— Итак, договорились? Вы ждете меня в квартире и никуда не уходите, пока я не позвоню. Если Лантье сказал правду, мне может срочно понадобиться помощь.
— Ждать мужчин — разве не для этого созданы арабские женщины? — По ее лицу невозможно было понять, шутит она или говорит серьезно.
— Ммм. Если до завтрашнего вечера не дождетесь моего звонка, позвоните вот по этому номеру и скажите Лантье, что со мной случилось несчастье. — Он постучал пальцем по конверту, на который он переписал номер телефона, надел очки и вышел на замусоренный тротуар.
Он постоял несколько секунд возле закрытого ставнями газетного киоска, вглядываясь в лица людей, сновавших на противоположной стороне улицы у входа в магазин, — нет ли среди них чересчур настороженных и внимательных? Таковыми могут быть переодетые полицейские и администраторы магазинов. Сосредоточил внимание на нескольких европейцах, выделявшихся в толпе африканцев и азиатов, навьюченных нейлоновыми сумками с розовыми и синими полосами — эмблемой Тати, но тоже не заметил ничего подозрительного. В отличие от по-своему преуспевающих африканцев и азиатов европейцы выглядели подавленно, как люди, потерявшие надежду на успех и опускающиеся на дно. Билл понурил голову, опустил плечи, имитируя их состояние, и перешел на другую сторону бульвара.
Он протиснулся сквозь толпу покупателей, копавшихся в куче брюк из синтетики, сваленных на выносном прилавке, и прошел в глубь магазина. Постоял, осмотрелся. Вокруг бурлил водоворот: люди, словно изголодавшиеся гиены, набрасывались на прилавки с одеждой, вытаскивали приглянувшиеся вещи из кучи, внимательно рассматривали их, потом отбрасывали. Казалось, сам воздух был наполнен летающей одеждой. Билл почувствовал себя обезумевшей от вегетарианства акулой и, работая плечами, ринулся в схватку за своей долей.
Менее чем через десять минут он уже держал в руках три комплекта белья, носки, пару рубашек неопределенной расцветки, свитер из акрила, стоивший четверть цены носков, которые он обычно носил, две пары коричневых брюк с навечно застроченными для удобства стрелками и нейлоновую куртку на молниях цвета засохшей горчицы. Потом направился в отдел обуви. Все туфли выглядели так, словно их вырезали из одного блока полипропилена. Он положил их на место, взял пару ярких синтетических кроссовок и направился со всем своим добром в примерочную.
Еще через десять бесконечных минут он переместился в начало очереди. Стоявшие перед ним широкобедрые арабки, узколицые арабы, величавые африканские матроны в огромных чалмах, делавших их на целый фут выше Билла, разошлись, и он наконец вошел в кабинку. Задернул занавеси, облегченно вздохнул и начал переодеваться.
Прислонившись к стенке кабинки, он с мрачной улыбкой разглядывал свое отражение в зеркале. Рубашка была чуть велика, из-под коротких брюк на целые полдюйма выглядывали носки. Он натянул свитер, надел куртку на молниях и опять посмотрелся в зеркало. Свитер оказался чуть тесным в груди, а рукава куртки — слишком длинными. Как раз то, что ему и было нужно. Одежда была грошовая, и то, что она была совсем новая, не имело никакого значения. Он теперь ничем не отличался от бедняков, каких пруд пруди в больших городах, людей, оказавшихся на грани нищеты и в отчаянии приехавших в своей лучшей одежде на поиски удачи, которую им так и не суждено найти.
Билл вышел из магазина, одетый с ног до головы во все новое, а свою прежнюю одежду и остальные покупки засунул в полосатую сумку.
Выщербленные деревянные ступени вели на темную площадку, а лестница поднималась на верхние этажи. Она была слабо освещена лампочкой, висевшей высоко под потолком. Прямо перед ним была распахнутая настежь дверь, а чтобы она не закрылась, ручку привязали бечевкой к вбитому в стену гвоздю. Билл остановился, глубоко вздохнул, поморщился от едких, неприятных запахов, которыми был пропитан воздух. Где-то наверху с шумом спустили воду в уборной, хлопнула дверь, кто-то медленно прошаркал по коридору. Билл ссутулился и шагнул внутрь.
Это была грязноватая, закоптелая комната администратора. Узкая конторка, грязная, протертая до основания, прожженная во многих местах дорожка на полу, маленький столик с плохо настроенным телевизором — вот и вся мебель. Билл подождал несколько секунд. Наконец худощавый араб с узким, изможденным лицом, наверняка выглядевший много старше своих лет, неохотно оторвался от телевизора и неприязненно взглянул на него.
— Что вам надо?
— Да вот, ищу комнату, — уныло промямлил Билл с видом человека, который уже привычно приготовился к тому, что ему откажут — даже в таком месте, и робко пожал плечами.
Администратор с презрительной усмешкой оглядел Билла, словно заподозрил, что его дурачат.
— Есть комната с душем, — промычал он и снова отвернулся к телевизору, убежденный, что и так слишком много внимания уделил никчемному посетителю.
— Сколько? — отважился спросить Билл, словно извиняясь за свою назойливость.
Араб снова нехотя обернулся и смерил его взглядом. Лукавое изумление выразилось на его лице.
— Сто десять франков, — ответил он и резко прибавил: — За ночь, — как будто опасался, что Билл вознамерится за эти деньги прожить целую неделю, да еще и со столом.
Билл сделал вид, что раздумывает, и беззвучно пошевелил губами, подсчитывая что-то в уме. Попросить его показать комнату? — колебался он и в конце концов отказался от этой мысли. Турист, возможно, настоял бы на этом, но человеку в его положении не положено быть самоуверенным и привередливым.
— Ладно, — выпалил он с хорошо разыгранной необдуманной опрометчивостью. — Согласен.
— На сколько дней?
Билл уставился на администратора, не зная, что ответить.
— Неделю? Если проживете неделю, скидка десять процентов.
Билл кивнул, улыбнулся, благодарный за совет, и полез в карман. По давно заведенному правилу почти все его деньги лежали во внутреннем кармане. Он вынул смятые бумажки, специально приготовленные для этой цели, отсчитал плату за неделю, положил деньги на конторку, нежно разгладил каждую банкноту, словно ему было очень жаль с ними расставаться. Администратор неприязненно следил за движениями его рук, у него был вид только что проигравшего в карты. Билл придвинул деньги, уныло посмотрел на оставшиеся несколько бумажек, взял ключ, который администратор бросил перед ним на конторку. Араб быстро убрал тонкую пачечку денег и, не отрывая глаз от экрана телевизора, кивнул головой на лестницу.
— Третий этаж. Номер двенадцать.
— Спасибо, — промямлил Билл, поднял с пола сумку и устало потащился к зловонной лестнице.
18
Комната находилась в середине коридора, застланного на две трети длины грязной дорожкой. Билл взял себя в руки, перевел дух и распахнул дверь.
Ему казалось, что он приготовился к самому худшему, но одного взгляда на комнату было достаточно, чтобы осознать, какое у него бедное воображение. От двери до окна с покрытыми трещинами и давно не мытыми стеклами было три шага, два с половиной шага — поперек. Стены оклеены дешевыми обоями трех различных рисунков, а в том месте, на которое их и вовсе не хватило, виднелась бесцветная сырая штукатурка. Все остальное было в том же духе: в углах паутина, продавленный диван, застеленный оранжевым покрывалом, прикроватный столик, некогда, возможно, бывший ящиком для фруктов, комод, в котором прежде было четыре ящика, а теперь осталось только три. Кто-то аккуратно прибил гвоздями кусок фанеры там, где было дно отсутствующего ящика, и получилась удобная полка.
Билл захлопнул дверь и принялся тщательно осматривать комнату. На комоде стояла закопченная газовая горелка, ее ножки были покрыты сантиметровым слоем запекшейся грязи. Он вздрогнул и с отвращением отвернулся. В дальнем углу комнаты, закрывая часть окна, разместилась душевая кабинка со стенками из прозрачной пластмассы. Вот из-за нее-то администратор, наверное, и взял с него за комнату, как за номер-люкс. Билл открыл дверь, задребезжали хрупкие стенки. Увидел сток, забитый свалявшимися волосами, поморщился, захлопнул дверь и повернулся к окну.
Только с третьей попытки оно приоткрылось сантиметров на двадцать пять — дальше не пустила искривленная рама. Открывавшийся вид был нисколько не живописнее: в двух метрах от окна высилась мрачная стена, а в ней — как раз напротив — было маленькое, не больше двадцати сантиметров, оконце, скорее всего, из уборной. Он высунулся и увидел вертикальный ряд таких же окошек, а рядом с ними проходили проржавевшие трубы, из которых сочилась вода, оставляя на стене бурые подтеки. Билл закрыл окно и подошел к кровати, поставил на нее полосатую сумку и вынул оттуда туфли, одну-единственную вещь, оставшуюся от прежней жизни. Всю остальную свою одежку он по пути в эту гостиницу выбросил в мусорный ящик. Дешевые кроссовки уже натерли ноги. Держа в каждой руке по туфле из дорогой мягкой кожи, он внимательно осмотрел их и вырвал из одной из них язычок. Снова вернулся к окну, открыл его, высунувшись, посмотрел, не наблюдают ли за ним из верхних окон, и потер о шершавую наружную цементную облицовку сначала одну туфлю, потом другую. К концу этой операции кожа потеряла свой блеск и выглядела тусклой и старой. Туфли теперь своим внешним видом полностью соответствовали гардеробу от Тати. Билл снял кроссовки, надел туфли и вышел из комнаты.
Несколько секунд он стоял прислушиваясь, а затем бесшумно направился в угол Г-образного коридора. Казалось, сами поры здания источали тошнотворные запахи скученного жилья и грязной одежды. Вздрогнул, услышав чей-то громкий храп. Тонкая дверь комнаты, где спал храпун, отлично пропускала все звуки. Наверное, здесь половина кроватей всегда занята спящими, подумал Билл. Париж кишит гостиницами, подобными этой. Их несентиментальные владельцы разъезжают на длинных машинах германских марок, которые покупают на деньги, выжатые из рабочих-бедняков в обмен на свои жалкие услуги. Французы называют их очень остроумно и точно: продавцы снов. Они продают небольшой участок пола и водопроводную воду и