– Ваши дети, они только-только вышли на улицу?
– Нет. Они играли там уже с полчаса или около того. Может быть, больше, но не больше часа.
– Но ноги заметили не сразу?
– Нет. Ребята хотели слепить снеговика. Они каждый раз пытаются это сделать, но не получается. Короче, собрали весь снег возле дома и решили принести еще. Пошли к забору и увидели ноги. Сначала ничего не поняли, потом подошли ближе… Со мной было то же самое. В первый момент я просто не поверил своим глазам.
– Вы ведь слышали на работе об отрубленных руках? И об убийстве Бенедикта Тофта?
– Да, конечно. В прокуратуре, разумеется, известно об обоих случаях.
– А вы сами имеете к ним какое-то отношение? Или прокуратура еще не начала собственное расследование?
– Да, мы ими занимаемся. Но пока конкретных поручений не дано. Видите ли, дело осложняется тем обстоятельством, что Бенедикт работал у нас. Мы не хотим обвинений в конфликте интересов.
– Хорошо. Тогда вы можете уже в понедельник утром сообщить, что никак не связаны со всем этим. Возможно, вас попросят уйти в отпуск на время до окончания расследования.
Торвальдюр недовольно поморщился.
– Ни в коем случае. Я же сказал, что не имею к этому никакого отношения. И со стороны полиции было бы недопустимой наглостью полагать, что они имеют право указывать другим учреждениям.
Хюльдар сохранил невозмутимое выражение лица, говоря себе, что упрек Торвальдюра к нему, во всяком случае, не относится. Пусть другие объяснят этому хлыщу, насколько все серьезно.
– Вы были знакомы с Бенедиктом Тофтом?
– Конечно. Мы же работали в одном месте. Но года три назад он ушел в отставку, и в последнее время я его не встречал.
– Бенедикт выступал обвинителем по делу, которое, как мы считаем, связано с этими инцидентами. В том деле – это случилось четырнадцать лет назад – речь шла о надругательстве над ребенком. Обвиняемый был оправдан окружным судом Рейкьявика. Приговор обжалован не был. К сожалению, информации недостаточно, но мы послали запрос в ваш офис с просьбой прислать нам всю документацию.
– И что? Думаете, я как-то причастен к этому?
– Понятия не имею. И меня это не касается. У меня такой вопрос: вы помогали Бенедикту Тофту или работали с ним по тому делу?
– Нет, не помогал и не работал.
– Может быть, вам стоит услышать имя обвиняемого?
– Нет. Имя не имеет значения. Четырнадцать лет назад я не работал в прокураторе, куда пришел двенадцать лет назад. Или, может быть, тринадцать. – Его лицо светилось от самодовольства. – Так что ваша теория – если это можно так назвать – полнейшая ерунда. Хотелось бы услышать, какую вы обнаружили нить, чтобы связать закончившееся оправданием давнее дело и убийство Бенедикта Тофта. Не говоря уже об отрубленных руках и ногах.
Хюльдар многое отдал бы в этот момент, чтобы вернуть свежесть мысли и остроту реакции. Неужели он проиграет в поединке с этим отвратительным мерзавцем?
– Вы уже работали в прокуратуре, когда в суде рассматривалось дело по обвинению Йоуна Йоунссона в убийстве Ваки Оррадоттир? Это было одиннадцать лет назад.
Сияние самодовольства немного потускнело. Торвальдюр облизал губы кончиком языка и скрестил ноги.
– Да, тогда я уже работал. Но к упомянутому делу не привлекался. История была громкая, и мне давали только какие-то пустяковые поручения, но никак ничего важного.
Хюльдар сменил тему. Такая тактика часто позволяет усыпить бдительность интервьюируемого и не дает ему возможности подготовить ответы. Как профессионал Торвальдюр несомненно был знаком с ней, но только если использовал ее сам.
– С моей точки зрения, вольно или невольно, вы связаны с этим делом. Схема проступает яснее и обретает знакомые черты. Когда нашли отрубленные руки, Бенедикт утверждал, что ничего не знает. Потом его убили. Теперь вы сидите здесь и утверждаете то же самое. Как бы и с вами не случилось нечто похожее. Сомневаюсь, что вас радует такого рода перспектива.
– Не радует. – Торвальдюр отвернулся. – Но все же я думаю, что вы ошибаетесь.
– Будем надеяться. – Хюльдар помолчал, потом наклонился и указал на правую руку Торвальдюра. – Симпатичное кольцо. Вы – масон?
Торвальдюр торопливо убрал руку.
– Вас это не касается.
– Бенедикт состоял в масонах. И на одной из отрубленных рук сохранился след от такого же кольца. Любопытное совпадение…
Дальше он не пошел. Дверь распахнулась, и в комнату стремительно вошла Эртла.
– Можешь идти, Хюльдар. А мы продолжим. – За спиной у нее появилась пара высших полицейских начальников. Очевидно, тот факт, что в дело оказался замешан – пусть и косвенно – работник прокуратуры, подтолкнул кое-кого к активным действиям. Тон вопросов, несомненно, изменится на более дружелюбный. Что ж, это их проблема. Судя по выражению на лицах мужчин, они понятия не имели о случившемся между ним и Эртлой прошлой ночью. – Вызови Трёстюра, его сестру и мать и поговори с каждым отдельно, – продолжала Эрла приказным тоном. – В каком порядке, определи сам.
Хюльдар кивнул и уже поднялся со стула, когда его осенило. А почему бы не воспользоваться моментом и спросить разрешения взять с собой Фрейю? В присутствии двух старших чинов Эртла вряд ли позволит себе сорваться. Другого шанса получить профессиональную помощь психолога может и не представиться. Рано или поздно придется сказать Эртле, что в продолжении их отношений он не заинтересован, поскольку питает чувства к Фрейе. Да, он так и сделает. Но не сейчас, когда ему так хреново и когда постель, на которой они резвились ночью, еще не остыла. После того как Эртла услышит его признание, Фрейю не то что ни к какому делу не допустят, но и в само здание перестанут пускать.
– Тогда я привлеку Фрейю из Дома ребенка? На всякий случай. Пусть поприсутствует при разговоре с Трёстюром и сестрой, хорошо? Хочу говорить с ними насчет отношений с отцом. Не было ли там чего-то недопустимого.
Он уже приготовился подкрепить просьбу дальнейшими обоснованиями, но Эртла не дала ему договорить.
– Конечно. Обязательно. Отличная идея. Позвони ей. – Едва ли не впервые она улыбнулась ему с неподдельной сердечностью.
Опасаясь, что Эртла может вдруг передумать, Хюльдар поспешил выйти и попытался вспомнить номер Фрейи. Если та согласится, Эртла уже не успеет дать задний ход. Но на звонок никто не ответил.
Расстроенный, Хюльдар послал эсэмэску. Она говорила, что выходные проведет с племянницей и, возможно, будет занята. Если расследование затянется, покормить вместе уток тоже не получится, но если удастся убедить ее прийти в участок, то он сможет по крайней мере увидеть ее.
Ответ пришел даже раньше, чем Хюльдар вернулся на свое место. «Я занята сегодня. И завтра. И послезавтра. Больше не звони. Надеюсь, ты повеселился прошлой ночью».
Он закрыл глаза.
Эртла. Вот почему она так напоминала добравшуюся до сметаны кошку.
Эртла рассказала обо всем Фрейе.
Усталость, с которой он на протяжении всего дня боролся, заливая в себя дозы кофеина, навалилась с новой силой. Хюльдар злился даже не на Эртлу – только на себя.
Как ни крути, вся вина лежит на нем. И разбираться с последствиями придется ему самому. А как он это сделает – ответ знает только Господь.
Глава 26
Судя по тому, что Фрейя видела в ее квартире, мать Саги увлекалась и занималась таким прекрасным и дорогим делом, как дизайн, но ее дизайнерский вкус не распространялся на детские коляски. Многие молоденькие мамаши бросали на нее удивленно-недоуменные взгляды, и, ловя их, Фрейя чувствовала себя так, словно катает племянницу на взятом из столовой стуле. Хотя основное внимание привлекала именно коляска, но и угрюмое личико самой Саги, встречавшее тех, кто заглядывал под козырек коляски, играло свою роль. Уголки упрямого рта все так же смотрели вниз, и, как Фрейя ни старалась, высечь из племянницы улыбку не получалось. Но когда неподалеку какой-то мужчина поскользнулся и шлепнулся на задницу, из глубины коляски донесся каркающий смех. Потрясенная, Фрейя не поспешила на помощь пытающемуся подняться бедолаге, но торопливо обернулась, чтобы успеть зафиксировать чудесный момент. Увы, на детском личике уже лежала печать угрюмой сосредоточенности.
– Ну, что дальше? – Фрейя протянула племяннице ложечку с мороженым и поймала себя на том, что и сама открыла рот; жест этот, родившийся лет сто с лишним назад, стал инстинктивным, как будто стремление накормить ребенка стало в наше время проблемой на Западе. Сага скорчила гримасу, но потом, следуя сигналу, проглотила мороженое.
Таким образом они обе нарушили строгие инструкции Фанни, одна из которых гласила: не давать ребенку никакого сахара. Рассуждая сама с собой, Фрейя нашла оправдание в том, что мороженое делают из молока, а значит, запрет позволительно обойти. Вот оправдать кормление малышки мармеладными мишками было труднее, но это был их секрет, а в том, что Сага его сохранит, сомневаться не приходилось, поскольку она еще не умела говорить.
– Может, покачаемся на качелях?
Сага сглотнула. Похоже, предложение не вызвало у нее положительных эмоций, а запас идей у Фрейи исчерпался. Весь ее опыт бебиситтерства ограничивался одним летом, когда ей, уже подростку, пришлось присматривать за двухлетним мальчиком. В его случае все проблемы решались на игровой площадке, но тогда и ребенок был постарше Саги, и песочница не замерзала, и качели не заносило мокрым снегом. Не могли они и пойти к Фрейе домой. Молли проявила чрезмерный интерес к их юной гостье и постоянно пыталась облизать ее лицо. Сага не возражала, но Фрейя разнервничалась и в конце концов взяла девочку на руки. Прогулка, на которую они отправились втроем, проблему не решила. Молли снова и снова тыкалась мордой в коляску, пытаясь то ли обнюхать малышку, то ли лизнуть. Возможно, девочка пахла Бальдуром.
В конце концов собаку пришлось отвести домой, а прогулку продолжить вдвоем.
Фрейя вытерла племяннице ротик и щечки, потом наклонилась и проверила результат.