мое дело, что мне лучше все, что увидел, забыть. Потом обругал Лигу национального спасения: мол, из-за них он, араб, не чувствует себя в безопасности на улицах.
— И, разумеется, не убедил вас.
— Ахмед гуляет по улицам? — попытался улыбнуться Бургос. — Вот уж действительно абсурдная мысль. Он никогда никуда не ходил пешком. Ездил на «мерседесе» или на такси. С него сталось бы вызвать такси, чтобы добраться отсюда до ресторана Фуке!
— Я сам пытался отучить его от этой привычки, — улыбнулся Билл. — Оборотная сторона культурного наследия. А, господин Бургос? Араб становится богачом и считает ниже своего достоинства ходить пешком: еще чего! Пусть лучше кто-то возит его. Так зачем, по-вашему, ему понадобилось вооружаться?
— Потому что он боялся, — пожал плечами Бургос. — Но не уличных бандитов, а я не знаю кого.
— Он здесь держал оружие?
— Нет, конечно, нет. Я бы не остался здесь, зная, что оно где-то рядом, ужасно боюсь оружия. А Ахмед всюду таскал его с собой.
— В кармане? Даже с отпиленным стволом дробовик был бы виден под пиджаком.
— Он носил его в сумке.
Билл кивнул. Многие годы Ахмед не расставался с сумкой, висевшей у него на плече. Она служила его бумажником, портфелем, даже письменным столом и всегда была набита эскизами и лоскутами тканей.
— Так, значит, если бы кто-то был здесь, то Ахмед преподал бы ему хороший урок?