— Алло! — хрипло произнес он, когда на другом конце провода подняли трубку.
— Да.
В этот раз он даже не обратил внимания на снисходительную нотку, звучавшую, как обычно, в холодном голосе графини.
— Это я. Он дома? Мне нужно поговорить с ним. Немедленно.
— Да, я поняла, что это вы, — ответила она, даже не пытаясь скрыть презрения. — Сейчас передам ему трубку. — После недолгого молчания он снова услышал ее голос, теперь уже настороженный. — Кстати, откуда вы звоните?
— Из телефонной будки, разумеется! Передайте же ему трубку, ради Бога.
— Минуточку.
Вадона передернуло от злости. Эта дрянь взяла себе моду разговаривать с ним так, словно он младший садовник в ее родовом имении. Вгрызаясь в ни в чем не повинный ноготь, он тревожно оглядывался по сторонам, боясь быть узнанным.
— Привет, старина. Как поживаете в это прекрасное утро? — добродушно пророкотал де Медем.
— Как я поживаю? — взорвался Вадон. — А как, по-вашему, я должен поживать? Вы слышали, что случилось?
— А что случилось? — невозмутимо и вместе с тем лукаво поинтересовался де Медем.
— С американцем, идиот! Женщина! — почти провизжал Вадон. Помолчал, наконец овладел собой и продолжил: — Эти ваши… свиньи с ума сошли? Я никогда не просил ни о чем подобном. Я ведь даже не намекал о такой… такой… жестокости. Конечно, понимал, что без некоторого членовредительства не обойтись. Но… это! — Он провел по лицу дрожащей рукой. — Это же катастрофа. Это никогда… я…
— Заткнитесь! — оборвал его де Медем.
— Что? — поперхнулся Вадон.
— Заткнитесь! Вы ведете себя как ребенок! А вы чего ожидали? Во время войны вы были героем. Да? И поубивали тогда достаточно людей. Да? И как будто гордитесь этим.
— Я сражался за Францию! На войне как на войне!
— Правильно, дружище, — ледяным тоном прошипел де Медем. — Постарайтесь понять, что так должно было случиться, раз уж она впуталась в это дело. — Самоуверенность де Медема несколько противоречила его собственной реакции на совсем недавний звонок Саида, однако, когда улеглась ярость, он понял, что Саид был прав. Все получилось не так-то уж плохо. Когда он снова заговорил, его голос звучал спокойно. — Рано или поздно она сообразила бы, что владеет нашей тайной, и стала бы шантажировать нас. — Он помолчал и совсем тихо прибавил: — Не вам мне объяснять, какими все это чревато неприятностями. — Вадон застонал, словно его ударили. Де Медем сделал вид, что ничего не слышал, и продолжил: — Она не удержалась бы от этого. Не сейчас, так позже, когда ей не под силу станет заниматься своей профессией. Слишком велико искушение. А так не будет никакого искушения. Верно? — весело спросил он.
— Но она же мертва, — хныкал Вадон.
— Поймите же, проституция всегда была опасной профессией, — с насмешливой серьезностью заявил де Медем и оглушительно расхохотался. — Разве угадаешь в клиенте извращенца? Такого, как наш приятель-американец. — Внезапно смех прекратился. — А теперь вместо того, чтобы причитать над ошибками моих людей, давайте поговорим об упущении ваших ребят. Как это ваши идиоты-полицейские умудрились проморгать его? Ведь им же позвонили в момент, когда все это делалось?
— А я здесь при чем? — оправдывался Вадон. — Что, по-вашему, я должен был сделать? Заранее предупредить префекта полиции, что в пять утра в частной квартире я ожидаю убийство? Не болтайте глупостей! Как бы то ни было, они приехали туда через несколько минут после звонка. Ваши недотепы, должно быть, разбудили его, и он смылся. Может быть, их было недостаточно?
— Ну да, — язвительно возразил де Медем. — Может быть, нужно было послать роту? И в ближайшие сутки кто-нибудь из них распустил бы язык. — Он понизил голос до шепота. — Один болтун, расхваставшийся в баре, — и все, за что мы боролись, полетит псу под хвост. Вы согласны со мной? — Вадон промямлил, что согласен. — Ну вот и хорошо. А теперь, старина, вы должны помешать американцу натворить глупости. — Внезапно пришедшая в голову мысль рассмешила его. — Своими потрясающими выступлениями по телевизору вы убедили нас, что французская полиция — лучшая в мире. Так что, надеюсь, они быстро поймают его. Очень быстро. Знаете, на вашем месте я бы порекомендовал им сделать нечто большее, чем просто поймать его. Подчеркнул бы, что он очень опасен и, главное, непредсказуем. И велел бы не церемониться. Он же вооруженный псих, уже совершил одно убийство, ему нечего терять. Вы следите за моими рассуждениями, старина?
— Я без ваших поучений знаю, как делать свою работу, де Медем. Мы уже затребовали у американцев его фотографию и к завтрашнему дню раздадим копии всем французским полицейским. Предупредим их, что он сумасшедший. Возможно, вооружен и при аресте наверняка окажет сопротивление. Ясно, какой же полицейский станет рисковать своей шкурой ради удовольствия арестовать его. Вы следите за моими рассуждениями, старина?
— Разумеется, — хихикнул де Медем. — И должен сказать вам: очень приятно иметь дело с человеком, с которым мыслишь на одной волне. А о нашем… э-э… визитере у вас есть какие-нибудь новости?
Вадон оглянулся, словно хотел убедиться, что никто из воздуха в будке не возник.
— Нет еще. Мы очень редко получаем оттуда донесения. Друзья наши принимают все это слишком близко к сердцу. Но мы ожидаем его с минуты на минуту. Взяли под наблюдение весь их транспорт, гражданский и военный. Теперь у нас полная уверенность, что эти подонки не проскользнут к нам без нашего ведома.
— Ну а если они попытаются это сделать, ваша обязанность — помочь им. Как только прибудет, так и до свидания — вознесется. Непорядочно было бы разочаровывать наших маленьких смугленьких приятелей. Они так хлопочут, чтобы он наконец получил пулю в лоб!
— Не смейте так говорить! Прошу вас, — содрогнулся Вадон.
— А почему нельзя? — ласково осведомился де Медем. — Эта же линия не прослушивается. Да? Вот уже много недель вы убеждаете меня в этом. У вас не было причин изменить свое намерение? — В его голосе послышалась неприкрытая угроза. — Не было?
— Нет-нет. Разумеется, нет! Я каждый день лично просматриваю списки телефонных номеров, которые подлежат прослушиванию. Ни один номер не попадет туда без моей санкции. Уж не думаете ли вы, что я сошел с ума?
— Нет. Но мне кажется, что ваша работа выводит вас из душевного равновесия, и я опасаюсь, что это может повредить вашему здравому смыслу. Вот и все. Будет жаль, если это испортит все дело — теперь, когда мы так далеко продвинулись.
— Бросьте опекать меня, де Медем. Я сделаю свою часть работы.
— Отлично. Вы убедили меня. Кстати… э-э… орудия прибыли. Может быть, заглянете и заберете их? Скажем, сегодня вечером.
— Нет-нет, — возразил Вадон. — Не думаю. Не смогу. Только не сегодня. Я буду…
— В девять часов. Идет?
— Я же сказал вам, что сомневаюсь, смогу ли…
— В девять. Это займет всего несколько минут. Только не опаздывайте, пожалуйста, а то графиня разнервничается. Она одного их вида не выносит.
— Здесь! Вон он! — Билл показал на стеклянный козырек остановки автобуса. — Нет! — поспешно остановил он Кельтум. — Не останавливайтесь.
Лантье сидел на остановке, поглощенный чтением книги в мягкой обложке. Неподалеку болтали две женщины с маленькими детьми на руках. Билл внимательно оглядел улицу: нет ли подозрительных фургонов или уборочных машин или еще какого-нибудь наблюдения. Это стало у него уже рефлексом. — Хорошо. Можете здесь повернуть?
Он крепко сжал дверную ручку. Перед уходом из квартиры пришлось настоять, чтобы она сменила серый халат на обычное платье. Вначале Кельтум сопротивлялась, потом пыталась упрашивать его. Он не уступал, и она ударилась в слезы. На это он среагировал с почти истерической яростью. Билл не ожидал такого взрыва страстей и был вынужден приписать авторство идеи переодевания Сиди Бею. Наконец, все еще негодуя и всхлипывая, она удалилась в спальню и вскоре вышла оттуда в кремовой шелковой закрытой блузке и темно-синей юбке. С тех пор Кельтум не проронила ни слова, зато кипевшая в ней обида нашла выход в лихачестве, она не обращала ни малейшего внимания на просьбы Билла не возбуждать интереса полиции.
Вот и сейчас она сделала неправильный поворот, колеса задели за угол обочины, машина противно скрипнула. Она дала обратный ход, отпустила сцепление, машина рванула назад, вылетела на середину улицы, и ехавший навстречу грузовик вынужден был остановиться. Попыталась включить первую скорость — не получилось, новая попытка — и машина понеслась скачками к автобусной остановке, а водитель застрявшего в водовороте движения грузовика яростно грозил им вслед кулаком.
— Вы на редкость осторожны и благоразумны, — пробормотал Билл.
— Но вы же велели повернуть. Или не так? — Она снова сердито зыркнула на него.
Билл устало улыбнулся: наконец-то она заговорила.
— Правильно. Велел. Можете ли теперь войти в полосу движения? Осторожно. Постарайтесь только не переехать Лантье, прежде чем я договорюсь с ним.
— Я не напрашивалась катать вас по городу, — строптиво вскинула она голову. — Терпеть не могу водить машину. Я уже много месяцев не прикасалась к рулю.
— С тех пор как Бухила вошел в вашу жизнь?
— Да, если угодно, — вспыхнула она, глядя прямо перед собой. — Разве это не одно из известных каждому дураку положений ислама? Женщины не водят машин. — Неестественный, ломкий, полный сарказма голос. — И, конечно, каждый мужчина имеет кучу жен.
Ответ вертелся у него на языке, но Билл с трудом подавил искушение.
— Простите меня, Кельтум, — мягко сказал он. — Я не должен был заставлять вас садиться за руль.
Она повернулась, пристально посмотрела на него, очевидно, решила, что он смеется над ней, и помрачнела. Он выдержал ее взгляд.
— Я знаю, что это свинство. Но мне нужно, чтобы вы сделали это, и я искренне прошу у вас прощения.
Она снова посмотрела через ветровое стекло, прищурилась, пошевелила губами, собираясь что-то сказать, но промолчала и остановила машину.