– Кто-то из них – Бенедикт Тофт, Кольбейн или этот… Торвальдюр… подозревался в насилии над детьми?
– Нет. Биографии у всех чистенькие, никаких зацепок.
Так она и думала. Они просто не вписывались в страшную картину происходящего.
– А отец Ваки, Орри? Его вы брали на заметку? Или ее мать?
– Да, но там тоже ничего подозрительного. Вот если выяснится, что руки принадлежали Йоуну, тогда да, Орри станет подозреваемым номер один. А его жена возьмет себе номер два. Но какой у него мотив убивать Бенедикта Тофта? И что могло подвигнуть его отрезать человеку руки и ноги?
– Он сейчас здесь, возле управления. Сидит в машине, наблюдает за входом. Думаю, ждет Йоуна Йоунссона. Я не утверждаю, что он намерен его убить, но, с другой стороны, кто знает…
Они покинули комнату и подошли к окну в коридоре, но машины на парковке уже не было.
Атмосфера в комнате для допросов не располагала к хорошему настроению. Унылое помещение с грязновато-желтыми стенами, жесткими неудобными стульями и обшарпанным столом нарочно содержали в таком состоянии, чтобы люди чувствовали себя здесь неуютно. Сдержанность и холодок в отношениях между Фрейей и Хюльдаром только усиливали висящее в воздухе напряжение. Она старательно отводила глаза, а он, поняв изначально поданный сигнал, не смотрел в ее сторону.
Вид у него был застенчивый и одновременно пришибленный. Приведя в комнату Сигрун, он лишь спросил Фрейю, не хочет ли она кофе. Та торопливо отказалась – за время пребывания здесь ей предлагали его уже в четвертый раз.
Дополняла унылую сцену Сигрун. Молодая женщина сидела напротив них с видом человека, которому только что сообщили о смерти близкого родственника. Поникшая, пряча на коленях руки, она отгородилась от мира длинными и сухими, свисавшими, как две занавески, волосами. На все вопросы Сигрун отвечала односложными да и нет. Нет, она не знает, где ее отец. Нет, она не получала от него никаких известий. Нет, ей ничего не известно о письме Трёстюра. Нет, она не знает Бенедикта Тофта, Кольбейна Рагнарссона и Торвальдюра Сваварссона. Нет, она не представляет, кто мог выкопать гроб с телом человека, которого называли ее дедушкой. Нет, она не имеет к этому никакого отношения, у нее нет водительских прав, и она не может управлять экскаватором. Нет, она ни разу не брала в руки бензопилу и не знает никого, у кого есть такая пила. Голос ее не поднимался выше шепота, и у Фрейи уже раскалывалась голова от необходимости напрягать слух каждый раз, когда Сигрун открывала рот.
Фрейя ощутила вибрацию в кармане куртки. Телефон. Наверное, Бальдур спешит услышать, как она справилась со своими обязанностями. Жаль, что выключила звонок – хороший был бы повод извиниться, выйти в коридор и поговорить с братом. В разговоре она не участвовала, просто сидела и слушала. Звонок Бальдура мог быть куда важнее, ведь он просто не имел права позвонить кому-то еще. Мысль о том, что она подвела самого близкого в своей жизни человека, окончательно испортила настроение. Терпение не значилось среди его добродетелей, и Фрейя знала, что через несколько секунд брат сдастся. Руки Сигрун вынырнули из-под стола, убрали прядку с лица и поправили волосы. И снова уклончивый взгляд, мелькнувший на бледном, невыразительном лице.
– Что случилось с вашей рукой? – спросил сидевший рядом Хюльдар.
Результатом стала самая продолжительная за все время речь Сигрун, которая и вернула Фрейю в настоящее.
– Несчастный случай. Я была маленькая и почти ничего не помню. – Сигрун уставилась на обрубки, оставшиеся на месте мизинца и безымянного пальца правой руки, так, словно увидела их впервые. Потом вздрогнула и снова убрала руки под стол.
– Я так понимаю, это сделал ваш брат, Трёстюр.
Верно?
Хюльдар подтолкнул к Сигрун пакетик с лакричными леденцами, но та покачала головой.
– То есть Трёстюр не имеет к этому никакого отношения? – не отставал детектив.
– Нет. Не так. Неумышленно.
– Неумышленно? Как это? Что именно случилось?
– Разве это важно? – Сигрун посмотрела ему в глаза, и на ее лице отразилась печаль.
– Мы просто не знаем этого сейчас. Но вот что я вам скажу. Чем больше мы узнаем, тем больше шансов на то, что мы найдем убийцу, который сейчас на свободе. Он уже убил двоих. Так что я буду признателен, если вы ответите на все наши вопросы.
– А это может подождать? – пропищала Сигрун.
– Э… да… наверное. – Хюльдар как будто растерялся; вероятно, такие просьбы звучали здесь нечасто. – Во время нашей прошлой встречи мы спросили вас о вашем визите в тюрьму, к отцу. Теперь нам известно, что вы точно бывали там. Это подтверждается формуляром с вашей росписью. Зачем вы ездили туда и почему не возвращались?
– Я хотела сказать, что не питаю к нему ненависти.
В этом месте Фрейя вмешалась в первый раз. Вопрос и ответ вызвали у нее любопытство. Такие, как Сигрун, обычно действуют не под влиянием импульса и каждое решение тщательно обдумывают.
– Почему? Что послужило для вас толчком?
– Я… Я читала книгу. О самопомощи. – Сигрун остановилась, явно не собираясь что-то объяснить. Впрочем, необходимости в этом не было. Из профессионального интереса Фрейя прочитала несколько такого рода творений и легко представляла, о чем в них идет речь: как бороться с собственными страхами, что нападение лучше защиты, и так далее. В случае Сигрун такой совет представлялся в высшей степени сомнительным; она имела полное право жить в мире и безопасности, а не понуждаться к встрече с мучительным прошлым. Встреча с противником лицом к лицу редко помогает жертвам сексуального насилия вынести испытание. Эффект бывал в лучшем случае кратковременным. Проходило совсем немного времени, и все возвращалось.
– В книге речь шла о противостоянии прошлому? И вы интерпретировали это как указание встретиться и поговорить с отцом?
– Да. – Сигрун опустила глаза.
– И что, вам помогло?
Шторки волос качнулись влево-вправо.
– Нет. Мне стало только хуже, а на обратном пути в город меня вырвало в автобусе.
– Скажите, Сигрун, пытаясь решить вашу проблему, вы не обращались к психотерапевту? Уверяю вас, от этого будет гораздо больше пользы, чем от любых книг по самопомощи.
– Нет, не обращалась.
– А в детстве? После того, как вашего отца отправили в тюрьму?
– Нет.
– Почему? Учитывая ваше положение, вы могли получить бесплатную консультацию.
– Мама была против. И брат тоже. Им такое не нравится.
– Понятно. – Фрейя посмотрела на несчастное создание, позволила себе ощутить жар вспыхнувшего праведного возмущения, подождала, пока он спадет, и лишь затем продолжила. Критиковать мать или брата Сигрун, таких же сломленных и несчастных, не имело смысла. – Думаю, нам стоит обсудить потом возможные варианты. Попытаться преодолеть проблемы никогда не поздно, и я могу помочь вам, если захотите. – Во второй раз за день она достала визитную карточку. Такая вот рекламная кампания. Обычно карточки лежали нетронутые, желтели и сгибались, пока не приходило время отправлять их в мусорную корзину.
– Да. Может быть. – Сигрун положила карточку в карман анорака, который так и не сняла, хотя в комнате было тепло.
– Можете сказать, как вы лишились пальцев?
– Я смогу потом уйти? Когда отвечу?
Хюльдар щелкнул языком.
– Да. – Он выпрямился в кресле, протянул руку к пакетику с леденцами, к которому ни одна из женщин не прикоснулась, бросил в рот две конфеты и сказал: – Расскажите, при чем здесь Трёстюр.
– Он ни при чем. Вы даже так не думайте.
– Я не знаю, что думать. Это вы мне скажите. Давайте, – грубоватым тоном добавил детектив.
– Там произошел несчастный случай. Ошибка.
– Уточните. Несчастные случаи бывают разные. Как и ошибки. Но обычно они не заканчиваются тем, что кто-то лишается пальцев.
– Это все, что мне известно. Я только знаю, что он сделал это ненамеренно.
– Сделал что?
– Не знаю. Я была слишком маленькая и не помню.
– Но ведь ваша мать или брат должны были рассказать вам о том, что случилось?
– Он взял меня куда-то, и там это случилось. Мама сказала, что Трёстюр сам не понимал, чем это может обернуться. Помню, что нас нашел полицейский. Помню нашего дедушку. Он приехал за нами. Помню больницу, и как непривычно чувствовала себя потом. Я долго думала, что пальцы отрастут… – Сигрун вдруг притихла, как будто столь долгий рассказ стал неожиданностью для нее самой. – Мне было всего четыре года.
– Правда? И никто так и не сказал вам, что именно случилось?
– Нет.
– А вы никогда не спрашивали? – удивился Хюльдар и даже подался вперед, выказывая интерес и внимание. И хотя он смягчил тон, Сигрун все равно вздрогнула и подалась назад. В его присутствии она явно чувствовала себя некомфортно. Вот так же она сжалась, когда, направляя в комнату, он дотронулся до ее руки. Наверное, подумала Фрейя, было бы лучше, если бы провести интервью поручили женщине-полицейскому. Небритый, с всклокоченными волосами, Хюльдар подавлял своей маскулинностью, хотя, будь он бритым и ухоженным, это вряд ли что-то изменило бы.
– Раньше, давно, я спрашивала. Но правдивых ответов не получала. Мама говорила мне то же, что я сказала вам. Произошла ошибка. Несчастный случай. Об этом лучше не думать. В любом случае все пальцы требуются только пианисту. – Сигрун посмотрела на детектива с необычной для нее твердостью. – А у нас пианино никогда не было.
Разговор зашел в тупик. Но прежде чем закончить, Фрейя решила задать вопрос, не дававший покоя с тех пор, как она впервые увидела Сигрун.
– Ваш отец утверждал во время суда, что никогда не обидел ни одного ребенка до того ужасного дня, когда умерла Вака. Я хорошо знакома с подобными делами и всерьез сомневаюсь в правдивости этого заявления. Если он лгал, то, возможно, уже насиловал других мальчиков или девочек. У меня такой вопрос: вы или ваш брат подвергались сексуальному насилию с его стороны?